Степан Разин - Степан Злобин

Симбирские кузни грохотали. Волжский белый туман мешался с кузнечным дымом. Разин готовился к решающим приступам на Симбирский острожек. Город был почти неприступен. Если бы не сами жители, его бы не взять и в год, но взять острожек было еще труднее. Разин знал, что в острожке всего лишь один колодец, в котором только на четверть аршина воды, что там почти нет запасов пищи. Каждый день осажденным было тяжелее держаться в осаде. Он взял бы их просто измором, но время не ждало.

У Нижнего были построены сто стругов с морским ходом и сорок пять волжских; их снаряжали к походу. Кроме того, от устья Казанки должен был снова начать наступление уже разбитый возле Симбирска воевода Барятинский. Разин хотел во что бы то ни стало прежде его прихода занять Симбирский острожек, тогда бы Барятинский был бессилен...

В прошлый раз Барятинский был побит потому, что пришел под Симбирск без пехоты.

Только один Степан понимал, что эта победа – далеко не победа. Бодря свое войско, он говорил о том, как легко им далось разбить воевод, но сам знал, что главное впереди, что воеводские рати лишь начинают скопляться у него на пути.

«Добил бы его под корень, и был бы я грозен иным воеводам, а ныне оправится он и полезет. А хуже нет, когда битый тобою идет на тебя!» – думал Разин.

Удачи пока еще не изменяли Степану: атаманы, высланные Разиным из-под Симбирска вперед с отрядами казаков и крестьян, гнали к нему день за днем гонцов с вестями о взятии Корсуни, Саранска, о восстаньях крестьян в Нижнем Ломове и в Темниковском уезде, где, всем на удивленье, вела семь тысяч восставших посадская вдова, беглая монахиня, которую народ звал «старицей Аленой».

– Попов в атаманах видали, а женок еще отродясь не бывало! – воскликнул Наумов.

– Народ атаманом обрал – знать, удалая женка! – сказал Степан.

– Хоть глазом бы глянуть на экое чудо!

– Постой, доведется!..

Со всех концов по указу Степана сходилась великая рать под Симбирск.

В эти дни с Дона от Фрола Минаева примчался гонец. Привез от Алены Никитичны свежих яблок. Сказал, что к полковнику Ивану Дзиньковскому в Острогожск, на Белгородскую черту, Минаев выслал отряд казаков с письмом Разина и, по вестям от Дзиньковского, ныне уже взяты Острогожск и Ольшанск. Одного воеводу утопили в реке Сосне, другого скинули с башни. Сам острогожский полковник Иван Дзиньковский писал к Степану, что хочет ударить на Коротояк и поднимет к восстанию Старый Оскол и Новый Оскол.

"... Да друг у меня воевода веневский {Прим. стр. 243}, в Веневе-городе, сам, горожан и стрельцов собрав, читал им твое письмо, и веневские горожане да с ними стрельцы меж собою крест целовали, чтобы им стоять за великого государя, за царевича Алексея, за патриарха и во всем тебя слушать, Степан Тимофеич. Да шлю тебе свежего меду в сотах, да вишневой наливки бочонок добрый, женка моя, тебе ведомо, оную делать искусна", – писал старый друг и соратник Иван Дзиньковский.

Степан засмеялся.

– Вдовка посадская в атаманах – не диво ныне. В Веневе сам воевода полез в атаманы – вот диво!

Фрол Минаев также писал, что брат атамана, Фрол Тимофеич, собрал людей, чтобы идти из Кагальницкого городка в Паншин, да оттуда по Дону под Коротояк.

– Жара воеводам! – с теплой усмешкой сказал Степан. – Гусляр наш за саблю взялся!

Гонцы из-под Алатыря и Курмыша приехали с вестями о том, что Курмыш и Алатырь взяты. Атаман Иван Белоус писал, что идет из Алатыря на Арзамас, где укрылись бежавшие воеводы:

«И я то гнездо осиное начисто выжгу, Степан Тимофеич. Чего с ними бавиться! Далее пусть бегут. А с Арзамаса я, батюшка, мыслю, коль бог поможет, ударить на Муром. Оттоле дорога тебе на Москву прямей да короче: от Мурома будет верст триста, не более. И лесов там довольно, где засеки ставить».

– Развязать бы нам руки с Синбирском, пошли бы мы дальше, по всей широкой Руси! – говорил Степан в нетерпеливой досаде на то, что так долго не взята макушка Симбирской горы.

Приступы на острожек Степаном велись не раз. В первый раз «навивали» в телеги солому и сено, подвозили под город и зажигали у стен, в то же время с другой стороны ведя приступ.

Осажденных спасло лишь то, что острожек был мал: на каждой сажени стены Милославский поставил не меньше восьми человек защитников, и покуда одни гасили огонь землей и песком, другие вели стрельбу... Приступ отбит был с немалой потерей для разинцев.

