Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

Низкорослая и подвижная, она показалась мне смутно знакомой, но в плотных сумерках, едва разгоняемых светом единственной масляной лампы у входных дверей, нельзя было различить толком ни черт лица, ни других примет. Зато хорошо были видны ножи.

Уже примелькавшиеся, с длинными изогнутыми лезвиями. И, судя по тому, что они были взяты на изготовку, пощады ждать не приходилось. Ни беглецу, так некстати утратившему способность продолжать свой бег, ни мне.

Время, за которое можно было укрыться в одном из темных углов двора, я упустил, и теперь оставалось только смотреть в напряженную спину преследователя и молиться, чтобы он продолжал делать то, что собирался, а не менял свою цель на ходу. А уж в том, что намечается убийство, сомневаться не приходилось, как и в том, что душа случайного свидетеля отправится на те же небеса, что и душа человека, неловко скрючившегося на ковре узорчатых плиток в нескольких шагах от меня.

Ну что, насмотрелся? Вдоволь. Пора браться за дело. Вернее, за единственное доступное мне оружие.

Лобастая кошачья голова неохотно рассталась с пальцами. Нырнула влево, за ребро ладони, сомкнувшейся вокруг древка, отодвинулась назад, увеличивая плечо рычага, которым я собирался действовать, а наконечник посоха ринулся вниз, заходя за щиколотки находящегося передо мной врага.

Удобнее было бы бить под колени, но тогда противник мог рухнуть на спину, выставляя мне навстречу веер клинков, а так упал лицом вниз, непроизвольно поджимая руки под себя, чтобы уберечь лицо и грудь от соприкосновения со столом. Упал, тут же пружинисто подаваясь всем телом вверх, но навершие посоха уже летело в приподнявшийся затылок. Сверху вниз.

Я бил наотмашь, не заботясь о точности и прочих тонкостях, потому что по движениям незнакомца понял: он намного быстрее меня и привычные приемы здесь не пройдут. Только скорость, если и не слишком хорошо сочетающаяся с силой, то способная хотя бы застать врасплох.

А вот второй удар был выполнен уже намного вывереннее и, скорее всего, сломал моему противнику шею. По крайней мере, тело, вытянувшееся на столе, больше не шевелилось, а один нож даже выпал из разжавшихся пальцев, звонко известив об этом всю округу. Второй все еще оставался где-то под телом, и, чтобы добраться до него, я снова воспользовался посохом, переворачивая бездыханного врага на спину.

Искривленные судорогой приоткрытые губы остались неподвижными, даже когда кошачья голова навершия легонько нажала на застывшую грудь.

Что ж, похоже, удар оказался достаточно сильным, чтобы перебить позвонки. Да и легкие кости смуглого коротышки, отзывавшегося на имя Игго, были куда лучше предназначены для бешеной скачки по степным просторам да для беготни по крышам, чем для схватки лицом к лицу. А в моем случае — спиной к лицу.

Птичья трель вновь повторилась, но уже намного дальше, чем предыдущая. Ей ответила еще одна, в другой стороне. Невидимые птахи перекликались еще с минуту, удаляясь, пока не стихли окончательно. Тогда и настало время взглянуть на загнанного зверя, так и не доставшегося охотнику.

Пока я осматривал тело своего упокоившегося противника, беглец сумел все-таки встать на ноги, хотя и заметно покосившись на правый бок, как изгородь, из-под одного столба которой выбили опору. Но бежать не собирался. Наверное, отчетливо понимал, что не сможет без должной помощи уйти далеко и быстро. А еще он смотрел на меня, не менее внимательно, чем это делал я сам. В движении я, скорее всего, так и не смог бы его узнать, но сейчас, взглянув в застывшее, напряженное и по-прежнему бесстрастное, несмотря на ночное происшествие, лицо, только недоуменно хмыкнул, хотя естественнее всего было спросить: «И какого Божа вы здесь делаете?»

Не думал, что верховный бальга ходит по ночной Катрале в одиночку, да еще не в своей обычной одежде, а прикидываясь горожанином. Впрочем, маскарад явно не удался, если вспомнить погоню, досрочно завершившуюся лишь благодаря моему вмешательству.

Игго ведь следил за тобой, блондин. И выследил… И загнал в угол. Кто знает, если бы я ушел в дом на несколько минут, да что там, даже на минуту раньше…

Утром город проснулся бы уже под властью совсем другого человека. Или вовсе без всякой власти. Впрочем, еще ведь не все потеряно, да? Допустим, у меня не получится так же чисто и просто, как с коротышкой, но на сей раз противник безоружен, а увесистости посоха с приложенной к нему силой моих рук вполне хватит, чтобы…

— Вы? Здесь?

Он был удивлен. Глубоко внутри. А еще он был растерян, это чувствовалось по голосу, хотя внешне бальга оставался все той же нерушимой скалой. Вполне возможно, он и смерть принял бы столь же бесстрастно, с презрительным спокойствием глядя в глаза своим убийцам.

Значит, вся эта внешняя холодность вовсе не проявление внутренней незыблемости, а что-то совсем другое. И чуть отрывистая, заметно неторопливая речь, поначалу кажущаяся горделивой, исполненной достоинства… Да и откуда это самое достоинство могло взяться в парне, которому едва перевалило за двадцать? Он ведь молод. Очень. Молодости может сопутствовать все, что угодно: наглость, самоуверенность, дерзость, но только не осознанное величие. Только не в обстоятельствах, когда твоя власть, пусть и не маленькая, шатается из стороны в сторону. А я-то купился!

Но только ли я один?

— А как же эррита Фьерде?

Конечно, он не мог не спросить об этом. Сообщник главного врага — и вдруг действует сам по себе! К тому же таким неожиданным образом. Что ж, придется признаться:

— Она попросила покинуть ее дом.

Блондин ненадолго отвел взгляд, словно раздумывая о чем-то, потом снова посмотрел в мою сторону, но уже не на меня самого, а на дело моих рук.

— Он мертв?

— Да.

Белобрысая голова дернулась, коротко кивая. Бальга, покопавшись в складках рубашки, выбившейся из-под куртки во время бега, достал какую-то крохотную вещицу на длинной цепочке и поднес к лицу. Пронзительный свист, ничем не похожий на давешние птичьи трели, разнесся по двору и взлетел в ночное небо. Длинный сигнал. Два коротких. Снова длинный. И как только последний звук затих, откуда-то из-за соседних домов прозвучали торопливые ответы.

Блондин выдержал паузу, беззвучно шевеля губами, и приказал:

— Извольте открыть калитку. Иначе она перестанет быть целой.

А может быть, всего лишь попросил, если сделать поправку на обманчивую внушительность. Я не стал возражать, тем более что имуществу так любезно приютившего нас с Натти старика грозила опасность. И успел вовремя: едва засов под моими пальцами скользнул в сторону, выходя из скобы замка, калитка распахнулась от сильного рывка, и на дворе стало светло как днем. От доброго десятка факелов над головами людей в непроглядно-черных одеждах.