Земля зеленая - Андрей Упит

Андр лег на одно ухо, другое прикрыл рукой. С ними не стоило спорить, а слушать тошно. Убрав со стола, Осиене начала раздеваться, но, задув коптилку и лежа в кровати, долго не могла умолкнуть, вот до чего разволновалась.

— В других руках и при другом уходе она наверняка поправилась бы. Это ведь не болезнь какая-нибудь, со временем пройдет. В Айзлакстской волости был такой случай, там больная поправилась: теперь если что-нибудь скажет — как рублем подарит, — пусть другие придумают лучше.

— Трех лошадей на его земле держать можно и двух батраков, если все запахать, — продолжал о своем Осис. — И неверно, что луга там нет. Если прорыть канаву через трясину до вайнельского ручья, ручаюсь, через два года будут расти вика и клевер.

— Хозяйской дочери совсем не пристало выходить на поле, ее дело клумбы прополоть, комнату убрать… О-ох! Дома всегда столько работы. А разве наша Лаура что-нибудь делает? Девка как малина, а все только в своем цветнике или за календарем сидит. Какая из нее жена получится, какая хозяйка? Под стеклом держать такую надо. И притом гордячка! Не знает, как еще кривляться, какие кофточки носить, какой передник повязать, носом облака задевает. Кто растет в труде, из того скорее человек получится.

— И нельзя ручаться, что помещик не продаст Вайнелей. Деньги ему нужны, как хлеб, самому долги платить надо. И если там окажется… если там появится хозяин, не такой стругальщик, а хороший землевладелец, — десять берковцев льна каждый год обеспечены. Тогда и проценты в банк пустяки.

Осиене совсем пришла в восторг.

— Владелец может хорошо устроиться. Ах, это совсем другая жизнь! Хозяйке ни к чему в хлев ходить, коромысло на плечи брать, пусть только распоряжается батрачками. Никуда самой бегать не нужно — сиди на стуле и смотри в окно, где они и что делают… Андр, а ты мой привет передал?

Они оба задержали дыхание и прислушались. Андр похрапывал, почмокивая губами. Осиене отвернулась к стене и тяжело вздохнула. Осис тоже повалился на бок, его вздоха не было слышно — закрыл рот рукой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

До начала сенокоса по-настоящему судить о траве нельзя. Иногда стебли с метелками куда как вытянутся — кажется, сена в этом году будет вдоволь. Но пониже — пусто, а с одних верхушек много не накосишь. А иной раз зелень неожиданно вырастет снизу густо да такая сочная, что впору сушить ее, как клевер, на жердях. И дело тут вовсе не в солнечной или дождливой погоде — Мартынь Упит был уверен, что все зависит от того, когда прогремит первый гром — в новолуние или в полнолуние.

Зажав косу под мышкой и проведя несколько раз бруском по лезвию, он молча, слегка прищурив глаза, с сомнением окинул весь прибрежный луг. Всегда лучше, когда сомневаешься и смотришь на все недоверчиво, а если получится хорошо, то и радости будет больше.

За ним искони установилась слава лучшего косца в волости, и сам он дорожил ею больше, нежели честью хорошего сеятеля. Поэтому шелест первого же его взмаха в густой зелени луга явственно говорил: «Смотрите, вот как надо!»

И бривиньские косцы смотрели. Девушки — с покорным восхищением, даже не помышляя, что здесь кто-нибудь может с ним тягаться. Лиена с некоторой грустью провела ладонью по косовищу: Осис сделал его из сухой елочки, как раз ей по росту, легкое и гладкое, с поперечной рукояткой для левой руки из белого клена и гладкой березовой — для правой. Старая, испытанная коса накрепко прикручена черемуховым, ловко ошкуренным прутом к косовищу и наточена, как бритва. Но что толку: пройдешь ряд — лезвие притупится. Снова придется точить, уже самой, как сумеешь. Андр тоже чувствовал себя неважно: без зависти, но с легкой жалостью к самому себе и даже с оттенком самоуничижения он следил за работой мастера. Браману наблюдать незачем, он и так знал, что этот хвастун Мартынь, как всегда, будет из кожи лезть. Опустившись на корточки, Браман прижал коленом косовище и, зажав в руке носок торчащей вверх косы, стиснув зубы, сопя, точил лезвие острым ножом с такой силой, что крошечные стальные стружки, сверкая, падали ему на руку. Только Галынь смотрел спокойно, не удивляясь и не завидуя. Человек он пожилой, гнаться за другими не собирается, и в его глазах даже промелькнула чуть заметная усмешка.

