Братство - Оливер Боуден

Люди Микелетто выстроились в линию и по одному стали подходить к командиру, который вручал им костюмы – одежду римских легионеров, живших во времена Христа. Эцио заметил, что сам Микелетто надел костюм центуриона.

Когда все разошлись надевать костюмы, Эцио бесшумно привел в действие отравленный клинок, что сделал для него Леонардо. Ничего не подозревающие бандиты без единого звука валились на землю. Потом один из рекрутов Эцио забрал одежду, и они оттащили тела приспешников Микелетто туда, где их бы не заметили.

Погруженный в работу, Микелетто не подозревал, что теперь он командует совсем не своими людьми. Он спокойно повел их в направлении Колизея, Эцио неотрывно следовал по пятам.

Театральная сцена была возведена на развалинах старого римского амфитеатра, где некогда, еще во времена императора Тита, дрались друг с другом до смерти гладиаторы, а позже десятками сотен содержались дикие животные, и львам бросали на съедение первых христиан. Это было сумрачное место, но мрак разгоняли сотни мерцающих факелов, освещавших сцену. На деревянных трибунах вокруг стояли скамьи, на которых сидели зрители, поглощенные мистерией о муках Христа.

– Я ищу Пьетро Бенинтенди, – сказал привратнику Микелетто, показав ему пропуск.

– Он уже на сцене, синьор, – ответил тот. – Но один из моих людей отведет вас туда, где вы сможете его подождать.

Микелетто повернулся к спутникам.

– Не забудьте, – произнес он. – Я надену этот черный плащ с белой звездой на плече. Прикрывайте мою спину и ждите сигнала – приказа Понтия Пилата, чтобы центурион нанес удар.

Я должен добраться до Пьетро раньше, чем он сделает это, – подумал Эцио, который шел в самом хвосте отряда. Вслед за Микелетто они вошли в Колизей.

На сцене были установлены три креста. Эцио увидел, что его рекруты встали так, как им велел Микелетто, который сам занял позицию сбоку.

Представление уже достигло своего апогея:

– Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? – кричал с креста Пьетро.

– Слушай, – сказал один из актеров, играющих фарисеев, – Илию зовет Он!

Один из одетых как римский легионер, смочил в уксусе губку и наколол ее на кончик копья.

– Постой. Посмотрим, придет ли Илия спасти Его?

– Я хочу пить, о, как я хочу пить, – воскликнул Пьетро.

Солдат поднял губку к губам Пьетро.

– Да, больше ты попить не сможешь, – заметил второй фарисей.

Пьетро вскинул голову.

– Господь Всемогущий! – продекламировал он. – Неисповедимы дела твои. Дух мой идет к тебе, прими его в руки свои, – Пьетро глубоко вздохнул. – Свершилось!

Его голова упала на грудь. Христос «умер».

Микелетто поднялся на сцену. Костюм сотника блестел из-под черного плаща. Эцио следил за ним, думая, что же случилось с тем актером, который должен был изначально играть роль центуриона, и пришел к выводу, что он встретил ту же судьбу, что и большинство жертв Микелетто.

– Лорды, истинно говорю вам, – громко произнес Микелетто, – се есть Сын Господа Вседержителя. Я знаю, что говорю истину, дабы вы поверили. Ибо сие произошло, да сбудется Писание!

– Центурион! – перебил актер, играющий Каифу. – Видит Бог, как велика твоя глупость. Ты не понимаешь! Когда ты увидишь, как кровь потечет из его сердца, ты поймешь, что ошибался. Лонгин! Возьми копье из моих рук.

Каифа передал деревянное копье актеру, играющему римского легионера Лонгина, крупному мужчине с длинными мягкими волосами, который почти наверняка был любимцем публики и, без сомнения, подумал Эцио, злейшим соперником Пьетро.

– Прими сие копье и внимательно послушай, – добавил один из фарисеев. – Ты должен проткнуть им Иисуса из Назарета, чтобы мы убедились, что он действительно мертв.

– Я сделаю так, потому что ты приказываешь, – проговорил Лонгин. – Но это падет на ваши головы. Что бы ни случилось, мои руки будут чисты.

Потом он ткнул в сторону Иисуса копьем, и как только из спрятанного в набедренной повязке Пьетро мешочка хлынула вода и кровь, продолжил речь. Эцио увидел, как ревниво блеснули бусины «мертвых» глаз Пьетро, который наблюдал за соперником.

– Господь, я вижу, ты здесь. Пусть вода омоет руки мои и копье мое, пусть прояснятся глаза мои, чтобы я яснее смог узреть Тебя. – Он сделал драматическую паузу. – Увы, увы, горе мне! Что я натворил? Я убил человека, но, честно говоря, не знаю, кого… Господь на Небесах, взываю к Твоему милосердию – тело мое направляло мои руки, но не душа. – Сделав еще одну паузу для аплодисментов, он продолжил. – Господи Иисус, я слышал, что многие говорили о Тебе – что Ты исцелял своей жалостью больных и слепых. Да прославится имя Твое! Сегодня Ты исцелил меня от слепоты – слепоты духа моего. Отныне, Господи, буду я твоим последователем. А три дня спустя воскреснешь Ты и будешь судить нас!

Актер, игравших Иосифа из Ариматеи, богатого правителя евреев, который пожертвовал собственную гробницу, чтобы в ней погребли тело Христа, сказал:

– О, господь Бог, что за сердце у Тебя, если ты позволил этому человеку убить того, кого я вижу мертвым, того, кто висит на кресте, и кто никогда не делал ничего дурного? Он – Твой собственный Сын! В гробнице, что построил я для себя, будет похоронено Его тело – ибо Он Царь Блаженства!

Никодим, коллега Иосифа по синедриону, испытывающий сочувствие мужчина, тоже возопил:

– Иосиф, я с уверенностью говорю – это сын всемогущего Бога! Попросим же у Понтия Пилата разрешения забрать Его тело и похороним с почестями. Я помогу тебе снять Его с креста.

Иосиф повернулся к актеру, игравшему Понтия Пилата, и снова заговорил:

– Пилат, прошу тебя даровать мне благо, кое только ты можешь дать. Позволь забрать мне тело пророка, что умер сегодня!

Эцио проскользнул за кулисы. Микелетто занял место рядом с центральным крестом. Он сбросил свой костюм и нашел одеяние раввина, которое торопливо надел. Теперь он сам мог выйти на сцену. Пройдя по кулисам налево, Эцио сумел поближе подобраться к Микелетто так, чтобы никто не обратил на него внимания.

– Иосиф, если Иисус из Назарета мертв, и если центурион подтвердит это, я не стану отказывать тебе в просьбе. – Понтий Пилат обратился к Микелетто. – Центурион! Умер ли Иисус?

– Да, ваша светлость, – уверенно заявил Микелетто, и Эцио заметил, что он прячет в складках плаща стилет. Эцио сменил отравленный кинжал, в котором уже закончился яд, на верный скрытый клинок и вонзил его Микелетто в бок, удержав его прямо и уводя за сцену, туда, откуда сам только что пришел. Оказавшись за кулисами, он опустил противника на землю.

Микелетто смерил его сверкающим взглядом.

– Ха! – выдохнул он. – Тебе не спасти Пьетро! Губка с уксусом была отравлена. Как я и обещал Чезаре, я дважды убедился в том, что дело сделано. – Он с трудом вдохнул. – Тебе лучше прикончить меня.