Весеннее равноденствие - Михаил Барышев

Утехин проглотил пилюлю и больше о собственных сомнениях не заговаривал. Но упрямо продолжал разыскивать в поездках подходящие бумаги и подкладывать их шефу. Лешка знал, что любое открытие начинается с накопления фактов.

— Любопытно, — сказал Николай Павлович, внимательно просматривая цифры. — Весьма любопытно… Вот, оказывается, какие дополнительные затраты вылезают на монтаже.

— Они еще вдобавок за полтораста километров эти махины возят. Водитель жаловался, что машины за полгода от таких бандур гробятся… Это ведь тоже не учтено… Между прочим, в трех километрах от Грохотова имеется кирпичный завод. Строили его там с умом, с дальним прицелом. А проектанты весь объект в сборном железобетоне дали. Законсервировали завод… Это тоже надо на затраты по сборному железобетону отнести. Хвостик приличный вытягивается, если все собрать.

— Приличный, — согласился шеф и внимательно поглядел на младшего научного сотрудника. — У тебя, Леша, весьма неплохая научная интуиция.

Если слова о гениальности были обычной подковыркой руководителя сектора, на которые тот был щедр, то признание научной интуиции прозвучало явной похвалой.

— У Коршунова вдобавок мощного крана нет. Без него как эти фиговины монтировать?.. Ругается он, Николай Павлович.

— Ругается? — переспросил Жебелев и улыбнулся. — Видать, добряк твой приятель, если только ругается…

Когда Лешка уходил из кабинета, то, прикрывая дверь, он умудрился подсмотреть, что шеф сунул принесенный им листок в черную дерматиновую папку без надписи.

Глава 3. Держать по курсу

Директор научно-исследовательского института Василий Петрович Бортнев носил очки в золоченой оправе, был трудолюбив, интеллигентен и добр душой. Поэтому жизнь его была изнурительной и беспросветной.

Разноликий, как африканская фауна, коллектив вверенного ему института требовал чудовищных и неустанных забот.

Бортнев мобилизовывал сотрудников на успешное выполнение плана научно-исследовательских работ, укреплял трудовую дисциплину, заседал в ученых и простых советах, маялся на расширенных конференциях, ездил в загран- и просто командировки, преподавал по совместительству, писал статьи, мирил местком с конфликтующими членами профсоюза, выступал оппонентом по диссертациям, выбивал штатные единицы и разбирал факты аморального поведения в коллективе.

Под его руководством пребывал косяк аспирантов, которые копытили институтские пампасы, вожделея о кандидатских степенях. Они донимали Бортнева планами, рефератами и просьбами о внеочередных отпусках.

Кроме того, над головой директора висело министерство, где было руководство, коллегия, могущественные референты, требовательные начальники управлений, отделов, подотделов, секторов и бюро.

Поэтому телефоны в директорском кабинете работали в режиме кассы предварительной продажи билетов в разгар курортного сезона, а поток людей в приемной был не меньше, чем в зале ожидания Курского вокзала.

Каждый день секретарша выкладывала на директорский стол две пирамиды входящих и исходящих бумаг, требующих подписей, резолюций, а иногда нудного разбирательства или проведения трудоемкой воспитательной работы.

При всем этом Бортнев был еще просто человеком, сорокапятилетним мужчиной с нерастраченной шевелюрой, умело повязанным галстуком и комплексом человеческих эмоций. Естественно, что у него имелись еще индивидуальные интересы и семейные обязанности. Ему надо было посещать парикмахерскую, встречаться с друзьями, уделять внимание супруге, наставлять подрастающего сына, добывать покрышки для собственной «Волги», читать периодическую печать.

И если Бортнев все же продолжал ходить по земле, принимать, хоть и не регулярно, пищу, носить галстуки и даже шутить, то это следовало отнести за счет изумительной биологической приспособляемости человека, обеспечившей его неведомым пращурам продолжение рода даже в дремучей таинственности мезозойской эпохи, когда на земном шаре безраздельно господствовали гигантские ящеры.

Бортнев имел быстрый и проницательный ум, позволяющий понять просьбу очередного посетителя по его внешнему виду, и неразборчивый почерк, скрадывающий смысл деловых резолюций и допускающий гибкое их толкование. Он умел разговаривать по двум телефонам сразу и обладал упругими ногами, позволяющими ему со скоростью гоночного автомобиля миновать собственную приемную и скрыться в неизвестном направлении.

