ВОСПОМИНАНИЯ 0 МОЕМ ОТЦЕ П. А. СТОЛЫПИНЕ - M. БОК

Хотя я и была назначена дежурной фрейлиной на свадьбу Марии Павловны, я просила освободить меня от участия на этом торжестве — хотелось провести дома последний вечер перед собственной свадьбой.

Но на большом парадном обеде в честь высочайших жениха и невесты я была. Никогда еще не видала я такого большого стола, такого количества родных с обеих сторон.

Церемониал обеда был самый торжественный. Великие князья в андреевских, великие княгини в екатерининских лентах через плечо. Высшие придворные чины исполняли исторические функции, связанные с их званием. Так обершенк граф Строганов должен был наливать вино государю. Помню, как он перед обедом, шутя говорил, насколько он волнуется, боясь не справиться со своими сложными обязанностями.

После обеда, рядом с обеденным залом, был «Cerele», как это всегда устраивается после парадных обедов. Все приглашенные стоят в зале, оставляя посередине пустое место для членов императорской и королевской семей, которые, подходя по очереди то к одному, то к другому, разговаривают с приглашенными.

Этикет требует при разговоре с высочайшими особами придерживаться следующего правила: никогда не задавать вопросов, а лишь отвечать на то, о чем спрашивают вас. Нечего прибавлять, что, конечно, первому заговаривать нельзя.

Не знаю, что случилось со мной, но я обыкновенно такая застенчивая, когда императрица Александра Федоровна говорила с мамá, вдруг вмешалась в разговор.

Я стояла рядом со своей матерью и с восторгом смотрела на молодую императрицу, поразительно красивую и эффектную в светлом платье, сверкающую брильянтами. Она представлялась мне феей из волшебной сказки. Теперь это была не та женщина, обманувшая мои детские мечты, которую я видела в Александрии, а красавица-русская царица во всем величии своего сана.

Обменявшись несколькими незначительными фразами с мамá, императрица замолкла. Молчала, следуя этикету, и мамá. Я взглянула на императрицу и вдруг сразу поняла, до чего ей мучительно это молчание. Красные пятна появились на ее щеках, и видно было, как она ищет тему, не находит ее, а отойти, поговорив лишь минуты две, не хочет.

Тут на меня и нашла вдруг храбрость, и я, как-то инстинктивно стараясь помочь императрице выйти из создавшегося положения, незваная-непрошеная, сказала какую-то фразу. Сказала… и испугалась. Но императрица, повернувшись в мою сторону и, как мне показалось облегченно вздохнув, улыбаясь промолвила: — Ah! oui c'est votre fille (Ах! Это ваша дочь.), а потом, обращаясь прямо ко мне, сказала:

— Vous êtes fiancée, n'est ce pas? Je connais votre fiance et vous félicite de votre choix (Вы невеста, не правда ли? Я знаю вашего жениха и поздравляю вас с выбором.).

Тут я уже окончательно не выдержала и ответила ей такой подробной фразой и с таким сияющим лицом, что и она вся просветлела и задала мне еще несколько вопросов, после чего, дав мне поцеловать свою руку, улыбнулась мне ласковой доброй улыбкой.

Глава XXVIII

Венчание наше происходило в домовой церкви нашего дома на Фонтанке, где мы провели первые после взрыва дни и где потом несколько лет жили и мои родители. Посаженными родителями я пригласила тетю Анну Борисовну Сазонову и дядю Александра Аркадьевича Столыпина, а мальчиком с образом был мой брат. Ему тогда было пять лет, и он был неимоверно горд возложенной на него обязанностью. В церковь вошел он важно, держа большую икону прямо перед собой. Он шел передо мной, входившей под руку с моим посаженным отцом.

Когда мы вошли в церковь, дьякон подошел к Аде, чтобы, как полагается, взять у него икону. Но маленький брат ужасно на это обиделся, вцепился в икону обеими ручонками и сказал, что ни за что ее не отдаст. Пришлось мне, несмотря на торжественную минуту, наклониться к Аде и строго велеть ему отдать образ отцу дьякону.

Венчал нас всеми нами любимый отец Капитон. Когда-то я мечтала о том, что ни за что не буду венчаться в другой церкви, как Кейданская, у нашего старого отца Антония, но от этого пришлось отказаться, так как, конечно, папá не мог поехать в Колноберже.

Торжественный чин венчания, поздравления, шампанское в залах около церкви, множество милых, родных, улыбающихся мне лиц — всё прошло, как сон, и ясно помню я лишь момент, когда мы с моим мужем преклонили колени перед моими родителями, встретившими нас с образом и хлебом солью в большой гостиной Зимнего дворца. И на всю жизнь запомнила я проникновенно строгое и одновременно ласковое лицо папá, когда он поднял икону, благословляя нас.

А вечером, после семейного обеда, мы уехали, следуя моему желанию, в Колноберже.

Ехали мы в салон-вагоне, войдя в который я ахнула от восторга: вся гостиная этого вагона была превращена в сплошной цветник. Было это поразительно красиво. Поставили туда заботливые руки многочисленные, полученные мною корзины с цветами, не подозревая, что уже до того железнодорожное управление со своей стороны украсило всю гостиную вагона. Один из кустов махровой сирени, посланный великой княгиней Милицей Николаевной, несмотря на войну, до сих пор сохранился в имении моего мужа, в Литве.

В Кейданах на вокзале нам была передана телеграмма: «Приветствуем дорогих детей в родном гнездышке. Папá, мамá», а потом нас повезла четверка знакомых, но постаревших и разжиревших лошадей, к разукрашенному зеленью и флагами родному колнобержскому дому.

Каким счастьем было показывать всё и всех, любимых мною с рождения, моему мужу. Мы гуляли, катались, объехали соседей и провели в тиши и спокойствии первые десять дней нашего медового месяца.

Из Колноберже поехали мы к месту служения моего мужа, в Берлин.

Глава XXIX

Меня немного пугала мысль играть самостоятельную роль в берлинском международном обществе дипломатического корпуса. То, что я видала из этой жизни в Риме, было мне так чуждо и так многое казалось построенным на протоколе и этикете, что я боялась показаться моим новым знакомым маленькой провинциалкой.

Ведь я сравнительно мало выезжала и в Петербурге и в Риме, а Саратов был плохой подготовкой к светской, заграничной жизни. Но были мы встречены и нашим посольством и иностранцами удивительно радушно и очень скоро приобрели и тут и там много друзей. Мне очень много помогла моя давнишняя знакомая Елизавета Эдуардовна Фан-дер-Флит, рожденная графиня Тотлебен.

Помню я ее с самого моего рождения в Кейданах и Колноберже, и было так приятно иметь возможность во всех затруднительных случаях обращаться к близкому человеку. Ее муж был первым секретарем при нашем посольстве, и они уже несколько лет жили в Берлине.

Нашим послом в те годы был граф Остен-Сакен, о котором стоит сказать несколько слов. Было ему тогда уже свыше восьмидесяти лет, и по своему внешнему виду, манерам и мировоззрению, он являлся типичным представителем исчезающего поколения «дипломатов-гран-сеньоров».