Андрей Миронов - Андрей Шляхов

Едва утих скандал (а это был действительно скандал) с ролью Софьи, как разгорелся другой, с участием Татьяны Пельтцер. Вот что рассказывала актриса Ольга Аросева, она же пани Моника из „Кабачка „13 стульев““: „Пельтцер-актрисой я всегда восхищалась и очень страдала, когда она ушла. Пустяковая ссора с Плучеком на репетиции началась из-за взаимной грубости, а переросла в грандиозный скандал, в разрыв с замечательной актрисой, которая театру была очень нужна и которую сам Плучек высоко ценил, хотя и не был ей творчески близок.

Шла последняя перед премьерой репетиция спектакля „Горе от ума“. Не занятая в нём, я слушала в своей гримуборной радиотрансляцию сцены бала у Фамусова. Вдруг в плавное и слитное течение грибоедовского текста ворвался раздражённый вопрос Пельтцер: „Куда мне идти“? Плучек недовольным голосом, потому что прервалась репетиция, ответил, что идти она может куда захочет.

Она ещё более раздражённо, вызывающе даже спрашивает: „А куда мне сесть?“

Он, взорвавшись, отвечает: „Ну, конечно, вы должны быть в центре, а остальные – вокруг… Между прочим, здесь ещё и Чацкий, и Софья есть! Вы, конечно, не заметили?“ (Чацкого играл Андрей Миронов, а Софью – молодая, очень талантливая актриса Татьяна Ицыкович, которую Плучек особенно любил и всячески выдвигал.)

Что тут началось! Следовал текст не по Грибоедову, который я повторить не решаюсь. Кричит она. Кричит он. Оба словно обезумели. Понимаю, что сейчас Татьяна репетицию бросит и со сцены уйдёт. Бегу вниз, в вестибюль, чтобы её встретить. Схватила с вешалки своё и её пальто. Жду. Она спускается. Тоже бегом. Я пытаюсь её одеть, увести из театра. А она, ещё докрикивая, вдруг поворачивает обратно, рвётся из моих рук – договорить Плучеку то, что не успела. Я её умоляю ехать домой. А по трансляции голос: „Аросеву немедленно на сцену!“ Это чтобы Пельтцер заменить в спектакле.

Выбежал Миша Державин в костюме Скалозуба: „Ольга Александровна, уходите немедленно, Плучек вас репетировать зовёт“. Мы с Пельтцер выскочили из театра. Тут актёр Козловский сбегает по ступенькам служебного входа, догоняет нас: „Ольга Александровна, вас зовёт Валентин Николаевич“. Я понимаю, что, если пойду на сцену репетировать Хлестову, Пельтцер больше не переступит порога нашего театра. Кричу на Козловского: „А если бы я в метро спустилась, ты меня и с эскалатора бы снял?! Нету меня, понимаешь, нету!“

Сели в такси, я умоляю Татьяну успокоиться. А она только и повторяет, как в затмении разума: „Я к Марку Захарову пойду! К Марку пойду, к Марку…“ Кое-как довезла её до дому, а утром звонок: „Ольга, дай мне твою машину. Я поеду жаловаться в министерство“. У меня тогда „жигулёнок“ был с водителем. Вместе с шофёром я поехала к ней. И опять мы по Москве два часа катались. И снова я её уговаривала, но не отговорила. Она к Марку Захарову в Ленком ушла“[50] .

Татьяна Пельтцер ушла в Ленком, прослужив в Театре сатиры тридцать лет (она пришла сюда в 1947 году).

10 декабря 1976 года состоялась премьера спектакля „Горе от ума“, в котором Миронов сыграл Чацкого, Анатолий Папанов – Фамусова, Татьяна Ицыкович – Софью, Александр Ширвиндт – Молчалина, Михаил Державин – Скалозуба, Ольга Аросева – Хлестову, Роман Ткачук – Загорецкого, Александр Левинский – Репетилова.

Плучек однажды признается, что он ставил спектакль, „опьяняясь гениальностью Грибоедова“.

