Зарубежный детектив XX века. Популярная библиографическая энциклопедия - Сергей Бавин

«В практике бывают случаи, когда интересы преступников перекрещиваются с чьими-то интересами и создают тем самым видимость неразрешимой загадки, — размышляет капитан Калаш. — А в нашем случае и без этой сберегательной книжки легко было свернуть на ложный путь…»

Ложных путей в романе много, и по воле повествователя читатель то и дело оказывается перед очередной «неразрешимой загадкой». В фантазии автору не откажешь, хотя щедрая информация порой рассеивает внимание. По нормам процедурного детектива роман предлагает массу сведений о технике следствия, о возможностях криминалистики, эффективности оперативной работы.

Главная проблема, которую необходимо решить героям, — мотивы непонятной диверсии. Тонкий луч света пробивается лишь после того, как на банковский счет некоего Трояна поступают 24 000 крон, а в купюрах, которыми оплачивали почтовые переводы, обнаруживается ровно 24 000 крон из серии С-L, которая находилась во взорванном вагоне. Дальше рассказывает Калаш:

«Вызываю Лоубала и Трошинского и говорю им:

— Идем к Трояну.

По имеющейся у нас информации, Троян в основном работает ночами, а днем спит… Мне нужно застать его врасплох и добиться от него правды.

…Мы, все трое в штатском, незаметно входим в дом. Спокойно звоню в дверь.

В дверях стоит человек, которого я так же мало ожидал увидеть, как и он меня. Передо мной — Карличек.

— Что вы тут делаете? — удивленно спрашиваю я.

Карличек моргает целую минуту…

— Расследую убийство, — говорит он наконец. — Входите…»

Существенную роль в сведении воедино разрозненных фактов играют «озарения» Карличека. Один из его коллег в изумлении говорит: «Не криминалист, а какой-то правнук доктора Фауста. Я когда-нибудь возьму да проверю его очки. Может, они заколдованные…»

Более прямолинеен, хотя и не уступает «Операции С-L» в динамике шпионский роман «Золотая четверка». По дороге к тайнику в приграничной зоне находят убитой резидента с секретнейшим шифром ВХ-222, дающим ключ к «справке о новых инструкциях учебного пилотажа», «плану железнодорожных сообщений с соседними государствами», «открытию, касающемуся маскировочных лаков», и подобным государственным тайнам. Резидент — невеста сотрудника контрразведки, друга Калаша, лейтенанта Вашека Небеского…

Все, что касается темы шпионства и, особенно, характеристики деятельности «западных спецслужб», может вызвать в лучшем случае снисходительную улыбку. Факты, свидетельские показания подозреваемых, цепь панических убийств и самоубийств словно расставлены умелой рукой, и капитану Калашу не остается ничего другого, как анализировать и увязывать их. Вдобавок «доброжелатель», не надеясь на сообразительность сыщиков, подсказывает анонимным письмом, что надо искать шкатулку убитой… Но к финалу система вдруг начинает шататься, грозя рассыпаться совсем, — в частности, не без помощи юного Карличека. Карличек настаивает: «Код оставили неспроста! Забрали более ценное для убийцы — шкатулку! А оставив код, убийца сделал для нас доброе дело. Видимо, это входило в его планы. От кого мы можем ожидать такой услуги? Надеюсь, вы не думаете, что на это способны члены организации Лебруна?.. Поймите же, это был наш человек!»

Неожиданная развязка призвана укрепить веру читателей пятидесятых годов в неколебимую надежность сотрудников госбезопасности и вред индивидуализма.

Две сюжетные линии прослеживаются в романе «Девятнадцатый километр». Одна — это «контригра» чешской госбезопасности против западной разведки, тщательно спланированная и сулящая большой успех; другая — расследование непонятного исчезновения некоего Арнольда Фидлера, бросившего свой мотоцикл у шпионского тайника на девятнадцатом километре… Это «не запланированное» разведкой развитие событий чревато провалом грандиозной операции, «все нити которой» держал «наш полковник», а отдел Калаша «помогал дергать за них. Ни одну нельзя было ни слишком ослаблять, ни чересчур натягивать. Лопнет — беда! Поэтому… работали мы в весьма сильном напряжении».

