Русские корни. Мы держим Небо (сборник) - Лев Прозоров

Пламя – играют тени

В воздухе пахнет гарью

След городов – лишь пепел.

Велеслав, «Города»

Невзирая на то, что аль Масуди был убежден сам и убеждал читателей, будто на повторение похода 912 года русы никогда не осмелятся, всего лишь через каких-то тридцать с небольшим лет вторжение русов пусть в меньшем масштабе, но повторилось.

Мы возвращаемся в Бердаа, уважаемый читатель, уже не в армянскую Партаву, но в Бердаа мусульманский. Когда-то под его стенами сидели славянские воины хазарского кагана, и вот теперь сюда пришли славянские дружинники славянского государя. Впрочем, позднейший автор Абу-л-Фараджа утверждает, что в дружине, пришедшей к стенам Бердаа, были кроме славян аланы и лезги [79] ; будь это действительно так, мы могли бы предположить, что русы шли к Бердаа через Северный Кавказ, а то совершенно непонятно, откуда они взялись в этом райском краю. Одни авторы предполагают, что они шли так же, как в 912-м: Сурожское море – Дон – Волга – Хвалынское море. В таком случае, возникает большой вопрос – а что делал и чем именно размышлял над создавшейся ситуацией каган-бек Иосиф, сын и преемник вероломного Аарона, тот самый, который, помнится, заверял Хасдая ибн Шафрута, что ни на минуту не оставляет в покое грозных русов и не пропускает их в мусульманские земли? Про хазар можно сказать много доброго и теплого – но дураками их назвать сложно. И если русы и впрямь оказались на Волге – неужели они удержались от благодарности хазарам, и хазарским мусульманам в особенности, за гостеприимство, оказанное их предшественникам? Другая версия – о пешем броске через Дагестан к Дербенту (вкупе с аланами и лезгами), захвате флота и походе на кораблях до устья Куры – выглядит убедительней. Вот только б была она подкреплена хоть строчкой источников… а то, что написано в источниках, убеждает лишь в слабом знакомстве их авторов с наукой географией. Вот что пишет об этом ибн Мискавейх, младший современник событий, поведавший нам о них наиболее подробно: «Они (русы. – О.В. ) проехали море, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Куры». И что прикажете делать с этим «маршрутом»? Кура, по примеру Волги, впадает, как известно, в Каспийское море. В середине Х века Каспий не «соприкасался» со страной русов ни одним метром берега.

Не вполне ясно также, когда именно был предпринят поход на Бердаа (между тем, как мы увидим, от этого во многом зависит правильное понимание его целей). Ибн Мискавейх и многие историки, средневековые и современные, вслед за ним, называют датой похода 943 год. Абу-л-Фараджа называет 944-й, и это кажется более верным, так как сам ибн Мискавейх говорит, что русы были в Бердаа в год смерти эмира Тузуна, скончавшегося в 945 году, и ни один источник не утверждает, что пребывание русского отряда в Закавказье затянулось далее, чем на год.

А что край был райский – в этом согласны были все, кто там бывал. Вот армянский автор: «Великая река Кура стремительным течением приносит с собой множество огромных и мелких рыб. Она протекает и впадает в Каспийское море. Поля вокруг нее изобилуют хлебом, вином, нефтью, шелком и хлопчатой бумагой; несметно число оливковых деревьев. В горах добывается золото, серебро, медь и желтый ладан. Есть и хищные звери: львы, тигры, барсы, дикие ослы (?) (автор, видимо, слегка увлекся. Дикие ослы не относились к хищникам даже в Х веке. – О. В. ) и множество птиц: орлы, соколы и подобные им».

Великий азербайджанский поэт Низамеддин Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф Низами, родившийся и проживший жизнь в окрестностях Бердаа, в городе Гендже, оставил в поэме «Искандер-намэ», написанной, очевидно, по мотивам местных преданий и легенд, следующее восторженное описание своего родного края накануне появления в городе русов:

Так прекрасна Берда, что январь, как и май,

Для пределов ее – расцветающий рай.

Там на взгорьях в июне раздолье для лилий,

Там весну ветерки даже осенью длили,

Там меж рощ благовонных снует ветерок,

Их Кура огибает, как райский поток,

Там земля плодородней долины Эдема,

«Белый сад» переполнен цветами Ирэма,

Там кишащий фазанами дивно красив

Темный строй кипарисов и мускусных ив,

Там земля пеленою зеленой и чистой

Призывает к покою под зеленью мглистой,

Там в богатых лугах и под сенью дубрав —

Круглый год благовонье живительных трав,

Там все птицы краев этих теплых. Ну что же…

Молока хочешь птичьего? Там оно – тоже.

Там дождем золотым нивам зреющим дан

Отблеск золота; блещут они, как шафран.

Кто бродил там с отрадой по благостным травам,

Тот печалей земных не поддастся отравам.

