Белый Волк - Александр Мазин

Точку зрения графеныша я узнал от Ульфхама Трески, немного понимавшего по-франкски и сумевшего подслушать разговор посла со своими людьми. Его счастье, что переводчик оказался с понятием.

Принесли дары. Не скажу, что их богатство поражало воображение. Добыча, которую мы взяли под Плесковым, была куда солиднее. По понятиям норманских конунгов, дары были скромные. Но не оскорбительные, потому что — правильные. Добрые франкские мечи, хорошие доспехи, конская упряжь…

Рагнар удостоил подарки мимолетным взглядом, затем кивнул челяди: унести.

— Чего же хочет от меня твой хозяин ярл Пипин, сын Пипина?

— Мой король предлагает тебе союз! — провозгласил безусый Жерар Бернарович. — Против короля Карла, сына Людовика Благочестивого. В награду мой король обещает тебе… — далее последовали названия неизвестных мне населенных пунктов и территорий. Рагнару они тоже были неизвестны. Зато он точно знал, чего хочет. И спросил без обиняков:

— Даст ли твой господин проводников, которые приведут меня к главному городу конунга франков?

— Я сам поведу твое войско! — не скрывая радости, заявил графенок.

Вот это дело. Толковый проводник — это именно то, чего не хватало нашему доблестному воинству. Покажите нам врага… Нет, не так. Покажите нам, где клиент хранит золотишко, а все остальное мы сделаем сами.

— Что скажете, верные мои? — задал Рагнар чисто риторический вопрос.

«Верные» взревели сотнями глоток. Одобрительно.

Ветер, будто услыхав, вздул пузырем Рагнарово знамя. Вышитый на нем ворон взмахнул крыльями. Добрый знак. Рев викингов поднялся еще на пару десятков децибел.

Вопрос с походом на франков был решен. Собственно, он был решен еще осенью, и все всё знали, но официально простых бойцов ознакомили с планами Рагнара только непосредственно перед выступлением. Так надежнее.

Гуляли два дня. А на третий праздник кончился. Для меня. Потому что к нам заглянул Ивар Рагнарсон. Вместе с французским графенком Жераром. И после первой же выпитой чары чванливый графенок, явившийся к нам уже на изрядном градусе, уставился на меня и заявил во всеуслышание:

— Жоф, а ты что здесь делаешь?

Я понял: такую фразу трудно не понять. Тем более что прибывший с Жераром переводчик услужливо перетолмачил.

— Ты обознался, франк, — вежливо ответил я по-нормански. — Меня зовут Ульф.

— Жоф, ты что, решил надо мной подшутить? — захихикал Жерар Бернарович. — И, обращаясь к Ивару: — Представь, я-то думал, что он — в Париже, а он здесь! Ха-ха-ха!

Ивар почему-то не улыбнулся. И лицо у него стало — как у кота, завидевшего беспечную птаху.

— Кто — он? — поинтересовался Рагнарсон тоном не предвещавшим ничего хорошего.

— Да он же, он! — воскликнул графенок, тыча в мою сторону пальцем. — Жофруа де Мот! Беллаторе Карла!

Я не знал, что значит беллаторе. Но упоминание меня в совокупности с королем франков меня, мягко говоря, изумило. Я растерялся…

А Ивар — нет.

— Взять этого человека! — скомандовал он, указывая на меня.

Третий день попойки заметно снизил реакцию моих соратников. Да и мою тоже. Зато бойцы Бескостного оказались на высоте.

Я не успел ни за нож схватиться (Вдоводел, как и положено, покоился на оружейной «пирамиде»), ни встать.

Раз! — И меня выдернули из-за стола.

Два! — И мои руки вывернуты и скручены ремнем.

Умение быстро и эффективно повязать противника входит в основной набор скандинавских боевых искусств.

А я все еще ничего не понимал. Графенок — тоже. Переводил мутноватый взгляд с Ивара на меня и силился осмыслить происшедшее.

— Ты видел этого человека среди людей Карла-конунга? — спросил Ивар, нависая над молодым франком.

— Ну да. Я ж и говорю: это Жофруа…

— Достаточно! — отрезал Рагнарсон.

Сузив глаза, Бескостный изучал мою растерянную физиономию так, словно пытался прочесть у меня на лбу некую великую тайну.

К сожалению, на моем челе не было ничего, кроме испарины.

— Уведите шпиона и всё подготовьте! — процедил Ивар. — Я сам буду его допрашивать! — И моим ошарашенным друзьям, тоже ничего не понимавшим, но готовым схватиться за мечи: — Не дурить, хускарлы! Найдите Хрёрека Сокола. Я хочу его видеть!

