Вердикт (= Сбежавшее жюри) - Джон Гришем

Нейпаер повернул к берегу и направил машину вдоль моря на запад.

Хоппи, разумеется, никого не хотел обидеть.

- О, я даже не знаю. Я всегда голосую за личность, знаете ли. К партиям я не примыкаю, понимаете, что я хочу сказать?

Кристано смотрел в окно, словно давая понять, что не это он хотел услышать.

- А я надеялся, что вы убежденный республиканец, - сказал он наконец, продолжая смотреть на море.

Хоппи мог объявить себя приверженцем любой паршивой партии - как пожелают эти ребята. Ему было абсолютно все равно. Если это доставит удовольствие мистеру Кристано, он готов был стать даже коммунистом-фанатиком с диким взором и партбилетом на груди.

- Я голосовал за Рейгана и Буша, - с гордостью сказал он. - И за Никсона. Даже за Голдуотера.

Кристано едва заметно кивнул, и Хоппи перевел дыхание. Нейпаер заглушил мотор, припарковав машину у дока на берегу залива Сент-Луис, в сорока минутах езды от Билокси. Хоппи вслед за Кристано прошел по пирсу и взошел на борт безлюдной шестидесятифутовой яхты под названием "Полуденный восторг". Нейпаер и Ничмен остались около машины.

- Садитесь, Хоппи, - предложил Кристано, указывая на скамейку с воздушно-мягким сиденьем, стоявшую на палубе. Хоппи сел. Яхта едва заметно, плавно покачивалась: на море был штиль. Кристано сел напротив и наклонился вперед, так что их головы оказались на расстоянии не более трех футов друг от друга.

- Красивая яхта, - сказал Хоппи, поглаживая кожзаменитель, которым были обиты сиденья.

- Она не наша. Послушайте, Хоппи, на вас, случайно, нет записывающего устройства?

Хоппи инстинктивно вскочил, шокированный таким предположением:

- Конечно, нет!

- Простите, но так бывает. Так что мне придется вас обыскать, вы уж не обессудьте. - Кристано быстро окинул его взглядом с головы до ног.

При мысли, что этот незнакомец будет сейчас обыскивать его здесь, на яхте, где больше никого нет, Хоппи пришел в ужас.

- Я клянусь, что на мне ничего нет, поверьте, - сказал он, гордясь своей твердостью.

Лицо Кристано подобрело.

- Хотите, можете и вы меня обыскать, - предложил он.

Хоппи оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости. Выглядело бы странновато, подумал он: двое взрослых мужчин ощупывают друг друга средь бела дня на стоящей на якоре яхте.

- А на вас есть "жучок"? - спросил он.

- Нет.

- Клянетесь?

- Клянусь.

- Ну ладно, - с облегчением сказал Хоппи, ему очень хотелось поверить этому человеку. Иначе... Об этом даже подумать было страшно.

Кристано улыбнулся, потом вдруг нахмурился и подался вперед. Легкая беседа закончилась.

- Я буду краток, Хоппи. У нас к вам предложение. Предложение, которое позволит вам выйти из неприятной ситуации без единой царапины: ни ареста, ни обвинения, ни суда, ни тюрьмы, ни вашего портрета в газетах - ничего. В сущности, о случившемся никто даже и не узнает.

Он перевел дыхание, и Хоппи, воспользовавшись моментом, сказал:

- Звучит заманчиво. Я вас слушаю.

- Это необычное дело, прежде с подобными делами мы не сталкивались. Оно не имеет отношения ни к закону, ни к суду, ни к наказанию. Это политическое соглашение, Хоппи. Чисто политическое. В Вашингтоне не останется никаких бумаг, в которых вы бы фигурировали. Никто никогда ни о чем не будет знать, кроме меня, вас, тех двух ребят возле машины и менее десятка сотрудников секретного департамента министерства. Вы выполняете свою часть договоренностей, мы прекращаем ваше дело, и все обо всем забывают.

- Я согласен. Говорите, что нужно делать.

- Хоппи, вы осуждаете преступления, злоупотребления наркотиками, вам небезразличны закон и порядок?

- Конечно.

- Надоели ли вам взяточничество и коррупция, процветающие повсюду?

Странный вопрос. В этот момент Хоппи почувствовал себя мальчишкой, расклеивающим воззвания против коррупции.

- Да.

- В Вашингтоне, Хоппи, есть хорошие и плохие люди. Мы в министерстве готовы жизнь отдать борьбе с преступлениями. Я, Хоппи, имею в виду серьезные преступления. Я говорю о наркодельцах, подкупающих судей, о конгрессменах, принимающих взятки от иностранных врагов, о преступлениях, подрывающих основы нашей демократии. Понимаете, о чем я?

Если даже Хоппи и нечетко представлял себе, о чем толкует Кристано, он всей душой сочувствовал деятельности, которую тот вел вместе со своими замечательными ребятами в Вашингтоне.

- Да, да! - радостно согласился он.

