Дорога без привалов - Олег Коряков

Не ведаю, нажил ли мастер что-то на хлеб-соль, но уверен, что пережил он славную творческую радость и подобную радость доставил тем, кто позднее любовался его творением. А людям свой поступок он объяснил так:

— Раз могу сделать лучше — не могу оставить по-старому. А что могу сделать, вижу, потому — моя это задумка, не чужая…

Не будь у Юрия Яковлевича Хазановича столь жесткой пристрастности к себе, может быть, больше бы издал он книг за тридцать с лишним лет своей литературной работы, но, оглядываясь на созданное им, видишь, что сделано все же очень немало, а главное — добротно.

Добротность — неизменное качество произведений этого писателя, будь то очерк, рассказ или повесть. В этом я вижу не только проявление собственного достоинства автора и его уважения к «потребителю», то есть к читателю. Добротность есть черта народности. Ею всегда отмечены творения народных мастеров, будь то вязь вологодского кружева, тагильская поковка или украинская вышивка.

Может быть, именно с этим качеством было связано в писательской манере Хазановича стремление к обстоятельности, тяга к детальным описаниям тех примет, которые при внимательном рассмотрении помогают понять наиболее существенные черты героя. В каждом художнике сидит исследователь, и художественная литература в конце концов есть не что иное, как исследование сущности человека через действие. Исследовательский талант был присущ Хазановичу-художнику в полной мере, и это придает его произведениям особую силу и выразительность.

Дотошно выискивать «объясняющие» человека детали Хазанович был мастер. Порой даже казалось, что писатель как бы любуется своими находками, чуток смакует их, но право же, это вовсе не плохо. В сочетании с четким строгим языком, плавной и точной фразировкой это давало полнокровное реалистическое изображение, ясное и яркое. «Чтоб было зримо» — одно из требований такого изображения.

Мне приходилось писать вместе с Юрием Яковлевичем для газеты и для кино, и каждый раз это было для меня интересно и поучительно.

Один — за столом с пишущей машинкой, другой прохаживается возле.

— Итак, следующая фраза…

— Что, если мы скажем так?..

Обсуждается один вариант, другой, наконец возникает предложение: «Он устал и сел в кресло». (Я не цитирую, текста я не помню, да тут цитаты вовсе и не обязательны.)

— Хорошо, — кивает Хазанович, — правильно. Только уточним: «Он тяжело, совсем по-стариковски, опустился в старомодное, с витыми ручками кресло, и оно глухо скрипнуло». Да? Вес-то у этого дядюшки — как у Поддубного.

Тут у Юрия Яковлевича могло вырваться сакраментальное: «Кстати, о Поддубном» — и тогда следовала одна из любопытнейших историй, которых помнил он бесчисленное множество.

Он очень много знал.

Я часто повторяю эту фразу, рассказывая о своих товарищах по перу. Что сделаешь, разнообразные знания — одно из необходимых условий писательской работы, хотя сами по себе знания, конечно, не делают из человека писателя. Знаемое используется литератором в его произведениях процентов на пять, не более, остальное лежит втуне. И доброе желание поделиться неиспользованным хотя бы устно овладевает некоторыми литераторами — тогда мы можем услышать множество поучительных и веселых, грустных и забавных рассказов, которые никогда нигде не будут напечатаны. Услышим, если человек умеет рассказывать. Хазанович — умел. Он делал это с тщанием и блеском.

В большинстве этих историй Юрий Яковлевич сам был участником или свидетелем событий, и получилось так не столько потому, что жизнь его была очень уж богата интересными событиями, а потому, что эти события он жадным и зорким взором повсюду выискивал.

Родился Юрий Хазанович на Днепре, в городе Кременчуге, 27 марта 1913 года в семье банковского служащего. Детство его совпало с тревожной и смутной порой гражданской войны. Рокотали артиллерийские канонады, шаяли в небе зарева пожаров, мельтешили в мальчишеской голове имена Деникина, Махно, Петлюры, Зеленого и бог еще знает каких атаманов и головорезов. Лучшими игрушками у кременчугской ребятни слыли тогда жестяные гранаты и боевые винтовочные патроны.

В школе он учился уже в Харькове. Закончив семилетку, поступил в железнодорожный техникум, работал кочегаром и помощником машиниста. Заботливый и мудрый машинист Петр Степанович Штей был одним из тех учителей, которые не забываются всю жизнь. Не забываются и их уроки. В повести «Свое имя» есть главка «Великий потоп». Все, что там происходит с Митей Черепановым, произошло в свое время с самим Хазановичем, с той лишь разницей, что дело было зимой, и Юрию пришлось похуже, чем герою повести.

