Обрести бессмертие - Роберт Сойер

— Или, может быть, муравьедом, — добавил двойник. — Я себя не вижу, но знаю, что у меня очень длинный язык.

— Перевоплощение… — задумчиво произнес Саркар, покачав головой. — Моих друзей-индуистов это порадует. Но должен заметить, Питер, я надеялся, что тебя ожидает нечто более приятное, чем перевоплощение в трубкозуба.

— Я проголодался, — нагло заявил голос из динамика. — Не найдется ли у кого-нибудь из вас немного муравьев?

— Я этому не верю, — проворчал Питер.

— Ха! — откликнулся динамик. — Я видел, как ты заглянул сюда на минутку.

— Нет, — возразил Питер. — Ты не мог меня видеть.

— Ну, — неохотно согласился голос, — тогда, значит, это был Саркар.

— Кончай заливать, — возмутился Саркар.

— Ты просто нас дразнишь, — поддержал Питер.

— Каков отец, таков и сын, — ответил двойник.

— Ты что-то слишком много шутишь, — сказал Питер в микрофон.

— Смерть очень забавна, — продолжал Дух. — Нет, скорее это жизнь очень забавна. Нелепа, сказать по правде. Все это — сплошная нелепость.

— Забавна? — переспросил Саркар. — Я думал, смех — это физиологическая реакция.

— Хохот — возможно, хотя я пришел к выводу, что это скорее социальное, чем биологическое явление, но способность находить что-то смешным не биологична. Я знаю, что, когда Питер смотрит по телевизору комедии, он почти никогда не смеется вслух, но это вовсе не значит, что ему не смешно.

— Пожалуй, — согласился Питер.

— По правде сказать, я теперь точно знаю, что такое юмор: это реакция на внезапное образование неожиданных нейронных сетей.

— Не дошло, — сказал Питер.

— Вот именно. «Не дошло». Люди говорят в точности одно и то же, когда они не понимают чего-то серьезного и когда они не понимают шуток: мы интуитивно чувствуем, что не хватает какого-то соединения. Это соединение является нейронной сетью. — Загробный двойник продолжал без единой запинки. — Смех — даже если это всего лишь внутренний смех, кстати, единственно возможный для меня сейчас, так как и сторона у меня теперь только одна, внутренняя, — это реакция, сопровождающаяся образованием в мозгу новых соединений. Но при этом наблюдается очень сильное возбуждение синапсов. Так они никогда прежде не возбуждались или в крайнем случае делали это очень редко. Когда вы слышите новую шутку, вам смешно, и вы даже можете рассмеяться, услышав ее во второй или в третий раз, но любая шутка рано или поздно приедается. Вы ведь знаете старую шутку: «Зачем цыпленок перешел через дорогу?» Мы все смеялись над ней в детстве, а вот взрослым она совсем не кажется смешной, и это различие в нашей реакции связано вовсе не с тем, что в самой этой шутке есть что-то детское — на самом деле это не так, — она, напротив, весьма изощренная. Все дело в том, что соответствующая нейронная сеть теперь уже прочно установлена.

— Какая нейронная сеть? — спросил Питер.

— Та, которая связывает наши представления о домашней птице, которую мы обычно считаем глупой и пассивной, и наши представления о целеустремленности и личной инициативе. Вот что смешно в этой шутке: идея, будто цыпленок мог перейти через дорогу потому, что он сам этого захотел, потому что ему, возможно, стало любопытно, что там, на той стороне; это новая идея, и образование новой сети взаимодействующих нейронов, выражающей эту идею, и вызывает то мгновенное нарушение мыслительных процессов, которое мы называем смехом.

— Я не уверен, что могу с этим согласиться, — сказал Питер.

— Я бы пожал плечами, если бы мог. Хорошо, постараюсь это доказать. Знаешь, что заказывает мистер Спок, когда заходит в интендантство Звездного Флота? — Здесь двойник впервые сделал паузу, как заправский комик. — Один «Вулкан», только, пожалуйста, не с расплавленной системой управления.

— Очень неплохо, — одобрил Питер, улыбнувшись.

— Спасибо. Разумеется, я только что это придумал, не мог же я рассказать тебе анекдот, который мы оба уже знаем. А теперь подумай: что, если бы я рассказал этот анекдот немножко по-другому, начав, к примеру, так: «Ты когда-нибудь слышал о «Вулкане» с расплавленной системой управления?» Так вот…

— Это бы все испортило.

— Вот именно! Та часть твоего мозга, где содержатся мысли о «Вулкане» с расплавленной системой управления, была бы заранее активирована, и в конце рассказа не возникла бы неожиданная ассоциация между мыслями о еде, например, о мороженом, и бомбардировщиках «Вулкан». Обычно они не связаны между собой. А ведь именно это новое соединение и вызвало смех.

— Но мы редко смеемся вслух, когда остаемся одни, — заметил Саркар.

— Совершенно верно. Мне кажется, смех в обществе служит совсем другой цели, чем внутренний смех. Видишь ли, неожиданные соединения могут доставлять удовольствие, но они могут также и огорчать — мозг начинает тревожиться, все ли с ним в порядке, — так что когда рядом есть другие люди, он посылает им свой сигнал, и если этот сигнал возвращается, то мозг успокаивается; если же нет, то мозг озабочен — может, со мной что-то не так? Вот почему люди столь серьезны, когда говорят: «Ты что, не понял?» Им отчаянно хочется разъяснить шутку, и они сильно расстраиваются, когда другой человек не находит ее смешной. Именно поэтому в комедиях положений, предназначенных для показа по телевидению, приходится заранее записывать на пленку звуки хохота в определенных местах. Это делается не для того, чтобы подсказать нам, где мы должны смеяться, а чтобы заверить нас, что мы действительно смеемся там, где надо, что смеяться здесь нормально. Звуковая дорожка с записью хохота не может сделать глупое шоу хоть чуточку смешнее, но она помогает получить максимум удовольствия от смешной комедии, позволяя нам расслабиться.

— Но какое это может иметь отношение к загробной жизни? — спросил Питер.

— Самое прямое. Поиск новых ассоциаций — вот все, что мне осталось. С юных лет я каждые несколько минут думал о сексе, но теперь я не только не чувствую полового влечения, а даже не понимаю, почему был настолько всем этим озабочен. У меня также были навязчивые мысли о еде, я вечно гадал, что буду есть в следующий раз, но и это меня теперь нисколько не волнует. Единственное, что мне осталось, это искать новые связи. Единственное мое теперешнее достояние — это юмор.

— Но у многих людей почти нет чувства юмора, — заметил Саркар.