Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров - Алла Соколова

ВЕРА ИВАНОВНА. И куда же она девалась?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, пошел я себе дальше, по тропинке, да лесом, авось, думаю, выйду куда… (Вдруг замолчал.)

ВЕРА ИВАНОВНА. Что, Паша? Нехорошо тебе?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет, как-то знобит что-то.

ВЕРА ИВАНОВНА. Господи, да ты совсем у меня… Дай-ка лоб… Так и есть, температура! Что ж делать-то, а? Что же делать?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, Вера, не тарахти. Пройдет.

ВЕРА ИВАНОВНА. А если не пройдет? В нашем-то возрасте, знаешь…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, дай дорасскажу.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да мне в голову совсем не то лезет…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А ты голову свою собери. Так вот, иду я лесом, иду, никого, ни души. Страшно не страшно, а как-то жутковато. Будто весь род человеческий вымер. Часа два я этак протопал, вдруг вижу, какие-то избенки стоят. Ну, я обрадовался, чуть не бегом припустил. Подхожу ближе — а избенки все — неживые…

ВЕРА ИВАНОВНА. Как неживые?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Брошенные давно и еле дышат.

ВЕРА ИВАНОВНА. Так, может, там бы и пожить?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот бабий-то ум короткий. Пожить!.. Без стекол, без дверей, крыша провалилась, один ветер гуляет, это ладно. Без электричества, ну, тоже ладно. А без хлебушка как?.. То-то и оно. Сижу я так, горемыкаю…

ВЕРА ИВАНОВНА. Паша, пойдем в метро, я боюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кого ты боишься? Народу — вон еще полно.

ВЕРА ИВАНОВНА. Я не народ. Я, что ты заболеешь, боюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Пройдет. Ерунда.

ВЕРА ИВАНОВНА. Все равно ведь ночевать негде. Останемся а вагоне, выспимся. Тепло, мягко. Я ведь, как на грех, и таблеток никаких не взяла. Голова-то уж совсем не соображает. Покидала чего в сумку, сама не помню, и пошла подальше от своего черномазого, уж не знаю, кто он там есть…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, он негр?

ВЕРА ИВАНОВНА. Нет, ну что ты, негр! По-русски хорошо говорит, и все зубы золотые. Всех, говорит, вас куплю, с вашими потрохами. Здесь, говорит, у меня офис будет. А я так думаю, никакой у него не офис, а самый настоящий, прости, Господи, бордель. Вот Наташку мою на тот свет отправит и откроет бордель для своих азербайджанцев или кто они там…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ты с работы уволилась?

ВЕРА ИВАНОВНА. Уволилась… (Снова заплакала.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Чего опять реки проливаешь?

ВЕРА ИВАНОВНА. Сорок лет, считай, на одном месте… Каждый гвоздик знаю… Как они теперь без меня…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего, обойдутся.

ВЕРА ИВАНОВНА. Сейчас ведь медсестры, знаешь…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Знаю. Приходилось.

ВЕРА ИВАНОВНА. Не все, конечно, есть и хорошие, только мало… Мы-то когда учились, время, конечно, было другое, мы старались, мы всю душу в больных… сейчас нет, сейчас что собака, что человек… Вся больница меня провожала. Главврач, он у нас старенький такой тоже, букет роз мне и ручку поцеловал при всех. Так жалею, что Алешенька бабушку свою не посмотрел, как мне розы-то и ручку… при всех. — Захотите, — говорит, — вернуться, Вера Ивановна, милости просим, всегда для вас… всегда вас с радостью примем. (Плачет.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот видишь. Ну, не получится у нас с тобой жизнь, вернешься.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как не получится? Что это ты говоришь? Даже и говорить-то так грех! Да я только тем и живу, что мы с тобой… Ты мне только прямо скажи: есть нам ехать куда или нет?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Есть, Верочка, есть, не волнуйся.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну, сидишь ты в этой пустой деревне и что?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Дождичек накрапывает. Достал сухариков, поел, гляжу, смеркаться начинает. Вдруг, чувствую, смотрит на меня кто-то. Аж вздрогнул. Оглядываюсь, смотрю — старушенция… такая скрюченная, в чем душа держится. — Здравствуй, — говорю, — бабушка, откуда ты свалилась? — Да уж я и то, отец мой, в толк не возьму, откуда ты такой заявился? — Ну, разговорились. История обыкновенная. Все деревни в округе сперва опустели, старухи, где кой-какие еще пооставались — повымирали. Прошлым летом, говорит, двух соседок последних схоронила.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как? Сама?.. Это ж надо могилу выкопать…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А у них все уж давно приготовлено. Там версты за три еще деревенька, побольше, туда и хлеб два раза в неделю привозят, и старичок еще живой, в силе, он-то и помог, конечно… Настасией Ивановной зовут хозяйку нашу. Я ей все сказал. Говорю, вот, Настасия Ивановна, деваться нам с женой некуда, пустите к себе. А я вам и дом потихоньку поправлю, и схороним вас честь честью. На том и сговорились. Смешная такая. — Если, — говорит, — как помирать буду, за батюшкой сходишь, — пущу. — Да где ж, — говорю, — батюшку я тебе возьму, бабка? — Есть — говорит — километров за десять, аж целый монастырь. — Ну, схожу, — говорю, — что с тобой сделаешь, раз ты такая греховодница, помирать — чертей боишься.

