Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев

Мерещится он тебе, твой крестник. Жалеешь небось, знаю тебя. Кончай о нем думать. Другие ждут дела.

Душевая от пола до потолка сверкала молочной керамикой. Закрыв дверь на задвижку и раздевшись, академик опять пришел в веселое настроение. Он был хорошо сложен для старика, сухощав, весь в мелких бугорках старческой одеревеневшей мускулатуры. Хорошо был виден выступающий рисунок скелета. При меловой белизне тела его маленькая и темная сухая голова на коричневой шее казалась взятой взаймы у другого человека. Прикрыв грешное место рукой, он проковылял к душу, стал вертеть краны, загагакал, закричал, заплакал и исчез в облаках пара. Некоторое время слышались только крики и шлепки по голому телу. Потом академик позвал Федора Ивановича:

— Давай, сынок, сюда. Спину потрешь.

Федор Иванович под вторым душем принялся мылить колючую мочалку.

— Давай скорей! — Старик нагнулся и ждал. — Потри, потри. Скажешь, академику Рядно спину тер, пусть боятся. Хо-хо! Ух-х, ты! — он закричал еще громче. — Не жалей силы! О! Так, так! Вонлярлярский! Вот кого бы пригласить! Пронститутку, интеллихэнта. И-хи-хи! Потише, ссатана! Обрадовался! В следующий раз позову его — вот будет комедия! Думаешь, не пойдет? Будет фыркать, а спину потрет! И сделает, чтоб узнали!

— Он у Стригалева микротом хотел чердануть. У Стригалева свой микротом, сам сделал…

— Свой? Что-то я не знаю за ним такого факта. Наверно, такой же допотопный, как и микроскоп…

Вот какие подробности он знал о Троллейбусе!

— Когда Троллейбуса попросили с кафедры, Вонлярлярский сразу хвать микротом. В коридоре драку затеяли. Пришлось разнимать.

— Ну-ну… И что?

— Отдал хозяину. Чтоб знал, что мы хоть и крепко берем за глотку, но научные споры на такие мелочи не переносим.

— Пр-рявильно, молодец! — И Кассиан Дамианович с силой повторил: — Молодец, Федя!

Второй заход Федора Ивановича прошел незамеченным. Старик размяк под горячим душем, скалился, желто сверкали его золотые «кутни». И новое, мстительное любопытство, с которым Федор Иванович не мог совладать, толкнуло его на третий заход.

Он чувствовал страх: начиналось что-то вроде смертного поединка с академиком Рядно. Он уже знал, что поединок будет продолжаться не один год и закончится катастрофой для одного из них. Посмотрев на Кассиана Дамиановича своим тициановским взглядом, полным холодной благосклонности, задержав на нем этот отвергающий взгляд, Федор Иванович с трудом оторвался, зажмурился и стал мылить голову. Сквозь обильную пену он прокричал:

— Кассиан Дамианович! Не помните, на какой основе создан ваш «Майский»?

— А что она тебе? Картошка — вот тебе и основа. И наша бессмертная наука.

— В нем вроде «Веррукозум» участвовал…

— Кто говорит? — Старик быстро перешел к нему, под его душ.

— Я сам видел препарат. Я тут же приготовил опровержение. Мол, чистая фальшивка…

— Правильно, фальшивка. Ну и что?

— А то, что не фальшивка. Опровергать-то я приготовился. На случай опасной вылазки. А препарат был настоящий.

— Стригалев тебе показал?

— Кассиан Дамианович, при чем тут Стригалев? Какое дело Стригалеву до «Майского цветка»? — Федор Иванович прямо, как судья, посмотрел в его выцветшие степные глаза. — Стригалева к этому времени уже прогнали. Препарат я нашел, когда чистил свой стол от вейсманистско-морганистского хлама. Он датирован позапрошлым годом, и была надпись: «Майский цветок». Видно, кто-то у них интересовался…

— Так у «Веррукозума» у этого хромосомы, как у картошки! Что ты там мог увидеть?

