Расследование - Алексей Иванников

Встреча назавтра была определена достаточно рано – в десять часов, и потому я решил лечь пораньше: я хотел дать себе нормальный отдых, не отвлекаясь на постороннее; я рылся в бумагах, восстанавливая в памяти то, что могло пригодиться на следующий день, когда резко и неожиданно зазвонил телефон. Подходить я не хотел: ещё несколько дней назад я предупредил друзей и знакомых о предстоящей работе с просьбой не звонить и не беспокоить по пустякам; однако телефон надрывался, и я почувствовал некоторую тревогу: звонил явно посторонний. Я решил переждать и не реагировать; однако после короткого перерыва – как раз необходимого для нового набора – телефон снова зазвонил не переставая, так что пришлось наконец подойти. В трубке шумно сопели, но я не узнал человека на том конце: уж здесь-то я не собирался проявлять инициативу, и когда звонивший осознал это, ему пришлось самому начинать беседу. – «Алло, вы что молчите?» – «А почему я должен что-то говорить?» – Я узнал человека: там был Б. – «Ну вы нахал: не ожидал я от вас подобного.» – «А какое ваше дело: разве я вам чем-то обязан, чтобы вы могли читать мне мораль?» – Выпад получился резким, но справедливым: его позиция меня теперь абсолютно не интересовала. – «А ведь когда мы встречались, вы ведь совсем по-другому вели себя и говорили о другом.» – «Мало ли: что я говорил тогда. Вас это не должно касаться.» – «А мне вот сообщили: что вы располагаете некоторыми материалами.» – «И что дальше?» – «Как что? Но если вы что-то нашли, то должны поделиться; и во всяком случае не держать при себе: как собака на сене. Разве это допустимо?» – Мнимая наивность позабавила меня: под дурачка играл уже он, явно не понимая бесперспективности занятия. Я даже подумал: а не поводить ли его за нос? но вовремя подоспевшая осторожность заставила остановиться: незачем было наживать ещё одного серьёзного врага в лице одного из немногих людей, остававшихся пока нейтральными. – «Я пока не готов к этому, и кроме того: слишком занят.» – «А по поводу занятий ваших мы тоже наслышаны. Что же вы: весь город на дыбы поднимаете?» – «А не интересует меня город: в данном случае.» – «И жульничать: разве хорошо?» – «А кто жульничает?» – «Как кто?! Ну вы и нахал!» – Похоже, он задохнулся от ярости, потому что несколько секунд я слышал невнятное бульканье и шипение, и только потом снова возник резкий гортанный голос. – «А что с молодцами такими бывает: вы это знаете?» – «Мне уже объясняли: в одном месте.» – «Так я вот вам тоже объясню: таких молодцов надо – как щенков – топить в проруби: чтоб другим неповадно было!» – «За что же так сурово?» – Собеседник что-то мяукнул и сразу бросил трубку: у него, видимо, не осталось больше слов – по крайней мере приличных – или ярость зашкалила все допустимые пределы, и для её выражения требовались иные средства, не столь мирные и безопасные.

При всей осторожности я получил нового противника: оставалось надеяться, что он совсем не так грозен, и только объединившись с А. смог бы иметь значение. Очень возможно, что как раз А. и накачал сейчас его: вряд ли откуда-то ещё поздний собеседник мог получить информацию, но – слава богу – мне больше не требовались помощь и содействие главных знатоков и специалистов: теперь дело зависело от людей – насколько я представлял себе – не связанных ни с тем, ни с другим деятелем, и при соблюдении осторожности можно было ещё надеяться на успешное завершение.

Когда на утро следующего дня я подходил к высотному зданию на окраине города, то уже представлял себе, как это будет: пожилой опустившийся человек станет что-то мямлить, а мне с большими усилиями придётся направлять его излияния в нужное русло. Примерно такой сценарий и предвещало первое впечатление от встречи: дверь отворилась не сразу же, а через минуту, и помятость физиономии хозяина вполне демонстрировала различные интересы и пристрастия: от него также чуть попахивало, хотя и не слишком сильно и отталкивающе, и если бы он с ходу предложил выпить, в этом не было бы ничего странного. Однако он не предложил: вежливо поздоровавшись он закрыл за мной дверь и кивком головы пригласил вглубь помещения.

