Комплекс хорошей девочки - Эль Кеннеди

парень из всех, которых я знаю. И да, говорят, нельзя мешать бизнес с удовольствием, но мне хочется смотреть на их возможное сотрудничество по работе над отелем с оптимистичной точки зрения.

– Как насчет этого? – Мак выходит, будто на подиум, в зеленом топе, который подходит к ее глазам, и синих штанах, подчеркивающих задницу так, что мне едва хватает сил сдерживаться.

– Ты выглядишь замечательно.

Она отвечает улыбкой. То, как Мак наклоняет голову и как сияют ее глаза. Ее взгляды лишь для меня. Они заставляют мое сердце чертовски сильно колотиться.

Я абсолютно потерял голову из-за этой девчонки.

– Что? – спрашивает она, задерживаясь у изножья кровати и собирая волосы в пучок на голове.

– Ничего. – Все, что я могу – это улыбаться ей в надежде все это не испортить. – Думаю, я просто счастлив. Вот и все.

Мак подходит и оставляет на моей щеке поцелуй.

– Я тоже.

– Правда? Даже несмотря на то, что твои родители, ну, знаешь, отреклись от тебя?

Пожав плечами, она идет в ванную. Я одеваюсь и гляжу на нее в зеркало, пока она красится.

– Мне не нравится, что я с ними не разговариваю, – признается она. – Но они упрямые. Выбор жить своей собственной жизнью вряд ли является основанием для отлучения от семьи.

Меня беспокоит, что чем дольше будет длиться эта молчаливая ссора с родителями, тем больше она будет сожалеть о своем решении бросить колледж. Купить гостиницу. Быть со мной. Но пока с ее стороны не было никаких признаков раскаяния.

– В конце концов, им придется с этим смириться, – говорит она, поворачиваясь ко мне. – Я не переживаю по этому поводу, понимаешь? Лучше не доставлять им удовольствия.

Я ищу на ее лице какие-либо следы лукавства и не нахожу ни одного. Насколько могу судить, она счастлива. Я не позволяю себе поддаваться панике. Она всегда преследует меня в ожидании катастрофы. Это было ритмом моей жизни, сколько себя помню. Все идет слишком хорошо, а потом вдруг с неба на мою голову падает дом.

Я лишь надеюсь, что на этот раз Маккензи разрушила это проклятие.

Глава тридцать четвертая

МАККЕНЗИ

Что ж, это, конечно, не зимние каникулы в Джексон-Хоул[47] или Аспене[48] – все выходные держится такая погода, будто в Каролине вечная осень, – но поход за рождественской елкой с Купером и Эваном стал настоящим приключением. Нас уже выгнали с трех участков, потому что эти хулиганы не умеют вести себя на публике. Братья устроили соревнование – кто поднимет самое большое дерево, а также провели рыцарские сражения прямо посреди парковки продуктового магазина. Все это привело к тому, что у нас начали заканчиваться варианты отыскать подходящую елку, не пересекая при этом границы штата.

– Как насчет этой? – доносится голос Эвана откуда-то из искусственного леса.

Справедливости ради, одним из участков, с которого нас выгнали, был тот, где нас с Купером застукали за поцелуями. Но урок он не усвоил, поскольку подкрадывается ко мне сзади и шлепает по заднице, пока я пытаюсь пробраться к его брату.

– Похожа на девчонку, с которой ты встречался в восьмом классе, – подмечает Купер, когда мы видим Эвана рядом с крупной елью, пышной сверху и снизу, но заметно голой посередине.

Эван ухмыляется.

– Завидуешь.

– Эта ничего, – указываю я на другое дерево. Оно пышное, с множеством пушистых, равномерно расположенных веток, на которые можно красиво развесить украшения. Никаких зияющих дыр или коричневых пятен.

Купер прикидывает размер ели.

– Думаешь, сможем протащить ее через дверь?

– Можно попробовать через заднюю, – отвечает Эван. – А вообще, больно она высокая. Придется проделать дыру в потолке.

Я улыбаюсь.

– Она того стоит.

Я всегда была поклонницей больших елей, хотя мне никогда не разрешали выбирать их себе самостоятельно. На моих родителей работали люди для таких вещей. Каждый декабрь приезжал грузовик с закрытым кузовом и разгружал декорации, будто для торгового центра. Огромное идеальное дерево для гостиной, поменьше – практически для любой другой жилой зоны в доме. Гирлянды, игрушки, свечи и многое другое. Затем декоратор интерьеров и небольшая армия помощников преображали дом. Ни разу моя семья не собиралась вместе, чтобы наряжать елки; мы никогда не искали идеальную ветку для каждого украшения, как это делали другие семьи. Все, что у нас было, – это куча дорогого арендованного хлама, дабы воплотить в жизнь ту или иную идею, которая интересовала мою мать в конкретном году. Еще один декоративный элемент их жизни, состоящий из вечеринок и развлечения влиятельных людей или спонсоров кампании. Совершенно стерильный праздничный сезон.

