Вечное дерево - Владимир Дягилев

- Мы его встретили как подобает, - продолжал Песляк, не обратив внимания на задиристую реплику парторга цеха. - Статью, портрет напечатали в многотиражке. Помните?

- Помним,-отозвались коммунисты.-У чужого станка.

- Хотели авторитет создать. Как бы вексель выдавали, надеялись, что товарищ Стрелков оправдает наше доверие... А он... Деталями поменялся.., Молодежь портит...

- Вас неправильно информировали,-все-таки вмешался Дунаянц.

- Затем и пришел, чтоб на месте решить. - Песляк повернулся всем корпусом к Стрелкову: - Товарищ Стрелков, быть может, вы проясните?

- Если разрешите.-Степан Степанович как-то даже и не воспринял весь разговор серьезно. И сейчас, встретившись глазами с Песляком, он подумал не о себе, а о нем и в душе посочувствовал ему, как сочувствуют больному или инвалиду.

- Давайте только честно, прямо, по-военному,- проговорил Песляк, словно и в самом деле хотел подбодрить его, как необстрелянного солдатика.

Степан Степанович заметил огонек папиросы, блеснувший в дальнем углу, и различил лицо Клепко.

"Ах, вот оно что..."-подумал он и тотчас в уме связал слова Песляка и это лицо. И вдруг заволновался, начал совсем не так, как собирался:

- Я, товарищи, действительно полковник. Ушел в отставку по рапорту. И к вам-добровольно. Сам настоял на этом. Мне и должности давали, и другую работу предлагали. А я не захотел. Это трудно объяснить.

Как бы сказать? В общем, в родные места в конце жизни каждому съездить охота. Вот что-то похожее. Захотелось с юностью свидеться. Любил я слесарное дело. С него и в армию ушел. Да и другой гражданской специальности у меня нет.

- Один вопрос, - прервал Песляк.-Вы нарядом с бригадой Пепелова поменялись?

- Нет. Я поменялся деталями с товарищем Клепко.

- Но это уже уточнение, - сказал Песляк. - Важно, что был такой факт. Был?

- Да,-подтвердил Степан Степанович, Детали, расценки были больным местом цеха.

Народ зашумел.

- На жирненькое потянуло.

- Он ухватит. Привык к власти.

Степан Степанович смотрел на Песляка, ожидая, когда тот наведет порядок. Песляк стоял высокий, солидный, довольный собой. И вдруг он начал уменьшаться в глазах Степана Степановича, точно он посмотрел на него в перевернутый бинокль, начал как бы таять на глазах: настолько ясны стали его намерения, его задача.

"А я-то думал - фигура".

- Это недоразумение,-произнес Степан Степанович, сдерживая возмущение. - Я все объясню.

Но Песляк прервал его:

- Может, лучше ваши товарищи выскажутся... Чтобы всем было ясно...

"Не хитри, - подумал Куницын, молча наблюдавший за ходом собрания и все понимавший.-Злопамятный, опасный ты человек... И хорошо, что я ухожу. Правильно". Ему не терпелось сказать все, что он думает и знает.

Но как в его положении это сделать?

- Вот товарищи Пепелов или Клепко. Пожалуйста, - предложил Песляк. Пусть они выскажутся.

Из дальнего угла протиснулся Клепко, передернул щекой и губами, будто муху спугнул.

"Так оно и есть",-подумал Степан Степанович и как-то сразу успокоился. К нему пришла присущая ему шутливость.

- Давайте сюда,-предложил он.-Тут повиднее...

Клепко стрельнул на него злым взглядом и произнес хрипловато:

- Был факт. С реостатами... Поменял, а потом... - он хотел сказать, как все узнали об этом и как корили его за ловкачество, но вовремя понял, что многие об этом знают, и перевел на другое:-А потом расценки сбил, будь здоров...

- Он внес рацпредложение, - вставил Кузьма Ильич,

- Мы свидетели, - с места поддержала Ганна.

- Тебя ж не было, - отговорился Клепко.

- Я был. Дайте слово, - попросил Сеня Огарков.

- Ас молодежью? - спросил Песляк, жестом велев Клепко идти на место.-А "кроссы" по цехам? А "пробег автокара"? Разве этого не было?

- Было,-признался Степан Степанович.-Я с малолетства люблю кроссы. Хобби у меня такое.

Шутка понравилась. Собрание засмеялось.

- Шутить можно, товарищи,-сказал Песляк.-Но тут партсобрание. Вопрос-то серьезный.

Все притихли. Было слышно, как Кузьма Ильич поглаживает лицо и щетина на бороде потрескивает под его рукой.

- Я желаю,-донеслось из дальнего угла.

К столу протискивался Георгий Фадеевич. Песляк вспомнил неприятный разговор с ним в парткоме, хотел воспрепятствовать выступлению, но было уже поздно.

