Большой террор. Книга II. - Роберт Конквест

Примерно в тот же период исчезли еще три члена Политбюро КПГ — Герман Реммеле, Фриц Шульте и Герман Шуберт. Шуберта арестовали в июле 1938 года по доносу австрийской коммунистки.[729] Эта женщина донесла, что когда в советской прессе было объявлено о «связях Троцкого с нацистами», Шуберт якобы вспомнил ленинскую сделку с немцами в 1917 году о проезде через Германию. После доноса на Шуберта немедленно напал Тольятти, а уж затем последовал арест.[730] Среди других жертв из руководства КПГ можно назвать руководителя военного аппарата партии Ганса Киппенбергера, секретаря ЦК по организационным вопросам Лео Флига, главных редакторов «Роте Фанэ» Гейнриха Зисскинда и Вернера Гирша, арестованных вместе с четырьмя помощниками. (Жена маршала Геринга, по-видимому, знала семью Гирша и выхлопотала ему освобождение из немецкой тюрьмы и выезд в СССР).[731] Есть сведения, что Герман Реммеле в лагере сошел с ума и стал бросаться в драку с каждым встречным, будь то заключенный или охранник.[732]

Любопытно отметить судьбу ветерана КПГ Гуго Эберлейна. Он был единственным подлинным делегатом на конференции, создавшей Коминтерн. Остальные «представители» зарубежных стран были большей частью просто советскими служащими иностранного происхождения: Польшу, например, представлял Уншлихт. Тогда Эберлейн имел инструкции Розы Люксембург сопротивляться организации нового интернационала. Этим инструкциям он жестко следовал (хотя при окончательном голосовании не голосовал против, а воздержался).

Когда начался террор, одна швейцарская газета сообщила, что Эберлейн арестован в Москве. Он сейчас же опроверг это сообщение, и была даже устроена пресс-конференция, на которой Эберлейн прочел свое опровержение. А на следующий день его арестовали. Есть сведения, что его, больного астмой, очень жестоко допрашивали в Лефортовской тюрьме, а потом приговорили к двадцати пяти годам лишения свободы. Он умер в 1944 году.[733]

Для ареста иностранцев меньшего масштаба годился любой повод — как для ареста советских граждан. Один немецкий коммунист, например, был арестован за то, что сказал: «Геббельс — единственный нацист, имеющий хоть какие-то принципы». Это было расценено как «контрреволюционная агитация».[734] Другой член КПГ был обвинен в антисоветской агитации за то, что будто бы участвовал в оппозиционной группе внутри немецкой коммунистической партии с 1931 по 1932 год.[735] Даже и это обвинение было, кстати сказать, фальшивым. В главе, выразительно названной «Весь Коминтерн», Евгения Гинзбург рассказывает, как в 1937 году повстречалась в Бутырской тюрьме с германской коммунисткой. На теле женщины были шрамы от гестаповских пыток, а ногти вырвали палачи НКВД.[736]

Среди арестованных было немало евреев. Еврейское происхождение не спасало их от обвинений в шпионаже в пользу фашистов — как не спасло оно от такого же обвинения еврея Иону Якира. Один следователь заявил еврею-заключенному, что «еврейские беженцы из Германии это агенты Гитлера за границей».[737] После того, как

Германия оккупировала Чехословакию, такими «агентами» стали и чехи. Известен случай, когда арестованный чех подписал признание, что стал немецким шпионом в начале первой мировой войны, когда не существовало ни Чехословакии, ни Советского Союза.[738]

Загадочная судьба постигла «гения пропаганды КПГ» Вилли Мюнценберга. В 1938 году Мюнценберг, находившийся во Франции, был вызван в Москзу. Он уже знал, что выехавший незадолго до того из Парижа в Москву Флиг был арестован немедленно по выходе из вагона. (Флиг, очевидно, и есть тот «одетый с иголочки», «немецкий еврей, коммунист, член Коминтерна», который именно при таких обстоятельствах попал в камеру Бутырской тюрьмы, в которой сидел Иванов-Разумник: «С круглыми от изумления глазами, совершенно потрясенный, он сразу же завел пластинку № 1 „вофюр? воцу?“ („за что? зачем?“). Мы объяснили ему, что он — немецкий фашистский шпион»).[739] Поэтому Мюнценберг ехать в Москву отказался. В 1940 году он сидел во французском лагере для интернированных. В связи, с наступлением немцев французы сняли охрану, и Мюнценберг вместе с еще одним лагерником решили бежать в Швейцарию. Через несколько дней тело Вилли Мюнценберга было найдено в лесу под Греноблем. Лицо его было изуродовано, так что версия самоубийства представлялась весьма маловероятной.[740]