И все же, несмотря на это, я немного расстроена оттого, что не увижу родителей на праздниках. Мы по-прежнему едва разговариваем, однако отец соизволил заехать, но только для того, чтобы заставить меня подписать рождественские открытки. Вероятно, эти открытки потом отправятся в больницы и благотворительные организации, принадлежащие избирательному округу моего отца, как подтверждение идеальности семьи Кэбот, так сильно заботящихся о человечестве.

Вечером после ужина наша троица находит на чердаке украшения и гирлянды, похороненные под тоннами застарелой пыли.

– Кажется, мы не украшали дом к Рождеству сколько? – спрашивает Купер брата, пока мы тащим коробки в гостиную. – Три, четыре года?

– Серьезно? – Я ставлю коробку на пол и сажусь перед елью.

Эван открывает коробку, полную спутанных гирлянд.

– Примерно так. Со времен старшей школы уж точно.

– Это так печально.

Ненастоящее Рождество лучше, чем никакого.

– Мы никогда особо не отмечали праздники, – пожимает Купер плечами. – Иногда мы бываем у Леви по таким случаям. Обычно это День Благодарения, потому что каждое Рождество они уезжают повидать семью Тима в Мэне.

– Тима? – непонимающе переспрашиваю я.

– Это муж Леви, – отвечает Эван.

– Партнер, – поправляет Купер. – Не думаю, что они на самом деле женаты.

– Леви – гей? Почему я слышу об этом только сейчас?

Близнецы синхронно пожимают плечами, и на долю секунды я понимаю, почему же учителя едва их различали.

– Да тут и говорить-то не о чем, – произносит Купер. – Они вместе уже лет двадцать, но никогда особо не афишировали свои отношения. Они оба довольно закрытые личности.

– Многие в городе знают, – добавляет Эван. – Или подозревают. Другие же предполагают, что они соседи.

– Нужно устроить ужин и пригласить их. – Я чувствую грусть из-за упущенной возможности. Если я собираюсь жить в Авалон-Бэй и остаться с близнецами, было бы неплохо наладить более тесные связи.

Это так странно. Хотя и выросли в противоположных мирах, мы с Купером не так уж и отличаемся. Во многом у нас был схожий опыт. И чем больше я узнаю его, тем лучше понимаю, что на нашу общность повлияло то, какими забытыми мы себя чувствовали.

– Чувак, похоже, эти украшения остались еще от бабушки с дедом. – Эван тащит коробку ближе к елке. Парни копаются в ней, вытаскивая маленькие, сделанные вручную игрушки с фотографиями внутри. Даты соответствуют пятьдесят третьему и шестьдесят первому годам. Сувениры из путешествий по всей стране. Эван держит в руках маленькую колыбельку, которая, вероятно, когда-то давно принадлежала яслям[49]. – Что, во имя всего, блин, святого, это такое?

Он показывает нам младенца Иисуса в пеленках, который больше напоминает маленький запеченный картофель в фольге с двумя черными точками для глаз и розовой линией для рта.

Я бледнею.

– Довольно тревожная картина.

– Даже не знал, что они здесь. – Купер восхищается фотографией, на которой изображен, вероятнее всего, его отец в детстве. Затем он убирает ее обратно на дно коробки.

И снова комок эмоций застревает у меня в горле.

– Хотела бы я иметь такие коробки дома. Полные старых фотографий и безделушек, с интересными историями, о которых бы мне поведали родители.

Купер встает, чтобы отнести одну из самых больших коробок в коридор.

– Не знаю… Иметь кучу слуг, чтобы те занимались всей тяжелой работой, тоже не так уж плохо, – выкрикивает он через плечо.

– Не говоря уже о тоннах подарков, – вставляет Эван.

– Конечно, – соглашаюсь я, выбирая украшения, которые все еще в хорошем состоянии и кажутся наиболее подходящими. – Звучит здорово. Как будто просыпаешься в мастерской Санты. Но все это пока не становишься достаточно взрослым, чтобы понять – все открытки на подарках подписаны не почерком родителей. И на самом деле вместо эльфов над этим корпят люди, которым ваши родители платят за то, чтобы те держали как можно большую дистанцию между ними и всем, что приближается к понятию сентиментальности.

– Спорю, это были охренеть какие подарки, – подмигивает Эван. Мы ушли далеко за пределы шуток по типу «сколько пони ты получила на день рождения», но иногда он просто не может устоять.

Я грустно