Чацкого было принято отождествлять с Грибоедовым и играть с налётом романтики, этаким пламенным революционером. У Миронова образ Чацкого получился без пафоса и романтики. Он играл просто, спокойно, но искренне и оттого очень убедительно, играл умного и порядочного человека, волею судьбы оказавшегося в окружении подлецов всех мастей. Постановка вообще получилась очень актуальной, современной, особенно с учётом того, что вышла она в самый канун юбилея Генерального секретаря Леонида Брежнева, когда создавалось впечатление, что буквально вся страна рассыпается в славословиях своему „вождю“.

Известный театровед Любовь Фрейдкина писала об игре Миронова и обо всей постановке в целом: „Играя Чацкого, Андрей Миронов не надевал очки, не подбирал особый грим, чтобы походить на Грибоедова. Он не отождествлял Чацкого с Грибоедовым, как делают иногда в школьных сочинениях. В исполнении роли раскрывалась вся якобы хрестоматийная, но до конца не разгаданная пьеса и сам автор с его надеждами, превратностями изменчивой судьбы, трагическими прозрениями…

Пьеса, втиснутая в фамусовский особняк, в события лишь одного дня, вмещала проблемы века – ещё не остывший страх перед якобинской диктатурой, расколы и безверие в Петербурге, разжалование в солдаты, тайные собрания и даже Бейрона (Байрона), погибшего в Греции в год окончания „Горе от ума““.

Актёр интеллектуального склада Андрей Миронов, изучив роль, ознакомившись с 1820-ми годами, выходил на сцену, осенённый прочитанным, узнанным, продуманным. Так мне, по крайней мере, казалось.

Чацкий неотрывно наблюдал за всеми окружающими, ужасаясь пустоте, суетности их существования. Сам он чужд суете. Популярные хлёсткие реплики актёр произносил без чрезмерных подчёркиваний. „Служить бы рад, прислуживаться тошно“. Реплику завершает точка, а не восклицательный знак… Не забыть, как Чацкий слушал разглагольствования Фамусова и Скалозуба – домашних казарменных готтентотов. Их духовная нищета удручала. Взрываясь обличительным монологом, актёр не ударял в набат, не бил тревогу, а тревожно размышлял… На сцене Чацкий делил заботы, сомнения, надежды лучших людей из дворян. Мог ли при этом Андрей Миронов уйти от наших трудных, сложных 70-х годов? От наших Фамусовых и Молчалиных с их страстью к карьере, выгоде, стяжательству? Скверное, к сожалению, уцелело. Банкеты, награды, „обеды, ужины и танцы“ кое-кому зажимали рты. Бессловесные были в большем почёте, нежели правдолюбцы».

Хочется подчеркнуть, что, став зрелым, достигнув своего расцвета, актёрский талант Миронова не закоснел, не «отяжелел», не лишился всей той искромётной импровизации, присущей Андрею с первых шагов на сцене. Нет, ничто не было утрачено, просто всё было отточено до предела, отшлифовано до блеска, но тем не менее оставалось желание искать новые формы, новые возможности для самовыражения, новые способы создания сценических образов. Век живи – век учись.

В начале 1988 года театровед Зоя Владимирова, наблюдавшая за Андреем Мироновым с самого начала его творческой карьеры в Театре сатиры, с горечью и сожалением писала о спектакле «Горе от ума» и об актёрах, игравших в нём главные роли: «Спектаклю этому вернее всего пришёл конец, как и многим другим спектаклям Театра сатиры из-за разыгравшейся прошлым летом трагедии. Потеря одного за другим таких актёров, как А. Папанов и А. Миронов, сотрясла всё здание театра, оставила без репертуара. Но если А. Папанов, бессменный Фамусов спектакля, в большей степени успел „сказаться“ творчески, то А. Миронов ушёл, будучи в расцвете сил, на пороге новых свершений; кто знает, сколько не воплотившихся образов унёс он за собой.