Одним из главных сокровищ окрестностей Бердаа в Х веке были тутовые рощи, в которых выращивали шелковичных червей и коконы. Это было место крупного шелкового производства. Ко времени появления под его стенами русского войска Бердаа был захвачен отрядами дейлемитов под водительством Марзубана ибн Мухаммеда, которого армянский историк-современник называет Саларом. Этот человек был бы находкой для любого автора авантюрно-исторического романа; Роберт Говард бы охотно посвятил его приключениям не одну повесть. Типичный «Конан», Марзубан начал жизнь в горном полудиком племени, стал наемником, командиром наемников и, наконец, правителем. Бердаа, столицу Агвана, Марзубан сделал своей ставкой, а его войска двигались на север – в Ширван и дальше, к Дербенту.

Градоправитель Марзубан послал против пришельцев, высадившихся из ладей на берегу Куры и разбивших лагерь в местечке Мубараки, своего заместителя во главе сборного войска. В нем, как сообщает ибн Мискавейх, было три сотни дейлемитов, примерно такое же количество курдов и каких-то непонятных «бродяг». К небольшому войску присоединились еще и пять тысяч добровольцев – «борцов за веру». Далее ибн Мискавейх делает по-настоящему великолепное замечание – «были они беспечны, не знали силы русов и считали их наравне с армянами и ромеями». Прекрасный отзыв о воинских качествах византийской армии…

Русы выстроились «стеной» – такие «стены» впоследствии хорошо запомнят византийцы во время войны с великим князем Святославом. Аланы и лезги, очевидно, выполняли то же предназначение, что и печенеги с мадьярами в походах князя Святослава, – их легкая конница прикрывала фланги русской «стены». Защитники города, вероятно, действительно сильно недооценили русов – неужели родители не рассказывали им о северной буре 912 года?! Во всяком случае, не прошло и часа, как жители Бердаа дрогнули под натиском закованных в кольчужный доспех светлоусых воинов, а потом и побежали. И хотя бежали они очень быстро, до ворот успели добраться только те, кто был верхом. Остальные полегли под мечами северных пришельцев.

В городе началась паника – никто не подумал даже закрыть ворота, все горожане, у кого было верховое или хотя бы вьючное животное, обратились в повальное бегство. Разгром своего войска и жуткий, нездешний вид завоевателей поражали ужасом, гася в зародыше мысль о сопротивлении.

В отличие от славян VII века русские воины Х были практически все защищены железными кольчугами или пластинчатой броней, головы укрыты сфероконическими шлемами, увенчанными султанами из шерсти или перьев – еловцами. У каждого был меч, с которым рус не расставался и в мирное время; о превосходном впечатлении, которое производили на людей Востока русские клинки, мы уже говорили. Кольчуги славян ибн Русте называл «великолепными», а один из рыцарей императора франков Карла Великого, Рено де Монтабан, как говорится в одноименной средневековой поэме, приобретя «прекрасную кольчугу из Руси», стяжал славу неуязвимого бойца. В остальном русские витязи середины Х века мало отличались от своих славянских сородичей трехвековой давности – те же копья и луки, та же «стена», те же «труднопереносимые» щиты, защищающие не только туловище, но и ноги, те же усы и чубы на обритых головах. По сообщению ибн Мискавейха, пришедшие к стенам Бердаа русы несли с собой дротик, копье, щит и меч. Кроме того, в снаряжение воина-руса входили «оружие, подобное кинжалу», столб для палатки и набор инструментов – пила, топор [80] , молоток. Последнее было необходимо как для ремонта и строительства основного транспортного средства русов – деревянных ладей, так и для быстрого возведения укрепленного лагеря. В целом же все это очень походило на снаряжение римских легионеров имперских времен, знаменитых «мулов Цезаря» – «все свое ношу с собой». Доспехи русы начищали до блеска, в летописях и воинских повестях Руси движущееся войско уподобляли ледоходу, а жителям кавказских долин несущаяся на них стена русов казалась, должно быть, горной лавиной.

Краснолицые русы сверали. Они

Так сверкали, как магов [81] сверкают огни! —

восклицает Низами в «Искандер-намэ». Сравнение с пламенем тут тоже не случайно – щиты русов и древки копей, знамена, плащи – все было любимого русами красного цвета. Современник взятия Бердаа, лангобардский епископ и посол в Константинополе Лиутпранд вообще полагал, что «русиями» – красными – северян назвали греки за пристрастие к этому цвету. Иные исследователи даже склонны считать, что упоминание о «краснолицых русах» в стихах Низами говорит о ритуальном раскрашивании лиц; а по-моему, это уже перебор. Вряд ли кто-то из современников не заметил бы столь бросающегося в глаза обычая – разглядел же Лев Диакон чуб на бритой голове Святослава и серьгу в левом ухе князя, а ибн Фадлан – татуировки (стоит ли говорить… да, наверное, все-таки стоит – обычай татуировки был совершенно незнаком скандинавам, а вот моравская княжна Дубравка брала с собой костяные иглы для татуирования даже в дорогу, а в югославской глубинке крестьяне делали себе точь-в-точь такие же наколки, как у русов ибн Фадлана, до начала ХХ века) на руках встреченных им русских купцов. Скорее смуглым южанам краснолицыми казались любые чисто белые люди, да и обгорают на кавказском солнце светловолосые, бледнокожие северяне много быстрее. Военачальник двигался верхом впереди строя.