Подаренная ему - Алиса Ковалевская

временем бармен поставил на стойку бутылку минералки и, наклонившись, достал два шлема. Оба чёрные, только на одном – нарисованные языки пламени, а на другом – серебристый узор из переплетённых лент.

– Спасибо, – поблагодарил Алекс на испанском и, забрав всё, повёл меня дальше.

Не прошло и минуты, как взгляду моему предстало два стоящих в тени тента мотоцикла. Один – огромный, тяжёлый, второй поменьше. На этот раз руку из хватки Алекса я всё-таки выдернула и, подойдя к байкам, провела ладонью по кожаному сиденью того, что был больше. Посмотрела на второй, потом на Алекса.

– Я же обещал тебе карету, – протянул он мне шлем с серебристым рисунком.

– Вообще-то, ты обещал мне тыкву.

На щеке его появилась ямочка. Достав из кармана ключи, он отдал один из них мне, но прежде, чем окончательно выпустить из пальцев, очень серьёзно предупредил:

– Не делай глупостей, Стэлла.

– А если сделаю? – с вызовом спросила я. – Карета превратится в тыкву?

– Нет. – Он качнул головой и прикоснулся пальцами к моему лицу. Обрисовал скулу и убрал руку. – Не превратится. Но это не в твоих интересах. Не стоит играть со мной в игры.

Фыркнув, я отвернулась и надела шлем. Как будто я ещё сама не поняла, что не стоит!

Байк ревел подо мной: мощный, похожий на сильного зверя, и мне нравилось укрощать его. Нравилось чувствовать, как он подчиняется моим движениям, моей воле, нравилось сливаться с ним в единое целое. Алекс действительно брал только самое лучшее… Я видела его, мчащегося рядом. Порой он отставал от меня, порой, напротив, вырывался вперёд, и тогда рёв его Харлея становился громче. Встречные порывы тёплого воздуха ласкали кожу, и я чувствовала себя счастливой. Счастливой и, вопреки всему, свободной.

Газ до упора, поворот, и вот уже мы несёмся рядом, он – на считанные сантиметры впереди. Кровь забурлила адреналином, внутри меня разгорелось пламя. Я тоже любила игры. Игры, в которые умела играть. Выжав газ, я обогнала Алекса и продемонстрировала ему средний палец с поблёскивающим бриллиантами колечком. Пригнулась и, крепко сжав руль, рванула вперёд. Да, я тоже умею играть. И сдаваться я не привыкла, так что не стоит думать, что победа дастся так легко.

Некоторое время мы продолжали нашу негласную гонку. Только мы двое и дорога, тянущаяся вдоль побережья… Наконец Алекс, сбросив скорость, кивком указал мне в сторону моря, и я сложила пальцы в согласном жесте, показывая ему, что поняла. Проехав ещё немного, мы остановились, и он, поставив байк на подножку, снял шлем. Тряхнул головой и пригладил волосы. Я последовала его примеру. Прищурилась, глядя на катящийся к горизонту огненный шар, и вдохнула солёный воздух. Плеск волн нарушали только беспокойные крики чаек.

– Не хотел бы я быть твоим соперником в каком-нибудь нелегальном заезде, – проговорил Алекс, так же, как и я, глядя на солнце, а после перевёл взгляд на меня.

Я улыбнулась. Разгорячённая, с наслаждением подставила лицо ветерку.

– А ты часто участвуешь в нелегальных заездах?

– Раньше случалось.

Хмыкнув, я сошла с дороги. Ноги тонули в белом песке, шум воды с каждым шагом становился всё громче. Засмотрелась на бирюзу. Море… Оно оказалось ещё прекраснее, чем я представляла его, прекраснее, чем рисовал его для меня Мигель в своих рассказах. Согретое лучами уходящего солнца, оно переливалось и было поистине величественным.

– Ты толком не умеешь писать, но знаешь испанский… – донёсся до меня голос подошедшего Алекса. – Тебе не кажется это странным?

Я продолжала смотреть на рыжее с багряным оттенком солнце. Пальцы мои чуть сильнее сжали ремешок шлема, но вряд ли Алекс заметил это. Конечно же, он понял. Я бы могла рассказать ему… Могла бы рассказать про Мигеля, про мёртвую девочку со светлыми волосами, про хлещущий в лицо дождь и грязь под босыми ногами, про тепло костра в заброшенном лагере, про… Но я ничего не сказала. Ничего из того, что, наверное, действительно хотела бы сказать. Вместо этого я лишь сильнее прищурилась и негромко ответила:

– Возможно.

На какое-то время между нами воцарилась тишина. Ветер принёс с собой свежий запах моря, крик чаек усилился и следом вовсе затих. Мысленно я вернулась назад. В маленькую комнату с постеленными прямо на полу одеялами, в другую, с грубым обеденным столом и несколькими разболтанными стульями, в холодные вечера. Прошлась по коридору до входной двери и села в машину, столько раз увозящую меня навстречу с моей придуманной реальностью, тёплыми странами и разноцветными мозаичными стёклами.

– Знаешь… там, где я росла, умение писать было не в цене, – сказала я негромко.

– Значит, писать ты в самом деле не умеешь, – заключил Алекс. Я промолчала. – А читать?

– Немного.

Не знаю, о чём думал он, я же просто смотрела на воду, не чувствуя при этом ничего из того, что, наверное, должна была чувствовать: ни стыда, ни неловкости. Могла ли я научиться читать в тех условиях? Возможно, могла. Думала ли я об этом? Вряд ли… В той убогой комнате меня куда больше интересовало, достанется ли мне кусок хлеба, и чем закончится очередной день. И ещё: чем закончится очередная ночь…

– Тот человек… Дик. Я никогда не слышал про него. Ты выросла в нашем городе?

– Нет, – качнула я головой. – В Грате.

– В Грате… – очень тихо и задумчиво повторил Алекс и замолчал.

Между нами снова воцарилась тишина. Положив шлем на песок, я развязала шнурки на кедах и, разувшись, подошла к воде. Ступила в пенящуюся волну и тут же почувствовала, как вода облизывает мои стопы. К горлу подступил ком, уголки глаз защипало. Море целовало ноги, и я понимала – прекрасней этого нет ничего.

– Я всегда мечтала побывать в Испании, – подавив слёзы, призналась я, услышав приглушённые песком шаги Алекса позади себя. Думала, что он спросит про язык, но он промолчал. Очередной порыв ветра тронул мои волосы, погладил лицо, волна поцеловала щиколотку. Я прерывисто выдохнула и, повернувшись к Алексу, попросила: – Отпусти меня. Отпусти, пожалуйста, Алекс.

Взгляд его, ещё секунду назад бывший спокойным, пронзил меня насквозь. Я взглянула на заходящее солнце. Не потому, что не хотела смотреть ему в глаза, а потому что сейчас, в этот самый момент, была слишком открыта и уязвима перед ним.

– Зачем, Стэлла? – наконец спросил он, выдержав долгую паузу.

– Я хочу быть свободной, – честно ответила я.

– И зачем тебе свобода?

Стоя к Алексу спиной, я точно знала, что он смотрит в том же направлении, что и я. Только глаза… Должно быть, в серебре его глаз сейчас отражается