Расцвет и упадок государства - Мартин ван Кревельд

За исключением классических городов-государств и их магистратов ни одно политическое сообщество, существовавшее до 1648 г., не делало различий между личностью правителя и его правлением. Африканский вождь, царь эпохи эллинизма, император инков и их коллеги, независимо от титула и площади управляемых стран, были ничем иным, как правительством, что объясняет, почему те, кто работал на них или под их руководством (эти две категории означали практически одно и то же), были их родственниками, клиентами, компаньонами и «друзьями», по крайней мере первоначально и до тех пор, пока административный аппарат не слишком разрастался[415]. За отсутствием политического как отдельной сферы деятельности, правительство, как правило, представлялось в терминах господства главы семьи над домочадцами, господина над рабами или даже (начиная со времен Августина) пастуха над овцами. Отличной иллюстрацией для первого подхода может служить китайское конфуцианство, которое в течение двух тысячелетий рассматривало империю как единую большую семью, члены которой были обязаны выказывать вышестоящим сыновнее почтение. Второй подход иллюстрирует Библия, которая часто говорит о высокопоставленных чиновниках как о «рабах» того или иного царя[416]. И это не было простой фигурой речи. Еще в первой половине XIX в. подданные турецкого султана были, юридически говоря, его рабами, с которыми он мог сделать все, что пожелает; не существовало такой частной собственности, которая не могла быть конфискована в любой момент по какой-либо причине (или вовсе без всякой причины). Эта идея была лаконично выражена Лигой эльзасских городов, которая обратилась в 1388 г. к императору со словами: «[мы обещаем свою поддержку] нашему господину императору Людвигу, который есть империя» (unsern Herren Keiser Ludwigen, der das Reich ist)[417].

Другим результатом многовековой идентификации правителя с его правлением было то, что идея конфликта интересов считалась применимой не выше подножия трона. Чиновники любых рангов могли брать, и часто брали взятки, которые им предлагали либо люди, находившиеся под их властью, либо иностранные правители, которые надеялись повлиять на политику или даже разжечь восстание. Такие случаи могли оказаться раскрытыми, и, если подобные действия наносили серьезный ущерб интересам правителя, они влекли за собой наказание. Анналы всех монархических государств полны множеством подобных случаев, часто подпадавших под рубрику Lése majesté[418] или измены. Но это было неприменимо к самому правителю. В действительности король или император не только был практически недосягаем для людского правосудия, но в их случае не существовало различия между личностью и правительством, и, конечно, понятие коррупции было неприменимо. На протяжении всей истории монархи, крупные и мелкие, привыкли получать подарки как от своих подданных, так и от зарубежных правителей, преподносимые с целью заключить союз или добиться милости. Но они по определению не могли брать взятки.

Отражая тот факт, что большинство правителей считали себя обязанными своим положением богам, политическая теория в той степени, в какой она вообще существовала, обычно была разделом теологии. Так было, например, в Древнем Египте: нам сложно сказать, были ли созданы некоторые гимны для восхваления Ра или фараона (который, в конце концов, и сам был богом)[419]; то же самое относится к средневековым учениям Фомы Аквинского, Жана Герсона и других — все они, следуя Августину, считали правительство не искусственным образованием, созданным им самим и ради собственного блага, а частью порядка, установленного Богом. В зависимости от того, насколько централизованным и могущественным было правительство и насколько оно проникало в жизнь подданных — иными словами, являлось ли оно империей или феодальной системой — доктрины такого рода вполне могли подробно рассматривать структуру сообщества; природу связей, на которых оно держится; права и обязанности как правителей, так и подданных; и даже вопрос о том, что следовало делать каждой из сторон, если другая нарушала предписанные свыше обязательства. Впрочем, в отличие от «Политики» Аристотеля эти доктрины не основывались на человеческой деятельности и, следовательно, не являлись политической теорией в современном смысле этого слова.

