Сочинение на свободную тему (сборник) - Александр Рей

Да и вообще, если быть до конца откровенным, ментовка – это не мое. К сожалению, это стало понятно лишь в начале третьего года обучения… А хотя нет, постиг я это значительно раньше, а вот признался себе в неудачном выборе лишь спустя два курса, когда возможности отказаться или что-то изменить практически не осталось. Женившись, я обременил себя материальными обязательствами перед супругой. Да и отцу, устроившему меня в училище (с конкурсом 50 человек на место), я не могу просто сказать: «Знаешь, пап, я тут подумал и решил, что не хочу больше быть милиционером!» Я даже, знаю как он поступит: недоуменно приподнимет левую бровь и спросит: «Хорошо, ментом ты быть не хочешь, а кем же тогда?» Вот тут я и поперхнусь собственными словами, потому что не имею об этом понятия. На самом деле это довольно мерзко – не знать, что хочешь. Ну правда, уйду я из училища (что не так просто) – и что дальше? Ведь у меня, по сути, ни интересов, ни увлечений, ни целей как таковых… Так заведено, что жить нужно ради чего-то конкретного, и, чем конкретнее цель, тем лучше. Жизненно необходимо иметь впереди маячки, указывающие, что в скором времени случится: свадьба, повышение зарплаты или уж совсем банальное – своё день рождения или отпуск.

Но, увы, всё эти мелочи меня не интересуют… И вообще ничего не интересует: ни покупки, ни поездки, ни праздники – всё это наступает как-то само собой и без моего непосредственного участия. Единственное, чем я с удовольствием занимаю свои мысли – это пережитое во сне. Я могу долго сидеть, даже не шелохнувшись, в мельчайших подробностях вспоминая фантазмы минувшей ночи. Но, так как грёзы не могут считаться увлечением, а моё желание побыстрее заснуть – общественно полезным, только и остаётся, что ходить в училище, заставляя себя стремиться хорошо его закончить и быть примерным мужем… Что, опять-таки, получается довольно хреново… Ну, не умею я и не хочу скрывать полнейшее равнодушие ко всему происходящему вокруг, в том числе, и к присутствию Ани в моей жизни. Она, конечно, обижается, когда я откровенничаю, но потом остывает и убеждает (больше себя, чем меня) что её любви хватит на двоих. На мой взгляд, у неё то и на себя-то любви не хватает, что уж обо мне говорить… Со своей стороны, коль уж я решился на брак, то добросовестно стараюсь быть опорой семьи… То, что это не выходит – другой вопрос. Главное – делаю всё, от меня зависящее, чтобы потом, когда этот карточный домик (наивно именуемый «семья») неминуемо рассыплется, с меня не было бы спроса… Нет, спрос-то с Аниной стороны будет по-любому, но главное, чтобы я себя чувствовал легко, без багажа невыполненных обещаний и ярма невыплаченных долгов…

А пока дом не разрушился, каждый из нас получает необходимое: я – хоть какой-то смысл, временно подпирающий столп моего неопределенного бытия, а Аня… Аня получает что-то своё – то, что она считает любовью и что наверняка тоже временно заменяет ей смысл жизни. Хотя точно сказать не могу, может, на самом деле смысл её существования – это я и есть? Тогда смысл моего бытия – видеть сны. Как-то некрасиво получается… Не по-людски. Чтобы хоть как-то сгладить бросающееся в глаза уродство наших отношений, станем считать, что мне (пока ещё) просто не пришло время обрести свой смысл. Аня же обрела его раньше в моем лице или же искренне ошибается на мой счет. Надеюсь, она постигнет истину одновременно со мной и мы выпорхнем на просторы только что обретённого смысла бытия вместе… Дабы затем каждому отправиться восвояси…

– С прибытием на учёбу, курсанты! – перебил мои мысли привычный голос начальника училища, приветствовавшего нас на плацу перед занятиями вот уже два с лишним года.

– Здравия желаем, товарищ полковник!!! – хором взревели полторы тысячи мужских глоток.

Обычно потом «старый полкан» (как все его здесь называли за глаза) толкал короткую речь о важности и элитности ментовской работы или делал какие-либо объявления и мы, курсанты, расходились по кабинетам. И в этот раз традиция не нарушилась. Лишь стоило нам утихнуть, как полковник осмотрел стройные ряды подопечных и объявил:

– Сегодня к нам в училище пребывает генерал-лейтенант Максимов Федор Семёнович с целью плановой проверки.

Эта тирада была произнесена уверенным, хорошо поставленным командирским голосом. Все его внимательно слушали, не смея лишний раз моргнуть.