Науку Петра Штея он постиг, работал уже помощником машиниста паровоза, и добрые люди сказали, что теперь-то парню, пожалуй, засветил зеленый огонек на пути к высшему образованию. И пошел помощник машиниста учиться на инженера. Он поступил в Харьковский механо-машиностроительный институт.

Это были годы становления высшей советской школы. Показательно, например, что пришлось слушать лекции таких разных людей, как молодой блестящий профессор Л. Д. Ландау и профессор Троицкий, который чтение курса специальных станков преспокойно сочетал с исполнением обязанностей церковного старосты. Это были годы острой классовой борьбы, и не случайно молодой и задиристый студент Хазанович стал ответственным секретарем институтской многотиражной газеты.

Не случайно потому, что это вполне соответствовало его убеждениям и характеру. Не случайно потому, что литература уже прочно поселилась в его сердце, а сам он — в литературе. Стихи, которые парень писал в юности, уступили место прозе. В журнале «Червоний шлях» за 1935 год был опубликован его первый рассказ «Барьеры».

Шли годы, Хазанович в 1938 году с отличием закончил институт и стал работать на Харьковском турбогенераторном заводе. Сменный мастер, инженер-технолог, старший инженер отдела главного механика — все было увлекательно и здорово: ведь их завод был единственным турбогенераторным в стране, и на плечи коллектива легли нелегкие задачи по оснащению промышленности и транспорта энергетическим оборудованием.

Работы было много — в цехах, в отделе, в заводской многотиражке. Но оставались еще энергия и кроме дня, ночь, чтобы писать. Начиная с 1935 года Юрий Хазанович регулярно печатал свои рассказы в журналах «Червоний шлях», «Радянська литература», «Молодой бiльшовик», «Молодняк», «Лiтературный журнал». Эти рассказы («Архитектор», «Когда побеждает старость», «Ошибка Петра Макаровича» другие) повествовали в основном о жизни студенческой молодежи; правда, среди них уже появились посвященные заводской тематике.

Рассказы молодого автора обратили на себя внимание читателя и критики. В 1940 году инженер Юрий Яковлевич Хазанович был принят в члены Союза писателей.

Он не спешил профессионализироваться в литературе: заводская работа представляла прекрасную жизненную школу, столь необходимую писателю.

От завода его оторвала война. 23 июня 1941 года воентехник первого ранга Хазанович в составе гаубичного полка выехал на Западный фронт, под Витебск.

Надо ли подробно говорить о солдатских буднях лета сорок первого? Горечь первых поражений, яростную дикость бомбовых ударов и ошеломляющую силу танковых атак — все пришлось перенести молодому офицеру. Смерти он миновал, госпиталя — нет. Тяжело контуженным, с разрывом ткани легкого, Хазановича эвакуировали на Урал, и несколько месяцев врачи бились за его жизнь.

В январе 1942 года в Свердловском отделении Союза писателей появился худой и бледный черноволосый человек небольшого роста в офицерской шинели.

— Хазанович, — представился он и предъявил свои документы: инженер, писатель, инвалид первой группы.

Так он стал уральцем. Навсегда. Не только потому, что остался жить на Урале. Но и потому, что полюбил этот могучий и раздольный край глубоко и прочно. И узнал его получше многих аборигенов. Урал накрепко вошел в его творчество.

Вскоре, в 1943 году, вышла первая на русском языке книга Юрия Хазановича — сборник рассказов «После боя», затем — «34 недели на Майданеке» («Заключенный № 1°920») — одна из первых в советской литературе документальных книг, поведавшая правду об ужасах фашистского плена и мужестве советских бойцов, оказавшихся под игом фашистов.

Я не собираюсь перечислять все произведения Хазановича, но не сказать хотя бы коротко о некоторых из них не могу.

… Только-только отгремела война. Страна лишь начинала залечивать страшные кровоточащие раны. Но уже звучала в буднях, нарастая, величественная и светлая симфония мирного труда. Я понимаю, это тривиальная фраза. Но если вслушаться в мир — фраза очень верная. Надо было тогда, в еще ноющие ранами годы, уловить главное — завтрашнее. И в начале 1947 года в альманахе «Уральский современник», а затем в журнале «Сибирские огни» появилась повесть Ю. Хазановича «Мне дальше».