Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна - Клавдий Дербенев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…В дореволюционном Ярополье портной Федор Фомич Щеглов считался одним из лучших мастеров по военному платью. Знакомые и заказчики советовали ему тогда открыть настоящую мастерскую, но он не хотел и работал вдвоем с братом. Летом тысяча девятьсот четырнадцатого года Федор Фомич шил парадный мундир командиру расквартированного в Ярополье стрелково-пехотного полка полковнику Мужневич, исключительному моднику, потрафить на которого удавалось редко. На примерках он вел себя как капризная дама, придираясь даже к самому незначительному пустяку. Федор Фомич, всегда отличавшийся скромностью и терпением, на той примерке не выдержал и взорвался. Полное румяное лицо полковника сделалось багровым, он сорвал с плеч сметанный белыми нитками мундир, швырнул его в лицо Федору Фомичу. Брызгая слюной, полковник приказал на завтра, к двум часам дня, полностью приготовить мундир, заявив, что он сам пожалует за ним. Весь остаток дня и всю ночь Федор Фомич просидел за работой, переругался с братом, который насмешничал над ним и над полковником.
На другой день, ровно в два часа, к маленькому домику портного подкатила просторная коляска, запряженная парой породистых коней. Напыщенный Мужневич вошел в дом. Не сказав ни слова, он сбросил старый китель и примерил новый. Долго вертелся полковник перед зеркалом. Только тут Федор Фомич заметил, что полковник пьян. «Я доволен», — выдавил он. Уходя в новом мундире, сказал, чтобы портной завтра утром принес к нему на квартиру старый китель и получил деньги за работу. На следующее утро, завернув китель в кусок черной материи, Щеглов пошел на квартиру заказчика. Но войти в дом не удалось: на парадном крыльце, у калитки во двор стояли часовые, тут же шныряли жандармы. Когда Федор Фомич шел обратно, ему попался денщик полковника. Денщик шепнул, что их благородие господин полковник или застрелился сам, или его застрелили прямо в спальне. В квартире ищут какие-то важные бумаги.
Дома Федор Фомич разложил китель на столе, прикидывая в уме, сколько старьевщик даст ему за поношенную вещь. Тут-то Щеглов и обнаружил за подкладкой голубой конверт с двумя листами исписанной бумаги. Конверт попал за подкладку через порванный внутренний карман. Федор Фомич прочел оба листа, и у него подкосились ноги. Не представляя себе ясно, зачем это нужно, он спрятал конверт за войлочную обкладку гладильной доски. Вечером того же дня его вызвали в жандармское управление и приказали принести с собой китель полковника. Сам жандармский полковник допрашивал Федора Фомича, допытываясь, не было ли чего в карманах кителя. Щеглов ответил, что карманы он не осматривал. Осмелев, спросил, кто ему теперь заплатит за пошивку мундира. Жандарм громко рассмеялся и показал пальцем на потолок кабинета. Фёдора Фомича отпустили и больше не тревожили. Он заказал новую гладильную доску, а старую убрал в дальний угол чулана. Ни брату, ни жене Федор Фомич о случившемся не сказал. Только с тех пор он частенько стал твердить, что его хата с краю.
Размышления Федора Фомича прервала жена: она пришла узнать, как он себя чувствует.
— Все в порядке, — солгал Щеглов.
— И прекрасно, — обрадовалась Евдокия Петровна. — Ты полежи, я к соседке выйду…
— Иди, иди, матушка.
Федор Фомич с трудом встал, добрался до чулана и вернулся обратно с конвертом в руке. Почти на память знал он содержание письма, но хотел еще раз взглянуть на него. Письмо было адресовано в С.-Петербург военному министру В. А. Сухомлинову.
«Ваше высокопревосходительство! Считаю своим долгом и ответственностью перед Отечеством довести до Вас, как военного министра и приближенного к Императору государственного мужа, о нижеследующем:
В городе Ярополье, в собственном доме на Юнкерской улице, проживает мещанин Мыкалов Ксенофонт Еремеевич. Этот «подданный» России является германо-австрийским шпионом. Имея крупное состояние, Мыкалов обладает большими возможностями по доступу в самые высшие слои местного общества. По моим сведениям, Мыкалов за короткий срок собрал обширные данные о состоянии и характере фабрик и заводов и другие финансовые и торгово-промышленные данные по Яропольской губернии и губерниям, смежным с нею со всех сторон империи. Он имеет данные о провозоспособности железных дорог этих же губерний. Известны ему заказы различных ведомств, преимущественно военных. Он собрал сведения о том, какие воинские части стоят в губернии, какими видами вооружения оснащены эти воинские соединения, и различные прочие, интересующие германо-австрийскую разведку сведения.
Шпион Мыкалов встречался в Ярополье и имел продолжительную беседу с представителем, фирмы «Купс и Альбери». Встреча происходила инкогнито в номере гостиницы «Парижский уголок» 16 апреля сего года. Тайность происшедшей встречи заставляет подразумевать, что представитель вышепоименованной фирмы является более крупным шпионом. В условиях местной губернии вредная Отечеству деятельность Мыкалова пресечена, по моему мнению, быть не может, ибо оный мещанин Мыкалов пользуется необъяснимым покровительством его превосходительства губернатора, действительного статского советника графа Э. К. Флиншток. Чины Яропольского жандармского отделения, во главе с полковником Н. Г. Фуксом, являются частыми гостями Мыкалова. Особым расположением пользуется Мыкалов со стороны его высокопреосвященства, митрополита Яропольского Агапия.