Второй раз Разин повел на город своих казаков через несколько дней ночью. Каждый из разинцев нес с собою дрова или хворост. Но приступ был снова отбит. Защитники крепости били из-за укрытий; убитых и раненых среди них было много меньше, чем у повстанцев.

Степан разозлился. Он вовсе не ждал, что бояре ему отдадут без боя все города. Но Симбирский рубленый городок, по сравнению с каменными твердынями, которые покорились ему, казался ничтожным, и все-таки он стоял и стоял, не сдавался. Разин знал, что в острожке нехватка воды, между тем осажденные набрали ее достаточно, чтобы водою гасить пожары.

Разин понял, что они поставили себе целью держаться, покуда их вызволит воеводская рать.

Когда князь Барятинский убежал с остатками войска к Казани, разинцы пировали целую ночь. Все войско Разина торжествовало победу, но атаман сидел на пиру невеселый.

– Не хитрое дело, тезка, городом завладеть, когда к тебе сами с ключами градскими навстречу выйдут. А ратным обычаем город взятьем взять неужто не можем?! Что же мы – не казаки, что ли?! Турок, шведов, крымцев и кизилбашцев – всех одолели, а дворян одолеть нам невмочь?! – журил Разин Наумова после неудачного приступа.

– Не дворян ведь, Степан Тимофеич. Русская рать там сидит. Не своими руками дворяне да воеводы воюют... А русская рать тебе не швед, не кизилбашец, не турок. Русскую рать либо насмерть побить, либо правдой ее сговорить положить ружье.

– А силы тебе на что же! Вон сколько народу! – настаивал Разин. – Народу сейчас одолеть городок – все равно что силу учетверить. Надо, чтобы уверились люди в своей могучести, слышишь ты, тезка! Коли силой Синбирск возьмем, то перед нами иные все города не смогут стоять. Потеряют дворяне веру в свои дворянские силы, а народ еще пуще того распалится отвагой. Горы ворочать учнет народ!..

– Степан Тимофеич, ведь чуют они погибель, то и стоят. Ведают, что конец им придет... Попытать взять на милость. Обещать им прощенье? А?

– Нет, силой, Наумов! Силой надо сломить ныне силу! Осилят они нас – тогда уже не будет народу пощады. Видал я на Украине...

Атаман решил не давать осажденным покоя ни днем, ни ночью. Около двух недель он заставлял их тратить запасы воды: круглыми сутками казаки метали в город приметы – горшки, чиненные горящей смолой, горящие головни, факелы... Степан не хотел больше губить людей на тяжелый приступ. Он указал казакам наваливать вал вровень с высокой стеной острожка.

Постройкой вала руководил Наумов.

Сукнин за городом, над крутым оврагом у Волги, обучал несколько сотен крестьян и казаков, как надо ловчее скидывать хворост, чтобы он ложился плотным мостом через крепостной ров.

Разин готовился к решительному приступу на острожек.

– Слышь, тезка, нагрянут на нас воеводы – тогда будет поздно на приступ. Загодя надо его разбить! – торопил атаман Наумова.

– Поспеем еще, Тимофеич, – успокаивал Наумов. – Не разом-то сунутся: всюду у нас заставы да засеки.

Лазутчики сообщили, что у Свияжска скопляется большая конная рать, готовая выйти к Симбирску.

Разин нетерпеливо подъехал сам к месту работы, где строили вал.

– Не поспеешь, Наумов, с валом. Рой подкоп из-за вала под стену. В пролом-то мы легче ворвемся, – приказал атаман, когда увидел, что вал еще очень низок.

Наумов велел рыть подкоп, но через две сажени подкопщики натолкнулись на камень. Стали долбить, однако работа не шла.

– Бросить придется: скала крепка – не пробить и в месяц, – сказал Наумов Степану.

И вдруг лазутчики донесли до Симбирска новую весть – о том, что побитый Разиным и бежавший к Казани Барятинский стремительно возвращается в направлении Симбирска. А постройка вала все двигалась медленно. Разин велел бросить все войско на эту работу. Не хватало лопат. Посменно работали без передышки, и наконец-то вал поднялся в половину высоты стен острожка.

С утра каждый день Разин прежде всего ехал смотреть вал.

– Поспеешь, управишься, тезка? – строже и строже спрашивал Разин.

– Вишь, работа кипит! – хвалился Наумов.

Но вот прискакали гонцы от села Куланги, где была устроена засека... Барятинский там прорвался. На засеке были татары, мордва, чуваши, черемисы, вооруженные чем попало, вплоть до дубины и кос. Их побить ему было не так хитро! Воевода захватил из них человек шестьдесят, в том числе и стрельца Ефрема, который был атаманом на засеке.

Лазутчики донесли, что беднягу Ефрема Барятинский четвертовал, остальных же всех пленных – кого порубил, а кого перевешал.