Сразу видно, что слава лучшего косца неспроста далась Мартыню Упиту. Плотный стан его слегка согнулся, крепкие ноги переступали размеренно, каждый шаг не больше и не меньше другого. Руки, казалось, держали косу совсем свободно, как бы играючи, плечи и спина едва заметно поворачивались вслед за плавными, в полкруга, взмахами. В этом-то и было все искусство — не раскачиваться всем туловищем вслед за косой, а дать свободу только рукам, чтобы, кончая ряд, не приходилось утирать лоб, чтобы рубашка к обеду не почернела от пота.

Он шел самой серединой прибрежного луга, в самом широком месте, и следы его ступней безукоризненно прямой линией ложились до самого берега. И этот глазомер — тоже искусство, только научиться ему нельзя: либо это дано человеку с самого начала, либо останется недостижимым на всю жизнь. Мартынь срезал последний клочок травы, склонившийся над водой, ополоснул в реке косу, легонько повел бруском и начал косить в обратном направлении. Чем ближе подходил он к краю луга, тем выше становилась трава, пока не дошла до колен. Сделав последний взмах почти впустую и срезав лишь несколько оставшихся стеблей метлицы, он самодовольно оглянулся. Скошено гладко, как под гребенку. Подбросил косовище вверх и ощупал обеими руками косу. Она была совсем новая, иссиня-пятнистая, с белой обточенной полоской по краю лезвия.

— Берет хорошо, — сказал он, проводя наискось большим пальцем по лезвию. — Только насажена низковато, вечером придется перевязать. — Оглянулся еще раз и рассмеялся. — Добра здесь Бривиню хватит, только бы вёдро было, — убрать честь честью. Ну, становись вереницей!

Он начал второй ряд, все выстроились за ним — Галынь, Андр, потом Либа, Анна и Лиена. Браман топтался, словно не мог дождаться, когда Лиена отойдет подальше и даст ему место. Размахнулся, закряхтел и хватил так, точно собрался траву не косить, а рубить. Что поделаешь, косьба — не его дело. Шагов через десять воткнул косу в кротовую кочку, схватил пучок травы, стер с косы землю, потом точил-точил, ругая батрачек, которые весной, судача про парней, только прошлись граблями и не разровняли землю как следует. Какая коса выдержит, когда косить приходится голую пашню!

Начиная третий ряд, старший батрак выругался вполголоса: Браман словно зубами изгрыз край своего прокоса, — как тут ухитришься, чтобы не осталось ни клочка нескошенной травы. Вслух браниться не стоило, Браман и так уж сердит, примется еще орать, всех соседей на ноги поднимет. Один только Галынь, не торопясь, держался почти вровень со старшим батраком, остальные отстали на полряда. У Андра черная полоска пота уже побежала от уха по щеке за ворот; Лиена раскраснелась, закусила нижнюю губу. Ну а на остальных двух батрачек и смотреть не стоило, — они не надорвутся. Мартынь Упит приказал Андру и Лиене:

— Как дойдете до края — идите косить у родника и вокруг кустов, там все равно вереницей не растянуться.

Лиена подарила его взглядом, который выражал больше, чем благодарность. Либа с Анной тоже остановились и переглянулись, Либа ехидно улыбнулась: как же! один — маменькин сынок, закадычный друг, его можно и побаловать, а другая — известно, смазливая на рожу…

Принесли завтрак, и хозяин Бривиней пришел посмотреть на покос. Браман первым растянулся на скошенной траве, положив под грудь охапку, чтобы свободнее действовать руками, и, придвинув поближе миску, старался поддеть ножом самый большой кусок мяса. Толстых ломтей сегодня не было, он подцепил два тоненьких, вытащил на край миски и свирепо скосил глаза, не скажут ли чего другие. Но девушки скромно ждали, пока он возьмет, а старший батрак даже не садился, всем своим видом показывая, что пора, наконец, этому обжоре набить брюхо и дать место остальным.

Обходя покос, господин Бривинь удовлетворенно покашливал. Сенцо в этом году будет, обязательно будет, если только тот, изверг, опять не нагонит дождевой тучи как раз в то время, когда трава просохнет и настанет пора возить. Поработали сегодня неплохо, к завтраку почти до самых родников добрались, это было больше, чем требовалось. Прокосы он узнавал. Вот этот, здесь — Мартыня, по ширине размаха видно, и впору кататься по нему. Гладко косила и Либа, но не размашисто, чтобы вечером не пришлось натирать ноющие бока скипидаром. Браман, казалось, не косил, а рвал зубами. Бривинь поворошил ногой скошенную траву, так и есть! — целые кусты торчат под рядком: как только сгребут, придется пустить скотину, чтобы овцы объели и люди не смеялись над плохо скошенным лугом. Браман покосился на хозяина: посмотрим, не скажет ли чего? Тогда кое-что услышит про своих батрачек, — как они лодырничали, судача о женихах, и такие кротовые кочки оставили, словно бугры на вспаханном поле, услышит и про тех любимчиков, которых послали окосить кусты, пока остальные в этой чертовой травище ломали косы — много, много чего еще узнает.