Почтальон - Дэвид Брин

— Кажется, Истермен, — пробормотал кто-то из стражи. — Он только что вернулся с фронта на Салмон-Ривер...

Салмон-Ривер! Так называется река в Северной Калифорнии...

— Заткнись! — оборвал стражника Безоар. Однако Гордон успел понять, что догадка его верна. Война велась с куда большим размахом, чем он полагал прежде.

— Уберите его отсюда. А Истермену немедленно явиться в штаб!

Охрана засуетилась.

— Эй, полегче с ним! — взвился Джонни, увидев, что раненого подхватили, как мешок с картошкой. Бросив на пленного яростный взгляд, холнистский полковник хотел выместить злобу на несчастной женщине и занес ногу для пинка, но та, наученная горьким опытом, уже успела выскользнуть за дверь.

— Увидимся завтра, — бросил Безоар Гордону. — Полагаю, вам лучше одуматься и написать в Корваллис. Ваше сегодняшнее поведение было опрометчивым.

Гордон смотрел сквозь него, как бы не замечая.

— Отношения между генералом и мной вас не касаются, полковник, — бросил он. — Обмениваться угрозами и вызовами могут только равные друг другу.

Цитата из Натана Холна отшвырнула Безоара к стене, как зуботычина. Гордон тем временем уселся на солому и заложил руки за голову, не желая более обращать внимание на бывшего юриста.

Только после ухода полковника в мрачном сарае воцарился покой, и Гордон спросил Джонни:

— Солдат с медведем на эмблеме так и не заговорил?

— Так и не пришел в сознание, — ответил Джонни, грустно покачав головой.

— А женщина? Она хоть что-нибудь сказала?

Джонни осторожно оглянулся. Остальные узники по-прежнему валялись в своих углах, уставившись на стену.

— Ни единого словечка. Зато она сунула мне вот это.

Гордон взял в руки изорванный конверт. Он мгновенно узнал его: это было письмо Дэны — то самое, которое ему вручил Джордж Паухатан на горе Сахарная Голова. Должно быть, оно затерялось в кармане его брюк и попало в руки женщине, забравшей одежду в стирку. Неудивительно, что ни Маклин, ни Безоар ни словом не обмолвились о письме.

Гордон решил, что к генералу оно попасть не должно. Как ни безумна Дэна и ее подруги, они заслуживают шанса испытать свои силы. Он принялся было рвать письмо на клочки, намереваясь после съесть, но Джонни схватил его за руку.

— Нет, Гордон! Она что-то написала на последней странице!

— Кто?! Кто написал?..

Гордон стал поворачивать бумагу то так, то этак, пытаясь разглядеть буквы в слабом лунном свете, просачивающемся в щели. Наконец он разобрал карандашные каракули: записка была написана большими буквами поверх аккуратных строчек Дэны:

...правда?

так ли свободны женщины на севере?

так ли добр и силен мужчина?

умрет ли она за тебя?

Гордон долго не спускал глаз с этих простых и грустных слов. Несмотря на снизошедшее на него смирение, его повсюду продолжали преследовать прежние призраки. Слова Джорджа Паухатана насчет мотивов, которыми руководствовалась Дэна, по-прежнему не давали ему покоя.

«Большие идеалы» все так же крепко держали его в узде.

Он не торопясь принялся жевать письмо. Не стал делиться лакомым блюдом с Джонни, а проглотил все сам, как бы видя в этом искупительную жертву.

Спустя примерно час снаружи поднялась суматоха. Оказалось, что холнисты готовятся к какой-то церемонии. От развалин главного универмага городка Агнесс маршировали под мерные удары барабанов две шеренги солдат. Они сопровождали высокого блондина, в котором Гордон узнал одного из тех, кто швырнул к ним в сарай умирающего пленника.

— Это, наверное, Истермен, — проговорил Джонни, не в силах отвести взгляд от процессии. — Уж они ему покажут, что бывает, когда не являешься с докладом к начальству после возвращения с задания!

Гордон отметил про себя, что Джонни, по всей видимости, пересмотрел слишком много фильмов про Вторую мировую войну из видеотеки в Корваллисе...

В конце шеренги солдат он узнал Роджера Септена. Даже в неярком лунном свете нетрудно было убедиться, что бывший грабитель с горной тропы дрожит как осиновый лист и с трудом удерживает в руках винтовку.

Адвокатский голос Чарлза Безоара тоже звучал нетвердо, когда он зачитывал обвинения. Истермен стоял спиной к толстому стволу дерева. Лицо его ничего не выражало, на груди висела веревка с трофеями, смахивающая то ли на патронташ, то ли на гроздь медалей.