ВЕРА ИВАНОВНА. Так это… где же это, далеко?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Пять часов на поезде, а там… где автобусом, где пешком, да еще переправа на пароме…

ВЕРА ИВАНОВНА. Как же далеко-то как от Алешеньки…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А ближе-то, Вера Ивановна, кто тебя в свой дом пустит? Нам уж только туда дорога, (иронично) «на свалку истории»…

ВЕРА ИВАНОВНА. Далеко… Алешенька от тоски умрет…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди. Устроимся, осмотримся, да заберем к себе. Перевезем куда поближе…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ой, что это ты? Плохо тебе, да?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет. Так… голова что-то закружилась… Пройдет.

ВЕРА ИВАНОВНА. Паша… а ты не умрешь?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, что ты! Зачем?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ты смотри… Я знаю, как мужики в этом возрасте мрут, рраз — и готов! Я без тебя не выживу.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. У тебя вещи-то все собраны?

ВЕРА ИВАНОВНА. Ох, Паша, разве их все соберешь? Шестьдесят лет наживала!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ты самое теплое теперь отбери. Завтра и отправимся помаленьку.

ВЕРА ИВАНОВНА. Ох, и куда ж мы, злосчастные, на зиму голодную да холодную собираемся! И чего же нас, горемычных, судьба со свету сживает, на край света гонит!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ты, Вера, прекрати голосить. Чай не на фронт…

ВЕРА ИВАНОВНА. Хуже чем фронт, Пашенька, хуже…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вера, ты меня своими слезами… деморализуешь, ясно? Я думал, ты мне боевая подруга, а ты мокрая курица.

ВЕРА ИВАНОВНА. Курица, это уж точно, Пашенька, курица… И что же нас там, разнесчастных, ждет!..

Пауза.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (устало). Ну, как хочешь. Можем не ехать.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Да?.. Ой, Паша, у меня так сердце лопнет. И ехать надо, и страшно. Своих оставлять страшно. (Пауза.) И зачем так далеко уезжать. Можно ж где-нибудь поближе работу найти… со служебной площадью… Дворником хоть… а?..

Пауза.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я это чувствовал.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что все так и будет.

ВЕРА ИВАНОВНА. Что, так и будет?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Никуда мы с тобой не уедем. И никакую новую жизнь не начнем. (Пауза.) Ты, Верочка, иди уже домой, а то поздно. Утро вечера мудренее.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как же я пойду? Там узбек этот орудует.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. В крайнем случае, на кухне пересидишь. И на работу, если что, вернешься. Сама говорила, приглашали…

ВЕРА ИВАНОВНА. А ты?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А я как-нибудь, обо мне не переживай, я привычный.

Пауза.

ВЕРА ИВАНОВНА. Пашенька, ты меня извини, но я кажется… я действительно… Ну подумай сам, как я их брошу, а?! Я же там с ума сойду. Пожалей ты меня, Пашенька! (Плачет.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не плачь, я понимаю, не плачь…

ВЕРА ИВАНОВНА. Тебе хорошо, ты один, а у меня двое на руках инвалидов, ты это понимаешь? Двое! Один алкоголик, другой безногий! Они ж без меня пропадут!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я что… Я разве тебе что говорю… Конечно…

ВЕРА ИВАНОВНА. Если бы их можно было с собой взять!.. Да ведь это не кошелек, в карман не положишь. Пробовала я ей сказать: давай уедем, Наталья…

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. И что?

ВЕРА ИВАНОВНА. Она ведь уже не человек… Женский алкоголизм, он ведь… Уеду я, случись с ней что — кто ее похоронит?