23 апреля сего года Мыкаловым был привлечен к шпионской деятельности и подпоручик находящегося под моим командованием Н-ского полка Яков Семенович Картавский, на почве этого покончивший жизнь самоубийством 6 мая сего года. Преступная деятельность Мыкалова повергла меня, болеющего за судьбы Отечества и русского офицерства, в неописуемую и не имеющую границ тревогу, и я вынужден просить Ваше высокопревосходительство нарядить самое строжайшее дознавательное следствие. Написано сие в единственном экземпляре в городе Ярополье 1914 года, мая, 13 дня.
Командир 153-го стрелково-пехотного полка полковник Мужневич Аполлон Валентинович, имеющий местожительство, в городе Ярополье, на Дворянской улице, в доме N 5, квартире N 1».
Кончив читать, Федор Фомич вложил листы в конверт и устало закрыл глаза. Тридцать шесть лет находится в его доме этот документ. Еще тогда, в четырнадцатом году, он порывался послать письмо полковника по назначению, но не знал, как надежнее сделать. Все его действия ограничились тем, что он узнал личность Мыкалова, часто приходил на Юнкерскую улицу к его дому и наблюдал, как в комнатах, невзирая на военное время (шла война с немцами), бурно веселились офицеры, прекрасно одетые мужчины и дамы. Когда он встречал Мыкалова на улице, то старался подольше наблюдать за ним, в деталях изучил его походку, манеры, узнал многих лиц из его компании. Однажды Федор Фомич стоял недалеко от дома Мыкалова. Из парадного крыльца вышел жандармский полковник, у которого он был на допросе, и, проходя мимо, грубо сказал: «Ты что тут, портняга, так часто болтаешься? Чтоб твоя образина мне больше не попадалась на глаза, а то посажу!» С того дня Федор Фомич перестал интересоваться Мыкаловым.
Сегодня произошло невероятное. Отправившись на свою обычную вечернюю прогулку, Федор Фомич на набережной встретил Мыкалова. От неожиданности Щеглов растерялся, а когда поспешил к постовому милиционеру с намерением указать на Мыкалова, тот уже исчез. Почувствовав сильную боль в сердце, Федор Фомич еле доплелся домой.
Едва Виктор Попов шагнул в вестибюль общежития, чья-то цепкая рука ухватилась за плечо. Он повернулся и увидел дядю Алексея. Виктор удивился. С тех пор, как Виктор ушел в армию, дядя поменял местожительство на загородный район. Демобилизовавшись, Виктор устроился на квартире у Федора Фомича Щеглова, так как ездить из-за города от дяди на работу было далековато. Дядя загрустил и заявил, что он снова переберется в город ради племянника. Но с обменом не ладилось. Да и Виктор отговаривал. Потом Виктор получил место в общежитии и дядя успокоился: он ревновал племянника к чете Щегловых. И сейчас позднее появление дяди Алексея было необычно и странно.
Но еще необычней оказались речи дядюшки, проворно увлекшего Виктора обратно на улицу.
— Ты думаешь — я пьяный, — усмехался дядя, ведя упирающегося племянника и не отвечая на его «В чем дело?» — Ошибаешься… Я пришел к тебе как к бывшему разведчику и родне. Давай принимай меры.
Дядя остановился, оглянулся, снял с бритой головы кепку, достал из нее папиросу, закурил и пошел волоча ноги.
— Слушай, братец. Я в Ярополье с десяти лет жителем числюсь. Перед германской войной дворником у заводчика Галкина значился. К нему в дом часто разные господа наезжали. Бывал у Галкина и некий буржуй Мыкалов. На вороной паре приезжал, коляска лаковая — шик, блеск. Мыкалов торговлей или там промыслом каким, боже упаси, не занимался, а проматывал батькино наследство. Был у него особняк на Юнкерской улице. Так вот, я личность Мыкалова хорошо знал, потому что сколько раз я его за ручку или локоток поддерживал, когда он из своей колесницы слазил. Ничего, братец, не попишешь, такое рабское было время… Так вот слушай дальше, — придвинувшись вплотную к племяннику и уже шепотом продолжал дядя. — Сегодня, часов это около восьми вечера, я вышел из парка. Торопился на автобус… А как я в городе оказался? Просто. Митрофанов Илья заехал ко мне на своей «победе». Ему шестьдесят исполнилось. Заводной мужик… Увез к себе, засиделись. Потом в парке озон глотали. И вот до сих пор по городу шлендаю… Вышел я из парка и вдруг вижу: стоит тот гад — Мыкалов. Я так и обомлел. Стоит и упорно на ворота парка смотрит. Я его сразу узнал, хотя на носу очки, да и обличье увядшее, и одет плохонько: балахон серый, а на башке картуз из соломки, носили одно время такие. Стоит он и опирается на палку. Ну, коли я его узнал, почему же, думаю, ему меня не узнать. Хотя он на мою личность в те времена никакого своего внимания не обращал. Все же замешался я в толпе, перешел через дорогу и спрятался за деревьями. Стою, как сыщик Пинкертон, и думаю, что он тут, кого ждет. Известно мне, что с восемнадцатого года он как в воду канул. И, представь себе, до чего я достоялся. Вышли из парка наш инженер Шухов со своей супругой, твоей начальницей, и тихонечко пошли домой. Смотрю, Мыкалов за ними. Что это, думаю, тебе наш изобретатель потребовался? Решил до конца определить, в чем тут дело…