Безоар посторонился, пропуская вперед генерала Маклина. Тот пожал осужденному руку, поцеловал в обе щеки и отступил, чтобы полюбоваться казнью. Сержант с двумя серьгами прокричал команду. Расстрельный взвод стал на одно колено и прицелился. Прогремел залп.

Не стрелял только Роджер Септен, свалившийся в обморок.

Высокий блондин лежал в луже крови под деревом. Гордон вспомнил умирающего пленника, который пробыл рядом с ними так недолго, но о многом успел поведать, даже не открыв глаз.

— Спи спокойно, калифорниец, — прошептал он. — Ты унес с собой на тот свет еще одного врага. Вот и всем нам так же бы не оплошать...

14

В ту ночь Гордону приснился великий Бенджамин Франклин, играющий в шахматы с неуклюжей железной печуркой.

— Проблема заключается в противовесах, — объяснял седовласый ученый и государственный муж, обращаясь к своему изобретению, но игнорируя при этом Гордона. Глаза Франклина не отрывались от шахматной доски. — Я об этом немало размышлял. Как создать социальную систему, которая поощряла бы каждого на бескорыстный труд, но при этом не отказывала бы в сострадании слабым и искореняла безумцев и тиранов?

За раскалившейся решеткой печурки билось пламя, ритмом своих прыжков напоминая танцующие огоньки Циклопа. Пламя как будто вопрошало: «Кто возьмет на себя ответственность?»

Франклин сделал ход белым конем.

— Хороший вопрос, — молвил он, откидываясь в кресле. — Превосходный. Разумеется, ограничители и противовесы можно предусмотреть в конституции, однако все это будет бессмысленно, если граждане сами не обеспечат серьезного соблюдения всех гарантий. Алчность и властолюбие всегда будут искать способ обойти закон или вывернуть его наизнанку — для собственной пользы.

Пламя немного унялось, и по доске сама собой двинулась черная пешка.

«Кто?..»

Франклин вытер платком вспотевший лоб.

— Мечтающие стать тиранами, вот кто... У них существует для этого извечный набор методов: манипулирование простым человеком, ложь, уничтожение в человеке веры в себя. Говорят, что «власть разлагает», однако правильнее было бы сказать «власть влечет продажных». Нормального человека обычно привлекает не власть, а другие ценности. Даже обретая власть, такой человек относится к ней как к служению, а у служения имеются свои пределы. Тиран, напротив, стремится к господству, не может им насытиться и неукротимо рвется приумножать его.

«...за детей неразумных», — тянуло свое пламя.

— Да, — кивнул Франклин, протирая очки. — И все же я верю, что некоторые новшества способны помочь. К примеру, правильно поданные мифы. И потом, уж если Господь вознамерился принести кого-то в жертву... — Он потянулся за ферзем, немного поколебался и перенес хрупкую фигурку из слоновой кости через всю доску, почти вплотную к раскаленной решетке.

Гордону хотелось крикнуть, предупредить. Ферзь оказался в крайне опасном положении: рядом не было даже пешек, чтобы его защитить.

Его страхи быстро оправдались: мгновение — и там, где только что стоял белый ферзь, уже возвышался, попирая кучку пепла, черный король.

— Боже, нет! — застонал Гордон. Даже во сне, охваченный горячкой, он знал, что происходит и что символизируют эти события.

«Кто возьмет на себя ответственность?» — снова потребовала ответа печь.

Франклин ничего не сказал, а только еще глубже откинулся в кресле. Потом кресло заскрипело: шахматист обернулся. Он смотрел на Гордона в упор.

— И ты?! — содрогнулся Гордон. — Чего вы все хотите от меня?

Красная рябь пламени. Улыбка Франклина.

* * *

Очнувшись, он беспокойно заворочался. Но тут над ним склонился Джонни Стивенс.

— Гордон, взгляни-ка! — зашептал Джонни. — Что это там с нашей охраной?

Гордон сел, протирая глаза.

— Где?

Пришлось перебираться к восточной стене сарая, ближе к двери. Привыкнув к лунному свету, Гордон разглядел двоих холнистов, охранявших сарай.

Один лежал у скамьи с широко разинутым ртом, уставившись пустым взглядом в облака. Другой еще цеплялся за жизнь: он елозил руками по земле и пытался подползти к своей винтовке. В одной руке он сжимал нож, поблескивающий в пламени затухающего костра. У его коленей валялась в бурой лужице пивная кружка.

Еще несколько секунд — и второй часовой тоже уронил голову, немного подергался и застыл.

Гордон и Джонни переглянулись и, не сговариваясь, попробовали на прочность дверь. Замок оказался на месте. Джонни просунул руку в самую большую щель в стене, надеясь уценить охранника за форму и подтащить поближе.