Квартира, судя по всему, имела две комнаты: дверь налево оказалась прикрытой, и я пошёл вперёд: большой кабинет являлся продолжением коридора, и здесь – если судить по жестам У. – мы и должны были расположиться. Я пропустил его вперёд: не следовало показывать нетерпение и торопить хозяина: он оставался одной из последних надежд, и не было никакого смысла оказывать на него давление: наверняка он сам не прочь был посплетничать и порассуждать о старом друге и собутыльнике.

Мы уселись на диване: я ожидал, что он предложит мне хотя бы чая с лимоном, но он всего лишь устроился напротив и молча уставился на меня. Тогда я сам попросил что-нибудь попить: за время поездки очень уж пересохло горло, а для продолжительной беседы требовалось находиться в идеальном состоянии. Он кивнул на плиту: мне самому пришлось налить себе из чайника в единственную чистую кружку холодной воды. Такая встреча – после предыдущего – не предвещала хорошего: пока я не понял, чего можно ожидать от друга Р., но инициативу он явно предоставил в моё распоряжение. – «Извините – Сергей Иванович, если не ошибаюсь? – за столь неожиданное вторжение: меня интересует любая информация, имеющая отношение к вашему великому другу – Р.» – «Бред.» – Я не сразу разобрал слово, так неожиданно вылетевшее у него. – «Извините: вы сказали – бред?» – «Да.» – «И что же вы имеете в виду: вы не могли бы разъяснить подробнее?» – Он вдруг часто заморгал, как бы просыпаясь. – «Это кто великий? Это он – великий?!» – «Но позвольте: я же сам читал статью, где вы собственноручно воссоздавали – можно сказать – некоторые моменты общей биографии: с соответствующими оценками и подробностями.» – «Брехня это.» – «То есть?» – «Приходил ко мне один: тоже журналистом представлялся. Вы не дружок его будете?» – «Ни в коем случае!» – «Так вот: брехня всё это. То есть: что потом напечатали.» – Кажется, я понял его: однажды грубо использованный и оболганный, он заранее не доверял мне. – «Если я не ошибаюсь, то в той статье всё выглядело достаточно мирно и спокойно.» – «Вот именно что! А я ведь не так рассказывал: и вообще я не знаю, зачем согласился на встречу: все вы жулики и проходимцы!» – Я вынуждено согласился. – «Хорошо: я понимаю ваши чувства. Но не могли бы вы сделать простую вещь: рассказать мне всё то же самое; хотя обещать я кое-что могу: если материал не сможет быть использован в первоначальном виде, он не будет использован вообще.» – В который раз я давал обещание: но если прежде я старался выдавить правду из заинтересованных в её сокрытии, то теперь дело выглядело по-другому: я собирался сдержать слово.