После советско-германского договора 1939 года в московских тюрьмах были собраны около 570 немецких коммунистов.[741] Многие из них были к тому времени приговорены к различным срокам заключения, но большинству просто сказали, что специальная комиссия НКВД постановила выслать их из страны как нежелательных иностранцев. Среди этих немецких коммунистов были евреи, а также люди, специально разыскивавшиеся нацистами за вооруженное сопротивление во время уличных боев в начале тридцатых годов. Все они в разное время бежали в «свою» коммунистическую страну — Советский Союз. И вот их всех передали на мосту близ Брест-Литовска гестаповцам, причем работники НКВД аккуратно сверяли списки с офицерами гестапо.

В числе переданных была вдова поэта Эриха Мюзама, был композитор Ганс Дазид — еврей, впоследствии умерщвленный в газовой камере Майданека.[742]

Были и обратные случаи: из нацистских лагерей люди попадали в советские. В воспоминаниях Элиноры Липпер фигурирует женщина, отсидевшая три года в нацистском концлагере, переданная в СССР и получившая 8 лет как «троцкистка».[743] В книге Далина и Николаевского рассказано о венском еврее, который выдержал почти год в немецком концлагере Дахау, а потом был передан в СССР и отправлен в лагерь, где покончил самоубийством.[744] Актриса Карола Негер (Neher), включенная в список НКВД для передачи в гестапо в Брест-Литовске, исчезла в Советском Союзе.[745]

Поразительна судьба еще одного из переданных НКВД немцам — юноши Торглера. Его отец, Эрнст Торглер, в прошлом лидер коммунистической фракции в Рейхстаге, был главным немецким обвиняемым на Лейпцигском процессе Димитрова и других. Сыну было тогда тринадцать лет, и он участвовал в митингах протеста, организованных на Западе против Лейпцигского процесса. Потом, естественно, мальчика увезли в Советский Союз. Здесь через несколько лет он был арестован как немецкий шпион и получил длительный срок. Торглера видели в лагерях на севере Коми АССР, где он работал могильщиком. Как сообщают, к тому времени он близко сошелся с юными советскими уголовниками. После заключения пакта Гитлер — Сталин молодой Торглер разделил судьбу переданных гестапо немецких коммунистов.[746]

Очень тяжелы были также потери компартии Венгрии. Самой крупной жертвой был руководитель венгерской революции 191,9 года Бела Кун. В свое время, в дни революции в Будапеште, Бела Кун развязал беспощадный террор. Позже, бежав к большевикам после поражения революции, Бела Кун получил руководящий пост в Крыму, только что отвоеванном у Врангеля. Здесь он проявил себя столь жестоким, что даже Ленин потребовал его снятия иобъявления ему выговора. Бела Куна перевели в Коминтерн, и известно, что он несет ответственность за провал коммунистических выступлений в Германии в 1921 году. Виктор Серж в своих мемуарах описывает Бела Куна как «воплощение интеллектуального убожества, нерешительности и авторитарной коррупции».[747]

Падение Бела Куна произошло на заседании Исполкома Коминтерна в мае 1937 года. Выступивший с речью Мануильский набросился на него в нападками за его якобы оскорбительное поведение по отношению к Сталину и связь с румынской тайной полицией с 1919 года. Остальные члены Исполкома — включая Вильгельма Пика, Oттo Куусинена, Пальмиро Тольятти, Клемента Готвальда и Вань Миня — хранили молчание. Бела Кун, явно не знавший о подготовленном нападении, смертельно побледнел. Потом, как рассказывает бывший Генеральный секретарь компартии Финляндии Аво Туоминен, Кун «зарычал, как смертельно раненый лев: „Это гнусная провокация, это заговор, чтобы меня убить! Но я клянусь, что не хотел оскорбить товарища Сталина. Я хочу все объяснить самому товарищу Сталину!“ Но все уже было предрешено. Когда, бледный и потрясенный, Бела Кун выходил из комнаты в мертвом молчании, за ним шли два сотрудника НКВД».[748]

Кун, однако, не был арестован немедленно. Через несколько дней ему позвонил по телефону Сталин и дружелюбно попросил принять французского журналиста, чтобы опровергнуть слухи об аресте Бела Куна. Это было проделано; опровержение было опубликовано; а спустя еще несколько дней Бела Куна арестовали.[749] Кун сам несколько раньше арестовал ряд членов Политбюро компартии Венгрии.[750]