Годы испытаний. Книга 1 - Геннадий Гончаренко

И вдруг он невольно поймал себя на мысли и подумал о том, что все это чем-то напоминает его личную жизнь. Первая жена погибла - разбилась при прыжке с парашютом (она была инструктором аэроклуба), оставив ему сына Костю. Женился вторично, но неудачно. Она уехала от него месяц спустя. Быть нянькой чужих детей и главное - жить скучной армейской жизнью она не захотела (позднее он узнал, что она была любовницей одного московского художника и устроилась жить в столице). Третья жена год хорошо относилась к нему и сыну, но затем ее будто подменили. Костю пришлось отдать на воспитание к родной бездетной сестре. Вернулся он к отцу за месяц до войны, собирался в военное училище. И тут вспыхнул скандал. Он швырнул в мачеху подаренной ею фуражкой и исчез. Куда он уехал, осталось неизвестным. И, несмотря на то, что отец категорически осуждал поведение сына и даже поклялся, что не пустит его на порог, он постоянно страдал и хотел его видеть.

- Понравилась? - спросил, хитро улыбаясь, Русачев.

Поморцев вздрогнул от неожиданного вопроса.

- Красивое всем нравится, - ответил комиссар.

В блиндаж вошел Канашов.

- Врач будет скоро. Он операцию тяжело раненному политруку делает. - И, увидав фото в руках Поморцева, удивился.

- Ваша? - протянул ему фотографию комиссар. - Среди бумаг валялась на полу.

Канашов взял и молча сунул ее в полевую сумку.

- Так почему же вы, подполковник,- Поморцев перевел взгляд на Канашова, - не точно выполняете приказ?

Канашов доложил свои соображения о подвижном отряде.

Поморцев спросил комдива:

- Товарищ полковник, почему бы действительно не попробовать? Мне думается, подполковник Канашов предлагает дельную вещь. И в дивизионной газете, на мой взгляд, сегодня вышла дельная статья Ларионова: «О дерзких налетах на врага».

Русачев недовольно поглядел на комиссара: «Нашелся тоже защитник! Он дисциплину нарушает, а его в газете славят… Все парторг, старается угодить».

- Да если бы я со всеми его выдумками соглашался, товарищ полковой комиссар, то он давно бы из полка сделал опытный полигон, а не боевую часть. Но пока я отвечаю за дивизию, я этого не допущу. Нам воевать надо, а не опытами заниматься. Получил приказ наступать - вперед; обороняться - стой до конца.

- Но Канашов тоже несет ответственность за полк, и эти, как вы называете, опыты делает не ради собственной забавы.

Русачев нетерпеливо перебил:

- Я, товарищ полковой комиссар, нахожусь не на собрании, где говорят все и слушают всех. Я не считаю правильным, чтобы мною командовали подчиненные, а предпочитаю заставлять их делать так, как это хочу я. И вам, как свежему человеку, советую присмотреться ко всему, разобраться. А вам, подполковник Канашов, еще раз приказываю сдать все автомашины.

На обратном пути в дивизию комдив и комиссар молчали.

2

Канашов, расстроенный разговором с Русачевым, решил пойти посоветоваться с комиссаром. Но, придя к его блиндажу, не застал Бурунова. Ординарец сказал, что тот скоро вернется: у него назначено совещание агитаторов полка.

Канашов решил подождать комиссара и сел в стороне покурить. Неподалеку разговаривали бойцы. «Агитаторы, наверно, собираются», - подумал он.

- Здорово, Игнат! Да ты, оказывается, жив-здоров, чертяка, а мы уже похоронили тебя. Что у тебя с рукой? Ранило?

Канашов раздвинул кусты: друг против друга стояли два бойца, у одного рука в лубке.

- Как же это случилось?

- Да сдуру разве долго? Пригнали нас в Красное Урочище, обмундировали, винтовку, патроны выдали, и не успел я оглядеться, как мне говорят: «Здоровый детина», - и в команду смертников зачислили.

- Каких это смертников?

- Да это хлопцы наши так назвали роту, которую послали в засаду. С нами почти ни одного кадрового не было, все по мобилизации - и прямо туда, в пекло. А тут еще командир у нас попался - молоденький лейтенантик. И усов, должно, ни разу не брил. Разведка нас обнаружила, и давай артиллерия по нас садить, ну, а он поднял роту с позиции и вывел в лес, в кустарник. Померещилось ему, что там лучше будет. Не успели мы и лопат вынуть, глядим - немецкие танки.

- И что же он?

- Мы, ясное дело, открыли огонь. Палим в белый свет как в копеечку. Никто не знает, куда стреляет, - за кустами ничего не видно. Орудия, что с нами были, успели дать только по одному выстрелу. А немец как развернулся с танками, и давай нас утюжить! Вот тебе и засада вся кончилась.

- А что с лейтенантом сталось?

- Его сразу убило. А наша братва половина разбежалась, а другую половину немец передавил.

