Роза из клана Коршунов - Татьяна Чернявская

Около полуминуты девочка молчала, не желая верить в услышанное. Казавшаяся давно привычной и вполне сносной обида подступила к горлу, лишив возможности дышать. Совсем ещё детская вера в возможность таких понятий как дружба, помощь и открытость, хранившаяся скорее как дань моде, теперь неожиданно всплыла и своим острым, не обтесавшимся без общения со сверстниками, углом впилась в сердце. Пришлось закусить губу, но слёзы всё равно потекли.

— Вот, значит, какого Вы обо мне мнения, вы все… — таиться не имело больше смысла, раз она столь неприятная особа, то образ себе она уже не испортит. — Да Вы хоть на миг задумались, каково это. Каково той самой маменькиной дочке, которая ни разу со смерти отца не услышала ласкового слова, трястись в компании грубых вояк по бездорожью в ненавистную Дуботолку? Знать, что вся твоя жизнь вот-вот закончится за очередными четырьмя стенами в роли бедной жёнушки благодетельного толстосума, которую до седых волос будут попрекать отцом служакой и приданным в полкареты. И то, что у неё образование и способности, никого не волнует, не волновало и волновать не будет. Да, она, конечно, хочет привлечь внимание. Чьё внимание ей привлекать? Кому вы сдались? Ей просто было страшно, ей хотелось остаться дома. И что? Кто-либо сделал поблажку на её возраст или отсутствие опыта? Нет, она, конечно же, своенравна и глупа. И они хотели после такого отношения, чтобы она им что-то рассказывала, посвящала в тайны. Я пыталась посвятить, пыталась Кирху жизнь спасти, и что получила. У меня уже в печёнках сидит вся ваша подозрительность. Вы бы ещё монетку бросали на то, спятила я или нет. А лучше народный метод. Проволоките нагой по главной площади, унизьте, втопчите в грязь, а потом поинтересуйтесь, не слышит ли сумасшедшая странные голоса, жаждущие поглотить её душу. Вы хоть можете представить себе двадцать часов боли и ужаса, заполненных угрозами и оскорбленьями. Целые сутки напролёт безостановочных пыток, когда тебе разрывает голову от этого ужаса, и лучший способ избавиться от него смерть. И он же не умолкает, не умолкает ни на секунду, пока его не глушишь усилием воли, он не промахивается, он умеет растягивать боль. И не сбежишь, не оставишь без внимания. А ты, чтобы не сойти с ума и не поддаться этой ломке выискиваешь подсказки, то, что может помочь не тебе так окружающим и терпишь, чтобы только никто не заподозрил, не полез жалеть, не пострадал. А никто и не лезет. Никому до тебя просто дела нет! Всем плевать, что они уже десятки раз могли быть убиты. Единственным живим существам в этом бесконечном бреду девочка безразлична. А она продолжает их защищать, думать, что защищает…

Каринка уже не сдерживалась и ревела в голос, срываясь на сплошной вой, пиная ногами черепки и метаясь вокруг раненого загнанным зверем. Она сама изнывала от отвращения к себе, но не могла остановить потока накопившихся эмоций. Она так долго терпела, хранила в себе, лелеяла, а только сейчас поняла, что всё это время жаждала вывернуть всё наружу, чтоб все видели её страдания, ценили её героизм, восхищались выдержкой. Это должно быть на виду, словно она была третьим лицом, читающим эту книгу и судящим свысока. Книгу, ей ведь действительно хотелось быть героиней, где автор, зная весь клубок фантазий, подстраивает остальных действующих лиц.

— Заткнись, — неожиданно рыкнул Лоран, заставляя Карину неловко подавиться очередным обвинением. — Иди сюда.

Сломавшаяся от неожиданно проявившихся чувств, головной боли, икоты и метаний, девочка послушно подошла к мужчине, продолжавшему сохранять спокойствие и величие даже в таком состоянии и, дрожа от нервов, присела рядом.

— Только не плачь, не надо плакать, — неожиданно мягко привлёк к себе охраняемую Лоран и позволил спрятаться лицом в рубашку, поглаживая по голове здоровой рукой. — Ты же хотела быть такой сильной, а здесь сопли в два ручья. Ну, перестань. Я расскажу тебе об одном мальчике, быть может, тебе станет легче. Я сам тогда был по делам в Долине, и не мог всего видеть. К счастью, наверно. У нас начались серьёзные проблемы с тадо, ведуны стали появляться, как грибы после дождя. Сначала, это были просто странные хмурые люди с постоянным бредом, в миг сходящие с ума и насылающие порчу. Они проявляли заражённых и те выкашивали целые деревни. В свою очередь, соседи начали применять ответные меры, забивая ведунов камнями. Говорят, среди них были и видящие, но мы тогда слишком мало знали. Было направленно две делегации. Тайная — в столицу для сбора сплетен и разведывания аналогичных проблем, и официальная — в один пограничный город, где единственный здравомыслящий командующий согласился договориться о подкреплении со стороны Императорской армии. В последней был даже сам Рокирх. Мы ничего не знаем о ней, но предполагаем, что среди них был ведун и пустыня их окончательно добила. Не получив известий, было решено на время закрыть все подступы к Граду и полностью замуровать стены для спасения реликтовых вещей и семьи Рокирха. До сих пор неизвестно, кто из них оказался скрытым ведуном. Жители окрестных деревень и стянувшиеся к стенам отряды, слышали лишь вопли из осаждённого города. Это было подобно ночному кошмару. По своему возвращению я застал лишь отголоски, и этого вполне хватило, чтоб представить произошедшее. Много тысяч погибло. Тадо, сдерживаемые заклятьями, ломились в стены и жрали самих себя. Дворец, бывший маленьким городом внутри, и вовсе полыхал фиолетовой дымкой. Спустя месяц после начала трагедии, было решено сломать стену и обследовать город. Я был в штурмовом отряде. Когда появилась первая брешь, мы увидели дымящееся пепелище, мёртвое до своего основание, полностью лишённое жизни и одну серую тень бредущую навстречу. На него было страшно смотреть, худой, измождённый, еле живой в крови со шрамом на весь корпус и обречённым холоднокровием в глазах. Он единственный выжил в бойне во дворце, где началось нападение, а после и в городе. Почти месяц он был в одиночестве в кишащем тадо вольере. Мы думали, что несчастный сошёл с ума. Но он уже за полгода пришёл в себя, только перестал улыбаться и почти не разговаривал, хотя раньше был душой компании и первым балагуром среди учеников. Ему не исполнилось ещё и тринадцати. Мальчика отпустили на каникулы домой из академии перед пятилетней специальной закрытой военной практикой. Мы тогда решили считать его месяц за года три.

Лоран всё говорил и говорил. Его голос успокаивал и одновременно пугал. Отступившая истерика сменилась раскаяньем, стыдом и неким опасением, что по возвращении девочку постигнет участь ведунов с родины Лорана. В любом случае, мужчина не прогадал с выбором истории. Услужливо предоставленные воображением странные тадо, шатающиеся по пустынным улицам и перепуганный одинокий ребёнок, почти что её ровестник в вымершем городе мигом выбили из головы разные тёмные мысли и надуманные страхи. Ей до такого отчаянья всё же далеко.