Рослая и сановитая, секретарша директора была безгранично предана шефу. Обладая недюжинным житейским опытом и гибкой служебной совестью, она напоминала микробиолога, работающего с культурой активных вирусов. Сквозь тончайшие фильтры она процеживала посетителей, звонки, заявления и требования аудиенций. Она умела с замечательной достоверностью вводить в заблуждение насчет действительного местонахождения директора лиц, имеющих власть, тактично выпроваживать из приемной молодых сотрудников, претендующих на досрочное повышение заработной платы, и профессионалов-рационализаторов, ищущих научной поддержки для получения очередного вознаграждения по усовершенствованию делопроизводства. Она с женской чуткостью успокаивала законных супруг работников института, апеллирующих к директору в связи с наметившимися разногласиями в семейной жизни, а также осуществляющих периодические проверки сроков окончания вечерних заседаний культсекций, внеочередных научных конференций и экстренных собраний профактива.

Поэтому доктор технических наук Бортнев руководил, жил и даже занимался иногда научными исследованиями в области строительной механики, где был известен как специалист по теории решений пространственных статически неопределенных систем. Строительную механику Василий Петрович считал самой важной отраслью строительной науки, обожал ее с юношеской страстностью, проверенной на устойчивость многими годами активной исследовательской деятельности.

Институт с момента организации специализировался на разработке технических проблем строительства. Но несколько лет назад начальство подкинуло Бортневу, как железного ежа доверчивому медведю, отдел экономических исследований. Кусок хлопотный, склочный и шумный.

Василий Петрович сидел в кабинете с отключенным прямым телефоном и слушал заместителя по научной работе, руководителя отдела экономических исследований, кандидата наук Лаштина, упитанного коротыша с профилем аристократа из обедневшего рода французских маркизов. У Лаштина была превосходная для малого его роста осанка, отлично сохранившиеся зубы и мощная, здорового розового цвета лысина, окаймленная, как гусарский кивер, меховой выпушкой.

В далекие времена голову Зиновия Ильича Лаштина наверняка украшала шевелюра, ибо никто не рождается на свет с готовой лысиной. Наверное, в юности у него были пышные кудри и рука любимой с нежностью прикасалась к ним, не подозревая о непрочности волосяного покрова на голове избранника. Но активная служебная и личная деятельность отгладили Лаштину до зеркального блеска прочную макушку, оставив, как сладкое воспоминание, мягкую выпушку на висках и на затылке.

Зиновий Ильич докладывал Бортневу о вчерашнем заседании у заместителя министра, где он имел честь представлять руководство института.

— Перед заседанием Пал Григорьевич персонально ко мне подошел и за плечи при всех обнял. Как, говорит, наша экономическая мысль поживает, не жалуется ли на здоровье?.. Деталь, конечно, но показательная. К экономике теперь актуальный интерес. — Лаштин погладил желтую кожу объемистого портфеля и продолжал энергичным голосом: — При выступлении Пал Григорьевич сверх регламента мне три минуты дал. Я доложил о наших работах по дальнейшему расширению всемерного применения сборного железобетона как наиболее экономичного материала и сплошной замены им кирпича и других стройматериалов.

Начальник наш, Маков, между прочим, подробно записал мое сообщение и цифры. На собственное начальство, Василий Петрович, нам можно надеяться. Маков твердо считает, что надо всемерно внедрять железобетон. Толковый мужик Вячеслав Николаевич, не крутит, как иной: и нашим и вашим. Если уж в чем убедится, крепко линию держит. И Рожнов тоже положительно реагировал. Не записывал, правда, но лицом реагировал…

— Вашей наблюдательности позавидуешь, Зиновий Ильич, — улыбнулся Бортнев. — И какой же результат?

— Курс, Василий Петрович, остается на сборный железобетон, применять повсеместно и безоговорочно. Пал Григорьевич снова вспомнил о нашей докладной записке по ограничению применения металлических конструкций в строительстве. Вовремя мы тогда этот документик подготовили, в самую точку шлепнули… Роскошная же вышла реализация результатов научной работы: инструкция для обязательного применения… За последний месяц на совещаниях пятый раз нашу докладную записку упоминают. Это же чего-нибудь стоит! Маков расцвел, будто сам записку готовил, а Никитченко закрутился, как на иголках. Ему, конечно, не в ноздрю…