Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша

– Ургот, как всегда, деловит и великодушен, – похвалил союзника Ворон. – Теперь мы не ограничены временем и можем, не опасаясь голода и столь часто сопутствующих ему мятежей, прийти к такому соглашению, которое надолго удовлетворит всех.

– Увы, – граф Марту вздохнул не хуже маркиза Габайру, заставив Марселя ощутить гордость за ставший двоюродным Ургот, – война всегда была бичом торговли. Понесенные в результате безответственного, я не могу подобрать более мягкого слова, нападения на Фельп прямые и косвенные убытки значительно превышают оговоренную великим герцогом Фельпа сумму единоразовой выплаты.

– Мы выражаем свое сожаление. – Дож носатый говорил больше других и как-то подозрительно косился на Джильди. Прикидывал, не удастся ли стать герцогом ему самому и если удастся, то за сколько? – Я готов признать лежащую на Бордоне вину, но это вина не лошади, но телеги. Гайифская империя вынудила нас совершить нечто, противное самой нашей сути.

– Однако Бордон поддерживал Гайифу во всех ее начинаниях, – ласково напомнил ургот. – Уже имея в виду напасть на Фельп, вы всячески способствовали кагетской стороне в саграннском конфликте.

– И не только, – уже не дипломатично, но маршальски бросил Алва. – Но либо об обидах говорят, либо за них спрашивают. Мы пошли вторым путем, и вопрос исчерпан. Я доведу до сведения морисков, что блокаду Бордона со дня окончания разоружения флота и береговых укреплений и до подписания торгового соглашения будут вести фельпские и урготские военные корабли. Они же во избежание недоразумений с морскими шадами будут сопровождать негоциантов с необходимыми для города товарами. Это поднимет цены, но война, как справедливо заметил граф Марту, никогда не способствовала дешевизне.

Я не знаю, сколько займут переговоры, но в любом случае не располагаю временем. С завтрашнего дня интересы Талига в Бордоне уполномочены представлять граф Шантэри и рэй Суавес. Последний достаточно знает Бордон, чтобы с успехом исполнить эту миссию.

– Хуан Суавес? – с непередаваемой непринужденностью переспросил граф Марту, и Марселю опять стало интересно. – Я припоминаю это имя в связи с чем-то странным… Кажется, так звали одного из обвиненных в работорговле моряков, это было… Именно в тот год жители Бордона предпочли сторонников Гайифы…

– Я бы предложил вернуться к переговорам, – торопливо сказал носатый дож. Будь у него главным не нос, а уши, они бы понуро повисли, но носы не обвисают.

– Само собой, – согласился ургот, – тем более что тот Суавес ходил под ардорским флагом и не был дворянином. Видимо, я ошибся.

– Нет, граф, – Рокэ вновь провел рукой по сапфирам, – вы не ошиблись, но не стоит придавать прошлому определяющее значение. Я не знаток бордонских законов, но без участия рэя Суавеса переговоры могут носить лишь предварительный характер.

О том, что господа бордоны все это время будут набивать мошну Фоме, Алва не упомянул. Дожи догадались сами.

– Двенадцать лет назад! – воскликнул дож в бирюзовом, на вид самый молодой. – Я тогда был слишком юн для политики, но тоже припоминаю. Демис Гастаки, оспаривавший тогу у Никоса Гаккоса, изобличил ардорцев, похищавших девиц и продававших их в Багряные земли.

– Да-да, – закивал головой дож в болотно-зеленом; этот, наоборот, был старше других. – Я, по понятным причинам, хорошо помню это дело. Возмущение, вызванное словами Гастаки, вынудило Палату дожей ввести торговые санкции против Ардоры. Разумеется, сохрани я свою тогу, я бы оспорил это решение, но мне предпочли Гастаки. Неудивительно, ведь я всего лишь предостерегал Бордон от союза с Гайифой, а мой соперник схватил за руку работорговцев…

– В Багряных землях ваши девы без надобности! – рявкнул герцог Джильди, и Марсель понял, что их обед с фельпцем дал плоды. – Вера запрещает морискам пускать рожденных в Золотых землях дальше Межевых островов! Вы это знаете не хуже меня! Сколько раз Бордон пытался заключить торговый договор с Багряными землями, и каковы были результаты?