- Но в наше время, Хоппи, все связано с политикой. Мы ведем постоянную борьбу с конгрессом и с президентом. Вы, Хоппи, знаете, в чем мы нуждаемся там, в Вашингтоне?

Что бы это ни было, Хоппи желал, чтобы они это получили. Кристано не дал ему возможности ответить.

- Нам нужно больше республиканцев, больше добрых, консервативных республиканцев, которые дадут нам денег и не станут мешать. Демократы вечно повсюду суют свой нос, вечно грозят сокращением бюджета, его реструктуризацией, вечно пекутся о правах тех мерзких преступников, которых мы ловим. Это, Хоппи, настоящая война. Мы ведем ее каждый день.

Он взглянул на Хоппи так, словно ожидал от него ответа. Хоппи по-своему старался стать участником этой необъявленной воины: он мрачно кивал, глядя себе под ноги.

- Мы обязаны защищать своих друзей, Хоппи, и вот тут-то начинается ваша роль.

- Отлично.

- Повторяю, это необычное дело. Сделайте его, и мы уничтожим пленку, свидетельствующую о том, что вы пытались подкупить мистера Моука.

- Я согласен. Скажите, что я должен сделать.

Кристано замолчал и оглядел пирс. Где-то в дальнем его конце о чем-то спорили рыбаки. Кристано наклонился и положил руку Хоппи на колено.

- Речь пойдет о вашей жене, - сказал он почти беззвучно, потом откинулся назад, давая возможность Хоппи переварить услышанное.

- О моей жене?!

- Да, о вашей жене.

- О Милли?

- О ней.

- Но какого черта...

- Я объясню.

- Милли? - Хоппи был ошеломлен. Какое отношение милая Милли может иметь ко всей этой закулисной возне?

- Дело в процессе, Хоппи, - сказал Кристано, и первый фрагмент головоломки лег на место. - Догадайтесь, кто дает больше всего денег на избирательные кампании кандидатов-республиканцев?

Хоппи был слишком потрясен, чтобы высказывать какие-либо разумные предположения.

- Правильно. Табачные корпорации. Они делают миллионные вливания в избирательные кампании, потому что у них вот где сидят все эти правительственные постановления. - Он провел ребром ладони по горлу. - Это люди, исповедующие идею свободного предпринимательства так же, как и вы, Хоппи. Они понимают, что если человек курит, то это его личное дело, им до смерти надоели правительственные и судейские адвокаты, пытающиеся помешать их бизнесу.

- Это вопрос политический, - сказал Хоппи, недоверчиво уставившись на воду.

- Исключительно политический, - подхватил Кристано. - Если Большой табак проиграет этот процесс, начнется такой обвал судебных преследований, какого в этой стране еще не видывали. Компании потеряют миллионы, и соответственно мы недосчитаемся своих субсидий. Вы можете нам помочь, Хоппи?

Вмиг возвращенный к действительности, Хоппи лишь пробормотал:

- Скажите, как?

- Вы можете нам помочь, - убедительно сказал Кристано.

- Конечно, я хотел бы, но как?

- Милли. Поговорите с женой, объясните ей, сколь бессмыслен и опасен этот процесс. Она, Хоппи, должна провести работу с коллегами. Она обязана проявить твердость по отношению к тем либералам в жюри, которые мечтают вынести обвинительный приговор. Вы можете это сделать?

- Конечно, могу.

- И сделаете, Хоппи? Мы вовсе не хотели бы дать ход той пленке. Помогите нам, и мы спустим ее в унитаз.

Напоминание о пленке пронзило Хоппи.

- Да, я согласен. Я как раз сегодня должен увидеться с ней.

- Убедите ее. Это страшно важно - важно для нас, в министерстве, для блага страны и, разумеется, для вас - это избавит вас от необходимости отбывать пятилетний срок в тюрьме. - Кристано хрипло хохотнул и похлопал Хоппи по колену. Хоппи тоже засмеялся.

С полчаса они обсуждали стратегию. Чем дольше они оставались на яхте, тем больше вопросов возникало у Хоппи. Что, если Милли проголосует за табачные компании, а остальные присяжные не согласятся с ней и вынесут обвинительный приговор? Что тогда будет с ним, с Хоппи?

Кристано пообещал соблюдать правила договора, независимо от исхода процесса, если Милли проголосует так, как надо.

Когда они возвращались к машине, Хоппи чуть ли не вприпрыжку бежал по пирсу. К Нейпаеру и Ничмену вернулся совсем другой человек.

Потратив три дня на размышления, судья Харкин в субботу вечером принял решение не пускать присяжных на воскресные службы. Он не сомневался, что у всех четырнадцати непременно возникнет острое желание пообщаться со Святым Духом. Было совершенно неприемлемо разрешать им разъехаться по всему округу. Судья позвонил своему исповеднику, тот сделал еще несколько звонков, и был найден юный студент-богослов. На одиннадцать часов в воскресенье назначили службу в "бальной зале" "Сиесты".