Я говорил абсолютно искренне: наконец мне улыбнулось счастье, и среди стаи пауков и мерзких прихлебателей я наткнулся на союзника и единомышленника: безусловно, он не был ни в чём заинтересован, и то, что нас роднило – была истина, чьим временным хранителем он являлся. – «Как раз реальные факты меня и интересуют: уж поверьте мне пожалуйста.» – Он всё ещё часто моргал, не склоняясь ни к одному из возможных решений; я мог упустить его и не получить то, что мне предназначалось, и тогда я достал главный козырь. – «Видите ли, в чём дело: одна из целей моей жизни – и может быть, главная – состоит в написании книги: правдивой и глубокой книги о том, кем же был ваш друг: пускай со всеми его недостатками и погрешностями! – но не знаю даже по какой причине – и не смогу объяснить рационально – пока я не сделаю этого, я не смогу жить спокойно. И если бы вы знали, с какими препятствиями мне пришлось уже столкнуться: я даже подумывал об отказе. Но что-то не пускает меня и не даёт возможности бросить дело: даже несмотря на противодействие типов вроде А.!» – «А.?» – Он передёрнулся. – «Вы сказали: А.?!» – Теперь он задрожал и с испугом отодвинулся от меня: пожилой одинокий человек, наверняка больной и слабый. – «Так он и есть главный гад, с которого всё и началось!» – «Что, простите, началось?» – Он, казалось, испугался собственной смелости. – «А всё, что только можно!» – Он облизнул губы; я не торопил его. – «Ведь он как прицепился к Р. – как клещ поганый! – так и не слез: до конца жизни. А меня ещё заставил дело на себя взять: как будто я один виноват оказался!» – «Простите, что взять?» – «Вину: за побитые окна.» – «Но каким образом?» – «Вы что: не знаете? Так он же из органов!» – Теперь я почувствовал настоящий ужас: бывший друг и собутыльник Р. до сих пор сохранял кошмарные воспоминания о том самом человеке, с которым мне пришлось общаться накануне. Теперь и я полноценно ощутил, к краю какой пропасти меня занесло нелёгким ветром: слишком уж легкомысленно я отнёсся вчера к намёкам, угрозам и предостережениям могущественного человека, не только не утратившего былой силы, но и получившего новые возможности и рычаги, благодаря которым заставить меня не путаться под ногами было делом абсолютно элементарным. Его угрозы не являлись шуточными и придуманными грязной нелепой фантазией: а уж после некоторого саморазоблачения они становились и того опаснее и суровее: он выдал мне часть планов, связанных с будущим использованием святого для меня имени – в корыстных исключительно целях! – и мог воспринимать меня почти врагом. Он ведь даже так и сказал: я вспомнил несколько вчерашних фраз и особенно ключевую – излюбленную фразу всех тиранов и диктаторов. – «Дело в том, что я знаю это: или по крайней мере догадывался.» – «А то, что мой великий – вы ведь так сказали? – друг – также оказался завербован: это вы знали?!» – Я почувствовал, как сердце проваливается в оглушительную пустоту и мне не хватает воздуха: он пронзительно смотрел мне прямо в глаза, оценивая силу и последствия удара. Я медленно приходил в себя, всё ещё соприкасаясь с ним взглядом: бывший друг моего героя и кумира не собирался добивать меня и ждал – судя по всему – очередного вопроса. – «Но позвольте: как? И зачем?..» – «Как завербован? Не знаю. А вот зачем: могу объяснить.» – Он облизнул губы. – «А то, что он был мерзавцем и прямая дорога ему была в зону: вы это знаете? и что зачинщиком и организатором почти всегда являлся он – и без прикрытия не видеть ему театра и всего остального? И то, что я отбывал его вину – почти исключительно! – но у него уже имелись покровители, и чтобы с ними полностью рассчитаться – тут я не сомневаюсь! – ему и пришлось стать агентом. И после этого: великий друг?!» – «А доказательства?» – «В архивах ищите ваши доказательства: архивах соответствующей службы!» – Он говорил сильно и убедительно: горькие слова окончательно подводили всему итог и выстраивали общую картину – абсолютно непохожую на сусальный светлый образ! – но У. являлся его другом и вряд ли стал бы сочинять невозможное: какой смысл ему было лгать так нагло и открыто, противореча сразу всему, что находилось на поверхности. – «Хорошо. А что ещё вы знаете об Р. такое, что никому не известно?» – «Я?! Я всё знаю!» – Он задохнулся от ярости; я не торопил его. – «Почему он умер: это вы знаете?» – «От водки?» – «Если бы! То есть конечно: мог и от неё, но умер он от наркотиков: с дозой перестарался!» – «Разве он принимал?..» – «Вы хотели правду? Или я ослышался? Вот вам правда!» – Он почти кричал на меня, но торжества или радости здесь не было в помине: он просто выкладывал голые факты, мерзкие по вкусу, запаху и цвету: наверняка он очень по-доброму относился к Р. в прошлом, и только мышиная возня вокруг смогла вынудить его на откровенность; я теперь хорошо понимал его.