Кома - Сергей Анисимов

Заснул Николай немедленно после этого, успокоенный, и проснулся оттого, что мама трясла его за плечо.

- Коля, Коля, проснись!

- А? - спросил он спросонья, не понимая. Сев на кровати, Николай посмотрел на святящееся табло электронного будильника: было ещё не так поздно, «23.44».

- В дверь звонят... И стучат тоже...

Голос у мамы был испуганный. Отец уже стоял в прихожей: спокойный, но напряженный, в руке телефонная трубка. Он всё же дождался его, и успевший одеться Николай с благодарностью кивнул. Снова раздался звонок: настойчивый, злой.

- Мамуля, иди в комнату, - попросил он, подтягивая рукава накинутой поверх футболки «верха» тренировочной куртки. - Пап, ты подожди...

- Ох, осторожно... - мама покачала головой, уйдя из прихожей, чтобы освободить место, но так же растеряно стоя в дверях их с отцом спальни. Какая может быть осторожность, если на этот раз за ним пришли прямо по домашнему адресу, Николай не знал, но следовать тому совету, который он сам дал родителям всего-то несколько часов назад, он уже не собирался.

- Кто? - грубым голосом поинтересовался он у двери, прижавшись к косяку. Насколько Николай помнил, нормальная пистолетная пуля не возьмёт такой стальной лист, который у них стоял в дверях, а стрелять в металлическую поверхность неизвестной толщины из, скажем, автомата, не станет даже полностью вжившийся в ролевую модель Рэмбо бандюк-пехотинец. Но это был уже инстинкт, - пусть и такого же дилетантского уровня, как и всё остальное.

- Ой! - закричали за дверью, - Ой! Я из 73-й квартиры, соседка! У нас маме очень плохо!..

Николай выругался про себя матом, очень и очень грубо. Это были именно те слова, не открыть после которых было невозможно. Дело было даже не в статье «За неоказание помощи», по поводу сохранения которой в изменённых кодексах он не был вполне уверен: дело было в том, чему его учили последние 10 лет. Отвечать на такое «Позвоните в «скорую»!» было нельзя, кто бы за дверью на самом деле не стоял. Да и за «глазком» действительно оказалась какая-то всклокоченная женщина. Сжав зубы, стараясь вызвать в себе готовность к драке в полный контакт, без оглядывания за спину на мамино лицо, Николай сдёрнул с приваренного к двери кольца крюк и загремел замками. Как нормальный городской житель, он понятия не имел, чем занимается большинство его соседей, и даже как их зовут. И вот на тебе, - кто-то, оказывается, знает, что в этой квартире есть по крайней мере один врач. Кто-то догадался выставить это по крайней мере для легенды.

Даже понимая, что это вряд ли соседка, он всё же открыл, мрачно дожидаясь или пули в лицо откуда-нибудь сбоку, или весёлого «пшика» перцового спрея совершенно обычного, не связанного ни с какими вражескими разведками грабителя. Ошибся он дважды. Первое - это действительно оказалась соседка. Как её зовут, он понятия не имел, но в лицо, вроде бы, узнал. Второе - ни он, ни мама ей как врачи оказались также не нужны, - скорее всего она действительно не знала об их специальностях. «Скорая» была уже здесь, и несчастной женщине просто нужны были руки, чтобы помочь спустить носилки до первого этажа. Лифт, оказывается, не работал. То ли соседке больше никто не открыл, то ли она сразу вспомнила о нестаром и обычно не по-хамски себя ведущем соседе, но постучала она именно к ним.

Вздохнув со сложной смесью понятий «поспать не дали», «все люди братья» и «слава Богу!» в интонации, Николай надел ботинки прямо на босые ноги, всунул руки в рукава свитера, поданного выскочившей участвовать в происходящем мамой, и буквально запинав отца обратно в квартиру выскочил за причитающей соседкой. Та провела его в квартиру, запахом живо напомнившую Николаю родное отделение.

Мать соседки лежала на кровати, тяжело и со свистом дыша. Астма? Или просто лёгочная недостаточность на фоне чего-то другого? Если вынужденной позы у больной не было, то только потому, что ей было лет уже за 85, и она была слишком слаба даже для этого. Женщина была в сознании, и даже узнала Николая, помянув по имени его давно уже покойную бабушку. На столе копошилась в раскрытых укладках пара крепких мужиков в сине-голубой форме «Скорой помощи», рядом застилала пледом мягкие носилки суровая медсестра лет тридцати пяти, похожая в своих синих штанах со светоотражающими полосками и чуть ли даже не помочами на постаревшего Карлсона, занявшегося, наконец-то, делом.

Старая женщина охнула, когда вдвоём с незнакомым Николаю мужиком отцовского возраста, - то ли сыном, то ли зятем больной и мужем позвавшей их соседки, - они переложили её на носилки, укутали сверху одеялом и потащили прочь из комнаты.