– Сами знаете, проверять у нас нечего: наше училище МВД считается лучшим в России. Именно это мы и должны в очередной раз показать Федору Семеновичу. Как себя вести, каждый из вас прекрасно знает, поэтому я могу не беспокоиться за честь учебного заведения. Ну что ж, вольно и по аудиториям. РА-АЗОЙДИ-ИСЬ!!! – скомандовал полковник и направился к корпусу. Лишь после того, как начальник скрылся внутри, мы стали расходиться – так было заведено.

Обещанный генерал-лейтенант прибыл ближе к полудню. Несмотря на обозначенную «плановость», даже первокурсники, ещё ни разу не сталкивавшиеся с визитом верхов, поняли всю важность именно этой проверки. Первое, что бросалось в глаза – лёгкое волнение нашего полковника в момент произнесения речи. Насколько старик был невозмутим, настолько же он с лёгкостью скрывал от постороннего глаза любые свои переживания. А в этот раз ему это не очень удалось. Должно произойти что-то действительно необычное, чтобы сам «полкан» попросил нас вести себя хорошо.

Второе – это сама комиссия. Когда во двор заехал большой чёрный джип в единственном экземпляре, наша группа стояла в коридоре, дожидаясь преподавателя криминалистики. И я заметил: все разом удивленно переглянулись. Просто даже самая обычная проверка привозит минимум двух толстозадых генералов с целой уймой лакеев, с трудом размещающихся в караване из пяти-семи чёрных авто. А тут всего одна машина. Когда же вышел сам проверяющий, обозначенный «генерал-лейтенантом Максимовым Эф Эс», в сопровождении всего одного капитана, также выполняющего функции водителя, каждый из нас заподозрил неладное…

Предчувствия подтвердились ближе к двум, когда по училищу прошёл слух, что полковник с проверяющими бродят по этажам, заходя в аудитории прямо во время уроков и о чём-то спрашивают то преподавателей, то самих курсантов. Короче, что-то явно разнюхивают.

– Судя по всему, полкану пора в отставку. Эта инспекция по его душу, – озвучил однокурсник мысль, крутившуюся в голове у большинства из нас.

Сколько проверок за два с лишним курса я пережил – из раза в раз всё проходило по одному сценарию: полковник встречал проверяющих у их машин и важно вёл их в свой кабинет. Естественно, его большую часть занимал ломящийся от яств стол. Там комиссия и оседала тяжёлыми булыжниками до позднего вечера, после чего на следующий день вместо полковника нас приветствовал его зам.

Максимум, на что могло хватить проверки – заглянуть в бумажки, сопоставить цифры и, убедившись, что полковнику красть особо нечего, с чувством выполненного долга приступить к неизбежному фуршету.

Несмотря на предупреждения, я почему-то оказался совершенно неготовым увидеть три силуэта, проскользнувшие в зал, из-за чего, собственно, и пропустил захват, спустя мгновение оказавшись на матах с выкрученной рукой. Занятие по айкидо было в самом разгаре. Мы отрабатывали захваты.

Стоило офицерам зайти в зал боевых искусств, как вся группа, вымуштрованно затрачивая считанные мгновения, выстроилась в ряд, бодро гаркнув:

– Здравия желаем, товарищи офицеры!

Генерал, оказавшийся сухопарым, невысоким мужичком (что особенно бросалось в глаза рядом с высоким, крепким капитаном), улыбнулся:

– Молодцы они у тебя! – обратился он к полковнику. – Все как один красавцы, смельчаки и умницы, а?

– Мы принимаем лучших, Федор Семёнович и делаем из них лучших из лучших, – спокойно поддержал генерала начальник училища.

Проверяющие стали двигаться к нам, неспешно дефилируя вдоль застывшего ряда «умниц». Казалось, им просто некуда девать время и они убивали его в скитаниях по кабинетам и светских беседах. Они несли пустопорожнюю галиматью о качествах современного мужика, о главенстве воли над физическими данными и тому подобную ахинею, совершенно не замечая окаменевших курсантов, словно ни о чём серьёзном и речи не шло. Лишь капитан, идущий старшим офицерам след в след, «работал». Хотя его действия охарактеризовать было сложно. Вёл себя проверяющий более чем странно. Ничего подобного я ещё не видел. Он то закрывал, то открывал глаза, то напрягал челюсть, играя скулами, то ронял голову на грудь, при этом не переставая громко втягивать в нос воздух.

А полковник с генералом делали вид, что и вовсе не замечают эти странности. Больше всего данная процессия напоминала фарс в каком-нибудь заштатном модерн-театре. Двое старших ведут светскую беседу, а за их спиной бьётся в конвульсиях капитан-эпилептик.

По идее, в стойке «смирно» наши взгляды должны быть устремлены «в пустоту»: взгляд в упор расценивается как неуважение к старшему по званию. Но (бьюсь об заклад) никто не мог оторвать глаз от этого странного спектакля.