Изучение биографии Арнольда Фидлера и его отца — владельца фотоателье, имевшего в прошлом связи с эмигрантским чешским правительством в Англии, дает возможность автору еще раз подробно показать методы, которыми ведет расследование контрразведка, порой неотличимые от обычного угрозыска. Но интереснее другая линия, кульминация которой — в исполнении ролей «резидентов» Калашем и Карличеком, проникнувшими в самое ядро шпионской группы.

Очень эффективно работает в этом романе «теория о героизме трусов», созданная Карличеком, так же как в предыдущем — его теория о «психологическом барьере сознания»; в сочетании с умелым давлением на психику допрашиваемых, развитой интуицией и некоторым пренебрежением законом «в интересах дела» они являются гарантией успеха.

Многонаселенность романов Э. Фикера не способствует изображению индивидуальных характеров. Хотя некоторые из персонажей — тот же Карличек, ряд второстепенных героев — наделены запоминающимися и даже оригинальными чертами.

Девятнадцатый километр/Пер. Н. Аросевой//Современный чехословацкий детектив. — М., 1982.

Золотая четверка/Пер. Г. Коновалова//Радуга. — 1963.—№ 7–12;/ Пер. с нем. (!) Г. Васина//Простор. — 1967.— № 1–2.

Операция C–L/Пер. Л. Касюга//Пивоварчик А. Открытое окно… — М., 1972.— (Соврем. пол., чеш. и словац. детектив);//Современный польский, чешский и словацкий детектив. — Кишинев, 1979.

ДИК ФРЕНСИС (Dick Francis)

Романы

Фаворит, 1962

Последний барьер, 1965

Кураж

Ставка на проигрыш, 1969

Смертельный рейс, 1973

Отражение, 1980

Перелом, 1981

Рассказ

Игра наверняка

Англичанин Дик (Ричард Стенли) Френсис (р. в 1920 г.), военный летчик в годы второй мировой войны, профессиональный жокей Королевских конюшен в 1948–1957 гг., неоднократный чемпион страны в скачках, свою писательскую деятельность начал с автобиографии («Спорт королев», 1957). После завершения карьеры наездника в течение пятнадцати лет освещал конные состязания в качестве репортера газеты «Санди Экспресс».

К литературному творчеству Френсис обратился довольно поздно и достаточно случайно, если верить его полушутливому признанию о том, что, нуждаясь в деньгах для покупки нового ковра, он под активным нажимом жены Мэри решил попробовать написать триллер. Так появился его первый и самый знаменитый роман «Фаворит» (в оригинале — «Мертвый фаворит»).

Френсису не пришлось долго фантазировать, выбирая сюжет: богатейший материал ему предоставил личный жизненный опыт. В любом виде спорта есть своя динамичная интрига, способная при умелом изложении увлечь читателя. Но мало какой из них сравнится со скачками по тому криминогенному фону, который окружает состязания, их участников и зрителей. Тайные пружины, создающие непредсказуемость результатов, далеко не для всех являются таковыми. Френсис в «Фаворите» и многих других романах показывает весь механизм влияния на исход заездов, на судьбу жокеев: в основе его — деньги, принадлежащие владельцам самых дорогих лошадей. Тот, кто оказывает сопротивление закулисным махинаторам, должен быть убран со сцены.

Но Френсис никогда бы не обрел своей популярности, задавшись целью только разоблачить грязную игру, даже решая эту задачу средствами детектива. Детективная загадка хороша у него не столько сама по себе (часто она довольно примитивна), сколько в обрамлении других компонентов, которые позволяют говорить о художественных достоинствах романов.

Прежде всего, Френсис превосходный рассказчик, умеющий держать ритм повествования, нагнетать психологическое напряжение, вовремя менять тональность. Его манера работать необычна: она заключается в создании «чернового варианта» текста, который затем начитывается им на магнитофон. Естественно, что при этом устном воспроизведении сложные грамматические конструкции и мудреные словечки уступают место простым и ясным словам и предложениям: ведь его герои (как правило, ведущие повествование от первого лица) — люди без особого образования и далекие от изысканных манер.

Персонажи романов Френсиса — его наибольшее достояние. Это касается и центральных фигур, и эпизодических лиц. Многие из них обладают своим, вполне четким (иногда утрированным) психологическим образом. Женские роли прописаны обычно менее выразительно. Им отведена функция «страдательной» стороны и, в какой-то степени, стимула для подвигов, совершаемых мужчиной («То, что мне не удалось сделать для Кэт с помощью моей любви к ней, я сделал, уничтожив окружающий ее мир», — говорит, например, в «Фаворите» Аллан Йорк).