– Мы не можем ответить на этот вопрос, – начал дож в оливково-зеленом. – Нужно поднять бумаги…

– Поднимайте. – Ворон встал слишком стремительно, чтобы это не было политикой. – Или не поднимайте, но единственная уступка, на которую готов пойти Талиг, это предоставление на все время блокады урготским и фельпским негоциантам права поставлять жизненно необходимые Бордону товары.

– Ургот сделает все возможное, – ободряюще улыбнулся Марту, – чтобы люди получали необходимое по самым разумным ценам вплоть до подписания протоколов всеми сторонами, включая талигойскую.

– Я требую от старшины Палаты дожей отмены приговора, вынесенного в 388 году ардорским морякам, среди которых находился рэй Суавес, – блеснул глазами бирюзовый дож.

– Бордон пересмотрит обстоятельства этого дела. – Дож носатый пытался поймать взгляд почти ушедшего Ворона, но сидя это было невозможно. Пришлось встать. – Возможно, меня ввели в заблуждение. Гайифа, добиваясь своей цели, не чурается никаких средств, а я был молод и доверчив. Сама мысль о том, что наши сестры и дочери могли стать добычей…

– Действительно, – согласился Рокэ, – эта мысль весьма неприятна, особенно для любящего брата. Мы с виконтом Валме вас понимаем. И покидаем. Прошу засвидетельствовать мое почтение дочерям города Бордона и успокоить их. Им участь добычи никоим образом не грозит.

Судя по раздавшимся сзади звукам, дожи и союзники встали, но оглядываться имеет смысл либо на возлюбленную, либо на погоню, а вовремя выказанные дурные манеры – это тоже дипломатия. Виконт заговорил, лишь оказавшись в седле.

– Рокэ, – страшным шепотом окликнул он, – выходит, мы более не увидимся с нашими не-девами, которые могли стать добычей?

– Я – нет. Вы как хотите.

– Пожалуй, я тоже нет, – решил Марсель и вновь вспомнил о ненаписанном письме. – А куда мы сейчас поедем? То есть не совсем сейчас, а после морисков? Опять на какую-нибудь войну?

– Разумеется. Зачем дорога, если она не ведет к армии?

3

Руппи сидел с ногами в чудовищном, впору паре откормленных любовников, кресле и жалел Готфрида, хотя следовало думать об Олафе, о себе, о маме… Об оказавшейся во власти урода Дриксен, в конце концов! Танцы кончились, и Руперту фок Фельсенбургу оставалось одно – немедленно и тайно встретиться с бабушкой. Именно герцогиня фок Штарквинд будет командовать сражением, и только она сумеет победить.

Будь Руперт бароном Райнштайнером, он бы без колебаний поступил под начало грозной Элизы и жил от приказа до приказа, но лейтенант не мог выкинуть из головы ни Олафа, ни беднягу Готфрида. Если б Руппи хотя бы ограничился хирургией, а он, как назло, начитался о мозговых и сердечных ударах и теперь знал, что кесарь вряд ли встанет, и лишь одному Леворукому известно, соображает больной хоть что-нибудь или так и лежит хрипящей колодой. Превратиться в дышащее бревно страшно, но потерять тело и голос, сохранив разум… О таком лучше не думать, но не думать не выходило – автор осиленного Руппи трактата постарался на славу, остальное доделали воображение и воспоминания. О мрачноватом от мореного дуба зале и крупном человеке в мантии с лебедями и секирами – «братце Готфриде», что приходил к бабушке, приносил большие корабли с яркими парусами и весело хохотал. Об обещании взять Руппи на настоящий корабль. О самом корабле, кесарском фрегате, казавшемся огромным и дивным, а позднее ставшем маленьким и чрезмерно изукрашенным…