Георгий Фадеевич стоял у стола, и аудитория приготовилась слушать его. - Геогрий Фадеевич заложил руки за спину, потом переложил на живот, будто нашел для них удобное место, и сказал негромко:

- С расценками у нас, конечно, безобразие. Один вал чуть покороче другого, а цена...

- Так это ж не из той оперы, - прервал Песляк.

- Отчего же? - не смутился Георгий Фадеевич. - Все из одной. И если вы уж дали слово, то не нарушайте демократию. Она у нас у всех одна -у начальников и у рядовых коммунистов.

Собрание одобрительно зашумело.

- Так вот... - невозмутимо продолжал Георгий Фадеевич. - Вы б лучше этими вопросами занимались, а не высасывали из пальца.

- То есть как?! - повысил голос Песляк.

- Да очень даже и просто. - Георгий Фадеевич поклонился Песляку, что должно означать: "мы не глупее тебя - видим".

"Его не только я раскусил",-подумал Куницын и рассмеялся, будто закашлялся.

Песляк окинул его сердитым взглядом, но не сказал ни слова, уткнулся в свои бумаги, для виду разложенные перед ним.

- Что, мы не видим? - продолжал Георгий Фадеевич.-Мы ж знаем, кто чем дышит. Этот полковник.

он ведь что? Он коренной работяга. На кой хрен ему наш завод, наша грязь, ежели бы...

Степан Степанович почувствовал комок в горле и отвернулся.

- И на кой хрен ему эта зелень, сачки... Да что, мы не видим, как он за ними гоняется...

Тут опять зашумели все разом.

- Видели.

- Знаем.

- Терпенье надо иметь.

- Пора,-быстро проговорил Кузьма Ильич, точно обрадовавшись повороту собрания и в то же время желая помочь секретарю парткома выбраться из неловкого положения, в которое, впрочем, он попал по доброй воле. Обеденный перерыв кончился. Работать, товарищи.

Песляк мысленно поблагодарил начальника цеха, встал и, приняв невозмутимый вид, закруглился:

- Ну что ж, товарищи коммунисты... Коль так, то действительно нас неправильно информировали... А то, что поговорили по душам,-неплохо... Желаю вам всем и вам лично... - Он повернулся к Стрелкову, намереваясь пожать ему руку, но Степан Степанович уже направлялся к выходу.

* * *

Кузьма Ильич тронул Степана Степановича за плечи.

- Зайдем ко мне.

Курили. Молчали.

- Хорошо еще, что о браке не успели доложить, а то бы... - после долгого молчания произнес Степан Степанович.

- Доложат,-отозвался Кузьма Ильич.-Будь ко всему готов.

- А вы-то как?

- Да все так же...

- Наверно, в душе раскаиваетесь, что меня бригадиром сделали? - спросил Степан Степанович. - Сами настояли.

- И правильно,-подтвердил Кузьма Ильич.-Ты только не вздумай... в смысле отказываться.

- Теперь не отступлю.

Кузьма Ильич одобрительно кивнул.

- А как быть с браком? - спросил Степан Степанович.

- Подумаем.

- И я тоже приму меры. Больше следить буду. Проверять чаще.

- Ты упрости,-посоветовал Кузьма Ильич.-Дай каждому по одной операции.

- Так у Ганны... И я хотел...

- Вот и делай... А главное, не вздумай...

- Об этом и говорить нечего... Отступать не приучен...

Домой Степан Степанович шел с двойным чувством:

приятно было, что не только начальство цеха, но и товарищи поняли его и большинство на его стороне, но и досадно, что Песляк недоволен им, проверяет, и, конечно;

у него есть основания сомневаться в бригадирских и воспитательских способностях Степана Степановича: дело-то пока идет плохо, мальчишки-то брак выдали...

Нина Владимировна встретила его хмуро. И по тому, как взлетели брови, Степан Степанович понял: предстоит неприятный разговор.

Он еще попробовал оттянуть время, зашел в ванную комнату, долго мылся. Но это не помогло.

Нина Владимировна сидела за столом и ждала его выхода.

- Ты действительно бегаешь по заводу вдогонку за мальчишками? спросила она, глядя на Степана Степановича исподлобья.

Он медлил, сдерживая раздражение, вызванное ее вопросом, ее непривычным вмешательством в его дела. Он чувствовал, что после всего именно сегодня может не сдержаться и произойдет серьезная стычка. Он не хотел лишних тревог и волнений.

- Я тебя спрашиваю.

- Да. Было.

Степан Степанович ожидал крика, обычной вспышки, упреков и оскорбительных слов. Но Нина Владимировна сказала необычно сдержанно, почти шепотом:

- Что же это? За что семью позоришь?

Этот ее полушепот подействовал на него сильнее всякого крика, он был как бы новым оружием, против которого Степан Степанович не нашел еще защиты.