Боец поглядел на раненую руку и зло добавил:

- Его бы туда, этого дурака, кто нас в такое пекло сунул…

Канашов возмутился: «Ничего себе агитаторов подобрал Бурунов: обсуждают приказ командира полка. Ишь, нашлись умники!» Он поднялся и нарочито грубо крикнул:

- Кто там недоволен? Чего по кустам прячетесь, выходи!

Из кустов поднялся высокий, широкоплечий, уже пожилой боец с круглым лицом и вздернутым носом. Он смело шагнул навстречу Канашову. За ним вышел его товарищ - боец Еж.

- А ты что, пугать пришел? - спросил пожилой так же резко. - Тебя бы в это пекло, тогда не больно бы ерепенился. Я правду говорю: задаром люди головы потеряли.

Выйдя из- за кустов и увидев на петлицах Канашова три шпалы, он не струсил, не отступил, а только потупил взгляд.

- А ты кто таков? - спросил по-прежнему резко Канашов.

- Ну, Барабуля Игнат, ваш боец, парторг роты.

И по тому, как он твердо произнес это, Канашов почувствовал: обидели человека, за живое задели.

- Так, говоришь, какой-то дурак головы заставляет класть? Ну; вот он - этот дурак я! - бросил с вызовом Канашов, подступая вплотную к Барабуле.

Они оглядели друг друга упрямыми взглядами, не желая уступить друг другу. Тяжело дыша, Барабуля сказал:

- Вы простите меня, товарищ подполковник, но когда вы еще нос рукавом утирали, я с отцом с беляками воевал вот тут же, - ткнул он пальцем в землю, - в Белоруссии.

Барабуля не знал, что и Канашов еще совсем мальчишкой тоже воевал в конце гражданской войны.

- Но тогда ты, Аника-воин, с трехлинейкой пешком воевал, а теперь самолеты да танки…

- Знаю. А что же: как танки, так их бить нельзя? Да и самолеты. Бьет же охотник любую птицу.

- Ишь ты, каков ухарь! Голыми руками бить будешь?

- Как бить - это надо подумать. Вот вы подполковник, вас учили, и то вам это неизвестно… А мы? Откуда нам про то ведать, когда мы всю жизнь землю ковыряем? - хитро улыбнулся Барабуля.

Он в чем- то был уверен, поэтому говорил смело и чувствовал себя в этом разговоре равным.

- Не вина, кто ошибается, а беда, кто не исправляется, - желая смягчить разговор, вмешался Еж.

- Не влазь в наш разговор, - отрезал Барабуля. - О твоей же дурной башке пекусь. Там, где я побывал, мне уже сам черт не страшен.

Канашов набрался терпения и решил выслушать, его до конца.

- Мой батька исконный мужик был, а поглядели бы вы, как беляков громил. Ежели учили бы его в военной школе, непременно генералом был бы. Здорово у него башка работала, смекалкой бог не обидел. Вот, скажем, танки… Танк, что и говорить, страшный, дьявол. Не у каждого душа на месте усидит, когда он идет на тебя да подминает все на пути. Вот как-то батя-покойник удумал такую штуку: «Давайте, братцы, налетные отряды делать. Подберем отчаянных хлопцев, коней резвых, санки легонькие, на них пулеметы, «лимонок» побольше, да и вдарим по белякам ночью нежданно-негаданно. Можно и днем… Выследим, что по хатам сидят, возле баб греются… Или, скажем, они привал в лесу сделают, а мы тут как тут».

- Ну и как, получалось? - нетерпеливо перебил Канашов.

- Справно выходило, товарищ подполковник. У беляка дивизия - у наших двадцать пар саней, и он урон тяжкий несет, а с нами сделать ничего не может. Офицера мы ихнего однажды в плен захватили, так он сказывал: окрестили нас беляки «летучими голландцами». Это, говорят, когда-то такие страшные морские разбойники были. Купцов грабили… А тактика у нас была такая. Налетим, бывалоча, с гиком, свистом, вдарим со всех сторон, а потом рассыплемся, как горох, ищи ветра в поле… Ну конечно, мы условное место имели для сборов и пополнения. Вот тебе и дивизия, офицеры собаку в военном деле съели, а мы горстка мужиков сермяжных, лапотников, а били их крепко, аж пыль с них летела.

- А сколько тебе тогда было? - заинтересовался Канашов.

- А что? Обо мне какая речь? Мальчонка двенадцати годов. Патроны им набивал в ленты, раненых обхаживал, за конями приглядывал. Правда, и в разведке бывать приходилось…

- Как это тогда дороги наши не сошлись? - вздохнул Канашов. «Годов-то он моих… Умный мужик, калач, тертый жизнью», - подумал и тут же предложил: - Иди ко мне! Пока рука подживет, коней глядеть будешь, а там найдем тебе покрупнее работу.

Барабуля нерешительно взглянул на Канашова, потом твердо сказал: