Граф Платон Зубов - Нина Молева

— Авантюристы привлекают всегда себе подобных.

— Вот как! А чтобы закончить разговор о благонадежности Андрея Ивановича, скажу одно: его дочь — невестка нынешнего венецианского посла при вашем дворе.

— Ты бы начал именно с этого. Венецианцы очень чувствительны на всякие отклонения от порядочности.

— Вы так думаете, ваше величество? Надо будет запомнить на будущее. У меня сложилось мнение, что это обыкновенные торговцы, больше всего беспокоящиеся о своем промысле и его безопасности.

— Но я не знала, что ты так интересовался историей. Оказывается, твой выбор был далеко не случайным. Или, во всяком случае, он пока удовлетворяет тебя.

— О да. А разговор о моем секретаре — тем более. Думаю, ваше величество, вы слишком хорошо знаете господина Альтести. Разве не вы сами решали его судьбу?

— Что за идея!

— Самая обыкновенная. Альтести участвовал в поисках и поимке вашей авантюрьеры. Вы разрешили вести эту поимку не вполне законными методами, а после счастливого окончания дела предпочли всех действующих лиц задержать в России. На всякий случай. И на очень выгодных условиях. Альтести оказался превосходным подручным графа Орлова-Чесменского, значит, ему нечего было рассчитывать на возвращение на родину.

— Мой друг, ваши догадки говорят о том…

— Что Платон Зубов постепенно начинает разбираться в механизме власти, не правда ли? Но вы ведь этого и хотели, государыня. Так похвалите же способного ученика!

Екатерина II — А. Г. Орлову.

…Письмо, к вам писанное, от мошеницы, я читала и нашла оное сходственным с таковым же письмом, от нее писанным к графу Н. И. Панину. Известно здесь, что она с князем Радзивиллом была в июле в Рагузе, и я вам советую послать туда кого и разведать о ее пребывании, и куда девалась, и если возможно приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было ее посадить на наш корабль и отправить ее за караулом сюда; буде же она в Рагузе гнездит, то я вас уполномочиваю чрез сие послать туда корабль или несколько, с требованием о выдачи сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и природу, вовсе несбыточные, и в случае непослушания дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомб несколько метать в город можно; а буде без шума достать способ есть, то я и на сие соглашаюсь. Статься может, что она и из Рагузы переехала в Парос и сказывает будто из Царьграда…

Ноября 12 числа 1774 года.

Петербург. Зимний дворец. Апартаменты П. А. Зубова. П. А. Зубов и А. М. Грибовский.

— Потолковать с тобой, Адриан Моисеевич, хотел.

— Не рано ли побеспокоил вас, ваше сиятельство? Как передали мне приказ ваш ввечеру, так едва ли не всю ночь на часах простоял — сна ни в одном глазу: не опоздать бы к вам.

— Ценю. А только службу твою, полагаю, заменить надо. Хватит тебе государыне иностранную почту читать. Не по твоим способностям работа.

— Так ведь я, ваше сиятельство, сами знаете, и указы ее императорскому величеству на подпись подношу.

— Еще бы не знать! Так ведь не сам указы сочиняешь.

— Шутить изволите, ваше сиятельство.

— Да нет, какие шутки. Так полагаю, пора тебе другим делом заняться. Обязанности Державина помнишь?

— Это когда почту личную государыне докладывал?

— Вот-вот. Только от дурной головы принялся сам судить да рядить, справедливость, видишь ли, восстанавливать.

— Так и вышло, ваше сиятельство: ни себе, ни людям.

— Надоел императрице хуже банного листа. Так вот хочу, чтобы ты, Адриан, этим делом самолично занимался.

— В каком качестве, ваше сиятельство?

— Статс-секретаря принятия прошений.

— Ваше сиятельство!

— Что, дух захватило?

— Как не захватить. Только ее императорское величество ни полсловом мне о подобной чести не намекнула.

— Ее величество ничего еще и не знает.

— Так как же…

— А вот так. Как решу, так и будет. Да и привыкла к тебе государыня. С радостью согласится.

— А уж я бы, ваше сиятельство!..

— Твое дело — во всех прошениях досконально разбираться. Какие в дело пускать, по каким резолюции императорские готовить, а какие в корзину или в долгий ящик. Докладывать обо всем мне будешь. Полагаюсь на тебя, только своему глазу больше верю.

— Да и мне куда надежнее, ваше сиятельство. Под вашим наблюдением и указаниями это же не работа — радость одна будет.

— Радость — не радость, раньше времени не решай. Помни — недоброжелателей у тебя хватает, у меня тем более. Так чтоб комар носу не подточил, слышишь, Адриан Моисеевич? Что ж о жалованьи не спрашиваешь?

— Как можно, ваше сиятельство! И в голове такое не поместится — счастье быть с вами обок. И с государыней императрицей.

— Прав, не обижу. Поместье тебе подобрать надо.

— Если бы на Волге, ваше сиятельство.

— Будет тебе и на Волге, и с рыбными тонями. А пока главное — следи за Малым двором. Сам знаешь, многие за цесаревича болеют. Масоны, скажем.

— Для ведомства Шешковского.

— Отнюдь! И думать о таком не моги. Тут знаешь, осторожность какая нужна. Государыне не два века жить, а нам с тобой много дольше. Это чтобы потом с нами все счеты сводили? Нет, уволь, братец. Знать надобно, а в дело пускать только с умом, семь раз отмерив.

— Ваша правда, ваше сиятельство. Не перестаю удивляться, как вам удается с Малым двором в добрых отношениях оставаться. При характере цесаревича да подозрительности его!

— Каждая царственная особа иметь характер нелегкий для простых людей может. Право венценосцев. А Павел Петрович рано ли, поздно престол займет, и тогда…

— А как же Александр Павлович?

— Тихо! Тихо, Грибовский! О чем говоришь — сам не знаешь. Как Господь определит, так и будет. А пока поздравляю с назначением. Сегодня ввечеру тебе государыня о нем сама скажет.

— Ваше сиятельство, по гроб обязан!

В. В. Капнист — А. А. Капнист. 17 мая 1793. Петербург.

Чтоб несколько польстить государыне и склонить ее на некоторое мне благоволение, написал я оду на обручение великого князя Александра[16]. Державин поднес ей мою оду 10 числа пополудни. Одиннадцатого поутру преподнес я оду великой княгине Елизавете, а после полудня — великому князю Александру. Сии последние меня поблагодарили, а что о сем думает государыня, пока не знаю…

Посылаю тебе экземпляры: прочти и подивись, как нужда впервые заставила меня в два дня сочинить оду. Ежели бы мне надо было бы, чтоб вырваться отсюда, сочинить их в 24 часа дюжину, думаю, меня б на это достало. Да что делать?..

Петербург. Зимний дворец. Кабинет Екатерины. Екатерина, А. В. Храповицкий.

— Ты слышал, Храповицкий, Платон Александрович о собственной канцелярии просил.

— Платон Александрович и ко мне с советом таким обратиться изволил. Очень беспокоился, чтобы люди деловые были — не промахнуться бы.

— И что думаешь?

— Советовать, государыня, затруднительно, поскольку неизвестно мне, чем именно Платон Александрович заниматься планирует.

— Да покамест ничем, я так полагаю. Присмотреться ему надобно. Себя к делу определить. Только там и разберется, когда бумаги в руки возьмет, первые доклады послушает. Обижать его не хочу.

— Как можно, государыня. Да и при талантах Платона Александровича было бы такое несправедливо.

— Да, способностями Бог его не обидел. Кабы прилежания побольше.

— Молодость, государыня, молодость.

— Не великий порок, а все затруднение.

— Так, может, людей многоопытных из разных областей предложить. Не то что подсказать могут, а присмотреться удобнее будет.

— Кого-нибудь на примете имеешь?

— Да как сказать, ваше величество. Сколько мог приметить, с большим пиететом, прямо скажем, уважением Платон Александрович к покойному князю Таврическому относился.

— Сама удивлялась, с чего бы. Неужто иных примеров нету?

— Прежде всего, государыня, великая вам преданность. Уж в ней покойный князь не знал себе равных. Если в чем и не прав был, так в целом к вашему интересу стремился.

— Хочешь сказать, к российскому. Заврался, Храповицкий, совсем заврался. Вот уж о державе покойный меньше всего думал.

— Ваше величество!

— Полно, полно, не хуже меня знаешь — из каждого дела карманы себе набивал. Свои лопаться стали, и племянниц не забыл.

— Кто, государыня, Богу не грешен, царю не виноват.

— Крепко был виноват светлейший. А главное — напоследях так обленился, таким сибаритом заделался, что кабы не военачальники наши, все турецкие дела угробил.