— Увидел, Кассиан Дамианович. У них, у тех, кто делал препарат, реактивы секретные есть. Капнул — и сразу видно. Картошка остается, как и была, а у «Веррукозума» хромосомы сразу сжимаются в шарики…

— А ты? Надо ж было уничтожить! Ужели не дотумкал?

— Я-то уничтожил. Уничтожил его в тот же день.

— А как же ты эти хромосомы смотрел? — Академик сам перешел на строгий допрос.

— Я смотрел у Вонлярлярского целую серию препаратов и между ними сунул этот. И шарики тут же увидел.

— Да-а?

— Конечно, могла быть и фальшивка. Могли какой-нибудь свой полиплоид, какого-нибудь уродца сделать, а написали «Майский цветок».

— Точно, Федя. Диверсия.

— Только я считаю, что этот препарат у них был для собственных нужд. Для себя им фальшивка не нужна.

— Ты думаешь?

— Надо бы нам самим взять «Майский цветок» и сделать срез. Я попробую выманить у них реактив.

— Зачем тебе?

— Мне кажется, впереди нас ждет драка. Они могут товарищу Сталину игрушку подсунуть. Мушек в пробирке. Бескрылых и красноглазых.

— Не подсунут. Везде стоят наши ребята… Ладно, пусть подсунут. Ну и что?

— Товарищ Сталин поиграет в этих мушек — игра-то занятная. И получится один к трем. И он назначит дискуссию.

— Уже ж была сессия…

— Вы готовы к такой дискуссии? Надо объяснить все самим для себя, почему так получается. Заранее. Почему так получается — один к трем?

— Не знаю, Федя. И очень переживаю. Скажи, сынок, это не выдумка?

— Я тоже так думал. И проделал сам эксперимент.

— И получилось?

— Получилось, Кассиан Дамианович.

— Зачем он тебе понадобился, эксперимент этот? Ой, Федька, не нравишься мне ты сегодня. Стреляешь по батьке из обоих стволов. Зачем эти шарики мне под нос суешь? Почему сразу не сказал, что «Веррукозум»? Знаешь, а спрашиваешь, какая основа у моего… Экзаменуешь…

— Я спросил, Кассиан Дамианович, потому что сам подумал: не фальшивка ли? На всякий случай спросил. Думаю, автор точно знает.

— Складно врешь. Ушел, ушел в кусты. А ведь держал я тебя за фост! — Он так и сказал: «фост». — Я тебя крепко было схватил.

«Насторожился», — подумал Федор Иванович, кашлянув с досады, и принялся вторично намыливать голову, скрылся в пенной шапке.

— Сынок, что с тобой случилось? — помолчав, тихо спросил старик. — Чем они тебя опоили? По-моему, ты захромал на вейсманистско-морганистскую ногу. Вижу, ты сам не чувствуешь, что ты сейчас мне брякнул. Сам план разговора, сам анализ говорит, что ты немножко того… Присматриваешься к ним. Смотри, епитимью наложу. Тысячу прививок сделаешь мне.

«Острит — значит, пронесло», — подумал Федор Иванович.

— Самый большой грех под конец, — сказал он, смеясь. — Тут, когда Стригалев уходил, у него в столе Краснов нашел семена. Шесть пакетиков. Я решил не отдавать. Это не микротом…

— Пр-рявильно! — сверкнул глазами Кассиан Дамианович, совсем не замечая внимательного взгляда «сынка».

— Пусть, думаю, мой академик меня поколотит, епитимью наложит, а семена из рук не выпущу. Сначала высею весной, посмотрю, с чем имеем дело, а потом…

— Эти семена у кого? У Краснова? Я их сегодня все заберу. Чтоб не смущали…

— Вот только Краснов…

— Краснов заткнется и будет молчать.

Через час, распаренные и потные, они сидели в комнате для приезжающих и пили чай. Выпив чашку и подставив ее под чайник — чтобы Федор Иванович налил