Еще один традиционный подход к тому, что мы назвали бы сегодня политической наукой, заключался в составлении руководств для правителей. Некоторые из них были просто литературными упражнениями и писались не для какой-либо конкретной личности, другие создавались специально ради конкретных правителей и часто посвящались им, за что авторы надеялись в ответ получить какую-нибудь милость. Одним из самых ранних известных произведений такого рода было «Киропедия», созданное афинянином Ксенофонтом около 364 г. до н. э. Это идеализированное описание образования и карьеры Кира-младшего, претендента на персидский трон, вместе с которым Ксенофонт служил командующим, наемных отрядов и которого он представляет как образец добродетели. В античности и на протяжении Средних веков примеру Ксенофонта последовало большое число светских и церковных писателей[420]. Все они одинаково стремились подчеркнуть значимость хорошего воспитания и основательного образования в развитии таких качеств, как благочестие, мудрость, умеренность и милосердие (четыре качества, которыми, по его собственному утверждению, обладал император Август). Что более важно, во всех случаях правитель неизменно воспринимается просто как частное лицо. Может быть, его положение было более высоким, а его обязанности — более сложными, чем у других, но кодекс правил, которому его побуждали следовать, не отличался от рекомендуемого любому другому представителю данного общества. И действительно, одной из первоначальных целей написания таких трактатов было не просто дать образование принцам (число которых, в конечном счете, было ограниченным), но и дать возможность обычным людям равняться на предполагаемые добродетели первых лиц и строить свою жизнь соответственно.

Одним из последних и лучших произведений этого жанра было сочинение Institutes Principle Christianis (название которого лучше всего перевести как «Путь христианского государя»), написанное Эразмом Роттердамским, когда он находился на службе у будущего императора Карла V, и опубликованное в 1517 г. Гуманист и христианин, Эразм считал, что государь является наместником Бога на земле и отвечает перед Ним; он не устает предупреждать своих учеников, что в конце земные правители предстанут пред судом Божьим. Следовательно, первое, что должен сделать любой правитель, — это выбрать подходящего наставника для своего сына, чтобы дать своему будущему преемнику твердое моральное воспитание; в сравнении с умением отличать добро от зла все остальные предметы, которые мог бы изучать принц (включая, в частности, состояние своего королевства), являются вторичными. Взойдя на трон, государь должен обращаться со своими подданными, как с подопечными, заботясь об их благосостоянии так, как отец семейства (paterfamilias) заботится о своих домашних или хозяин (dominus) — о своих слугах. Худший грех — это тирания, т. е. игнорирование божественного закона и использование власти в своих эгоистических интересах. Так, по мнению Эразма, государь не должен наполнять «свою» казну, чтобы за счет этого окружать себя излишней роскошью, не должен пытаться увеличить «свою» славу, ведя войны за счет своих подданных, не должен жениться на иностранке (не говоря уже о том, чтобы предаваться разврату), не должен проводить за пределами «своего» королевства больше времени, чем абсолютно необходимо для решения «его» проблем, — короче говоря, являясь правителем, он не должен поддаваться соблазну делать то, что он не стал бы делать будучи обычным гражданином. Он должен вести себя также, как и любой другой порядочный человек, которому судьба вверила заботу о благополучии других. Он должен приложить усилия, чтобы добиться «любви» своих подданных и сохранить ее, — и все это для того, чтобы оставить после своего правления королевство более процветающим, чем он принял от своего предшественника.

Хотя нельзя утверждать, что на Карла V непосредственно повлияла работа Эразма (возможно, он никогда не читал сочинения, посвященного ему), оба они были согласны в том, что рассматривали управление как частное дело правителя. Некоторое представление о личности императора можно получить, прочитав два великих завещания, которые он написал в 1543 г. для своего сына Филиппа, которому было в ту пору 16 лет. Парадоксальным образом то из них, которое посвящено личности принца, тому, как ему следует себя вести (в том числе с женщинами), и качествам, которые ему следует в себе воспитать, носило наполовину публичный характер. Оно состоит из благочестивых советов о том, что необходимо верить в Бога, ограничивать себя в сексуальной жизни, серьезно относиться к своим обязательствам и т. п. Напротив, завещание, посвященное тому, что сегодня мы назвали бы вопросами политики, было предназначено для передачи «лично в руки». В нем даются меткие характеристики представителям ближайшего окружения императора, которым он доверял больше, чем другим. Неспособность Карла проводить различия между частным и публичным еще больше подчеркивает тот факт, что он постоянно употребляет местоимение «мой» (или, когда имеет в виду династию Габсбургов, «наш»), говоря о казне, ресурсах, слугах, полководцах, армии, странах и даже народах; ему даже не приходило в голову, что эти две сферы могут чем-то разниться.