Несколько наших тут же кинулись к выходу — за ярлом.

А меня поволокли прочь.

Я не отбивался. Всё еще надеялся, что это — шутка.

Однако минут через двадцать стало ясно, что это совсем даже не шутка.

Меня втащили в один из длинных домов ставки Рагнара, содрали одежку и привязали к столбу напротив очага. Проделано всё это было со сноровкой, говорившей о том, что данная процедура парням Ивара отнюдь не в новинку.

Так же привычно был извлечен и разложен пыточный арсенал.

В доме было довольно прохладно, но я вспотел. Нервы.

Правда, я всё еще надеялся, что со мной сначала поговорят, а уж потом начнут резать.

Всё зависело от допросной тактики палачей. Входил ли в то, что Ивар назвал «подготовкой», так сказать, «разогрев» жертвы…

Теоретически я был неплохо подкован в допросной тактике. Я знал, например, что большинство из специалистов форсированного допроса в моем собственном хирде считают, что предварительная обработка жертвы сокращает время получения информации.

Другие полагают иначе. Единой системы нет. Каждый палач подходит к вопросу, так сказать, творчески. За время моего пребывания в викингах я вдоволь наслушался разговоров о том, как следует проводить допросы. Этой «увлекательной» теме посвящалось не меньше времени, чем, скажем, правилам проведения хольмганга. Умение «разговорить» врага считалось настоящим искусством. В нашем хирде были признанные мастера этого дела. Но и любителей тоже хватало. Умение правильно (то есть максимально болезненно и максимально долго) обрабатывать пытуемого входило в здешний «курс молодого бойца».

Но то, что до сего печального момента оставалось для меня теорией, истинные викинги воспринимали очень даже практически. Тем более каждый понимал, что может запросто оказаться и в роли жертвы. Это уж как судьба распорядится. Что есть достойное поведение в этом прискорбном случае, тоже обсуждалось не единожды.

Помните поговорку: «На миру и смерть красна»?

Так вот, каждый скандинавский воин умирал именно «на миру».

Его смерть видели боги. То, как он вел себя в критической ситуации (а что может быть критичнее допроса с применением раскаленного железа), становилось достоянием общественности, передавалось из поколения в поколение и, соответственно, приумножало или приуменьшало славу рода.

Умение же терпеть любую боль, считалось таким же достоинством, как и умение ее причинять.

Увы, я получил совсем другое воспитание и относиться к ожидающим меня пыткам с фатализмом средневекового скандинавского воина не мог. Так что меня очень беспокоило, не начнут ли ребята Ивара пробовать на мне свои палаческие навыки раньше, чем появится кто-то, способный их остановить.

Мне повезло. Мой ярл появился раньше, чем железо накалилось. То есть очень быстро. Влетел в дом, бросил на меня яростный взгляд: «Опять ты!» — и рявкнул на моих палачей так, что те от меня немного отодвинулись. Немного. Палачей не испугал ни мой ярл, ни то, что Хрёрек пришел не один. С ним были Ольбард, Трувор, Ульфхам и, к моему некоторому удивлению, Харальд Щит.

Впрочем, будь с моим ярлом вчетверо больше народу, парни Ивара всё равно не смутились бы. Хрёрек — вождь авторитетный, но они — люди Бескостного. Вот придет Ивар, тогда и разберемся. А пока можно и повременить с порчей моего драгоценного организма.

Отвязывать меня не стали. Да Хрёрек этого и не потребовал. Знал, что палачи заартачатся. А идти на открытый конфликт — себе дороже.

Наконец явились главные действующие лица. Ивар. И его папаша.

Если бы мне потребовалось выбрать, кто из них страшнее, я бы, пожалуй, затруднился ответить.

— Немедленно освободи моего человека, Ивар Рагнарсон! — потребовал Хрёрек. — Что за беззаконие ты творишь!

— Спокойней, родственничек, спокойней, — пророкотал Рагнар. — На своей земле я решаю, что есть Закон. Кому не нравится — может убираться прочь!

— Освободи его — и мы уйдем! — заявил ярл, бросая на меня яростный взгляд.

Я был польщен: из-за моей скромной персоны Хрёрек готов отказаться от будущего великого похода!

— Не торопись, Сокол! — От смешка Ивара у меня кровь застыла в жилах. — Я уже давно чувствовал, что этот твой хускарл отличается от других. Но я думал: в хорошую сторону. А оказывается, он — лазутчик франкского конунга. Что скажешь, Жофруа?

Мне очень хотелось послать его в задницу. Или обложить по матушке. Но здесь так не принято. Здесь хорошим тоном считается вести себя так, будто ты не к столбу привязан, а играешь в шахматы с добрым приятелем.