- Лучше ногами вперёд, - посоветовал старший из мужиков из бригады «Скорой» - по типажу не врач, а фельдшер. Николай только кивнул: тащить не самую худенькую женщину вниз им надо было быстро и не роняя, а он был почти на голову выше второго «носильщика», так что тут не до суеверий. «Ладно, - думал он, стискивая зубы, и ощущая, как поясница наливается болью, - Пусть мне это на том свете зачтётся на копейку». Рукоятки носилок врезались в руки всё сильнее, держать их приходилось сразу и спереди и сбоку, и вдвоём это было отчаянно неудобно. Фельдшер помогать им не собирался, - но подумать о нём плохо Николаю в голову не пришло - по крайней мере этой бригаде «носилочные» деньги явно не платили, а за бесплатно гробить собственный позвоночник на каждом вызове, которых за день и ночь у бригады может быть на половину их отделения... Делать это станет вовсе не каждый мазохист. Самому Николаю было ещё порядочно до тридцати, он считал себя далеко не хилятиком, и решил, что уж такую нагрузку переживёт точно.

К нижнему этажу тащащий на себе треть веса мужик начал дышать почти так же шумно, как и сама больная, но до низа всё же дотянул. Фельдшер подсветил им фонариком на том этаже, где не было света, придержал двойную дверь подъезда и осветил красные кресты на машине. Всё было нормально. Водитель, по мнению Николая, был как родной брат похож на украинца из маршрутки, на выходе из которой его порезали. Он распахнул задние двери фургончика, вытянул каталку, и уже втроём они взгромоздили носилки на место в машине. Случившийся рядом прохожий, заглянув с испуганным любопытством, отшатнулся от вида больной и от ауры страдания и боли, пахнувшей из освещённого нутра «Скорой».

Николай, разгибаясь от каталки, покосился на него. Он почти ожидал, что вот сейчас его осенит, он, как это происходило в последние недели, застынет посреди движения и в голову к нему придет какая-нибудь знаменательная мысль. К его разочарованию, ничего подобного не случилось - прохожий оказался совершенно незнакомым, взгляд Николая его напугал, и он быстро засеменил прочь. Не затруднившаяся особыми благодарностями соседка резво уселась вовнутрь, рядом со своей родственницей, дверь машины хлопнула, и из выхлопной трубы на Николая выдуло целое облако дурно пахнущего сизого дыма. Он отошёл подальше, оглядываясь по сторонам, и всё ещё чего-то ожидая, но не случилось так же ничего.

«Скорая» уехала, и под тонким свитером стало зябко - ветер дул с залива и текущей где-то за домами Невки. Он набрал несложный код на замке, захлопнул за собой дверь, и на этот раз не слишком беспокоясь о возможной засаде взбежал вверх по лестнице. Если уж кто-то упустил такой верный случай прикончить его, какой мог представиться на лестнице, когда у него были заняты обе руки, теперь можно было не беспокоиться по крайней мере до утра.

Так и решив жить дальше - маленькими сиюминутными отрывками, Николай вернулся домой и доспал остаток ночи уже полностью отключившись от всего окружающего, и даже неплохо отдохнув. Утром он на всякий случай уложил в добытую из шкафа «запасную» сумку чистый халат, хотя обычно делал это только по понедельникам, а вставшая на полчаса раньше него отправляющаяся на собственное дежурство мама забила бутербродами пластиковую коробку-контейнер, - на день и на вечер.

- Если всё нормально будет, то я приду после дежурства, - пообещал Николай. - А может и успокоится уже всё.

В последнее он совершенно не верил, но день неожиданно оказался вполне нормальный - такой, какой и должен был быть у молодого врача. Никто не тронул его ни на выходе из дома, ни у больницы. Более того, на отделении тоже всё оказалось тихо и мирно. Утренней конференции в связи с субботой не было, но Амаспюр оказался на отделении, и Николай, решивший не перебарщивать с близкими контактами с начальством, вручил сразу едва не замурлыкавшему Рэму Владимировичу оттиск заказанной им статьи, украшенный чернильными штампами «Публички». Больные все были целы, - что у него, что у всех остальных, и это сразу начало рабочий день «с нужной ноги». До эйфории дело не дошло, но предгрозовое, явственно потрескивающее разрядами сгущение атмосферы на отделении чуточку разрядилось.

Часов в десять с небольшим Николай отправился с Лобовым на «большую» рентгенологию и радиологию, находящуюся в пяти минутах ходьбы от их корпуса. Небо к этому времени разгладилось и посветлело, и вороны над кронами деревьев орали уже совершенно по-весеннему. Шлёпая по неглубоким лужам, Николай не слишком быстро шёл в шаге впереди своего больного, стараясь его не напрягать - после пары недель в больнице на улице у него наверняка кружится голова, а получить на свою голову обморок Лобова посреди поликлинического сквера Николаю не хотелось. На переходе через Льва Толстого пришлось притормозить. Хотя улица, в принципе, была не особо загружена транспортом, как раз сейчас куда-то двигался целый кортеж автофургонов: четыре штуки, одна машина за другой, - причём с такими интервалами, что и ждать обидно, и улицу не перебежать. Николая в очередной раз «кольнуло» пониманием того, что что-то странное в городе всё же происходит. Память подсказала, что пару таких машин -выкрашенных в одну немаркую краску фургонов без рекламы на бортах, он видел и утром, стоящими в разных местах. Само по себе это, конечно, как обычно ничего не значило. Даже несмотря на отсутствие рекламных эмблем и надписей на бортах машины могли принадлежать вообще кому угодно: от городских служб до мебельных фабрик и строительных фирм, перевозящих всякое мелкое барахло. На милицейские или военные грузовики фургоны похожи по внешним признакам не были, но что-то такое в них такое всё же имелось...