Мировой порядок - Генри Киссинджер

Многие китайцы усматривают в США сверхдержаву на спаде. Тем не менее в руководстве Китая принято мнение, что Соединенные Штаты в обозримом будущем сохранят существенный потенциал мирового лидерства. Суть конструктивного мирового порядка в том, что ни одна страна, ни Китай, ни США, не в состоянии присвоить себе ведущую роль, подобную роли Соединенных Штатов непосредственно по завершении холодной войны, когда они остались «одни на вершине».

В Восточной Азии США – не столько «балансировщик», сколько составная часть баланса сил. В предыдущих главах была показана непрочность такого баланса в ситуации с малым количеством участников, когда любое смещение лояльности может оказаться решающим. Сугубо военный подход к равновесию в Восточной Азии, скорее всего, приведет к разделению еще более жесткому, чем то, которое оформилось в последнюю мировую войну

В Восточной Азии некое подобие баланса сил существует между Китаем, Кореей, Японией и США, с Россией и Вьетнамом на периферии. Но эта структура отличается от исторических балансов в том отношении, что один из ключевых ее участников, Соединенные Штаты, имеет собственный «центр притяжения», расположенный недалеко от географического центра Восточной Азии; вдобавок, что важнее всего, руководители обеих стран, вооруженные силы которых считают себя противниками, в публичных заявлениях говорят о сотрудничестве по политическим и экономическим вопросам. Получается, что США являются союзником Японии и добиваются партнерства с Китаем; очень похоже на ситуацию, в которой Бисмарк заключил союз с Австрией, чтобы «уравновесить» договор с Россией. Как ни парадоксально, именно подобная двойственность обеспечила гибкость европейского равновесия. И отказ от нее – во имя прозрачности отношений – привел к росту конфронтации, кульминацией которой стала мировая война.

Более столетия – от политики «открытых дверей» и посредничества Теодора Рузвельта в завершении Русско-японской войны – Америка прилагала все усилия, чтобы не допустить возникновения чьей-либо гегемонии в Азии. В современных условиях китайская политика неизбежно сводится к тому, чтобы удерживать потенциально враждебные силы как можно дальше от своих границ. Обе страны лавируют в этом пространстве. Сохранение мира зависит от сдержанности, с которой они преследуют свои цели, и от их способности не позволить политической и дипломатической конкуренции перерасти в военную.

В холодной войне разделительные линии пролегали между военными блоками. Сегодня такие линии ни в коем случае не должны определяться милитаристскими соображениями. Военный компонент нельзя воспринимать как единственный – или даже основной – элемент равновесия. Концепции партнерства должна стать, как ни парадоксально, основой современного баланса сил, особенно в Азии; данный подход, при удачной реализации, станет беспрецедентным и судьбоносным. Сочетание стратегии баланса сил и партнерской дипломатии не сможет устранить все аспекты конкуренции, но позволит смягчить их эффект. Прежде всего оно наделит китайских и американских лидеров опытом конструктивного сотрудничества и укажет обоим обществам дорогу к мирному будущему.

Порядок всегда – тонкое и хрупкое равновесие сдержанности, силы и легитимности. В Азии он должен объединить баланс сил и концепцию партнерства. Сугубо военное определение баланса чревато конфронтацией. Сугубо психологический подход к партнерству заставляет опасаться гегемонии. Мудрая государственная политика призвана отыскать «промежуточный» баланс. Ибо любой перекос сулит катастрофу.

Глава 7

«Выступая за все человечество»: Соединенные Штаты Америки и концепция мирового порядка

Ни одна страна не сыграла столь же решающей роли в формировании современного мирового порядка, как США, и не проявила при том столь же двойственного отношения. Проникнутая убеждением, что избранный ею курс призван определить судьбу человечества, Америка играла, на всем протяжении своей истории, парадоксальную роль в формировании мирового порядка: Соединенные Штаты увеличивались за счет североамериканского континента, расширяя свою территорию во имя «божественного предопределения» и в то же время отрекаясь от всяких имперских амбиций; оказывали решающее воздействие на важные события, вместе с тем отрицая существование всяких побуждений, вызванных национальными интересами; и стали сверхдержавой, отвергая при этом всякое стремление к осуществлению политики с позиции силы. Внешняя политика Америки отражает убежденность в том, что принципы проводимой ею внутренней политики являются самоочевидно универсальными и их применение во все времена благотворно; в том, что реальным вызовом американским обязательствам за рубежом является не внешняя политика в традиционном смысле, а проект распространения ценностей, которые, как считается, все прочие народы стремятся воспроизвести.

Неотъемлемым элементом этой доктрины служит представление о чрезвычайной уникальности и привлекательности. Пока Старый Свет рассматривал Новый как арену для завоеваний, которые позволят накопить богатство и обрести еще большее могущество, в Америке возникла новая нация, утверждающая свободу вероисповедания, самовыражения и действий как сущность национального опыта и характера.

В Европе система миропорядка была основана на аккуратном отделении моральных ценностей от политической деятельности – хотя бы потому, что попытки навязать одну религию или систему моральных принципов многообразию народов континента окончились столь катастрофичным образом. В Америке дух прозелитизма опирался на твердо укоренившееся недоверие к официальным институтам и церковным иерархам. Потому английский философ и член парламента Эдмунд Берк мог бы напомнить своим коллегам, что колонисты экспортировали «свободу в соответствии с английскими идеями»[96] наряду с различными нонконформистскими религиозными сектами, подвергаемыми гонениям в Европе («протестантизм в протестантской религии») и «согласными только в одном – в исповедании духа свободы». Эти силы, перемешиваясь за океаном, породили отличительную национальную точку зрения: «В этом любовь к свободе является преобладающей чертой характера американцев, которая отмечает и отличает целое».

Алексис де Токвиль, французский аристократ, который приехал в Соединенные Штаты в 1831 году и написал книгу, остающуюся одной из наиболее проницательных и рассказывающую о духе и настроениях народа Америки, схожим образом прослеживает американский характер до того, что называет «исходным положением». В Новой Англии «мы видим зарождение и развитие той общинной независимости, которая и в наши дни по-прежнему является основой американской свободы и инструментом ее воплощения в жизнь»[97]. Пуританизм, как он писал, «был не только религиозной доктриной; по своим идеям это религиозное течение во многом смыкалось с самыми смелыми демократическими и республиканскими теориями». Это, заключал де Токвиль, было результатом «двух совершенно различных начал, которые, кстати говоря, весьма часто находились в противоборстве друг с другом, но которые в Америке удалось каким-то образом соединить одно с другим и даже превосходно сочетать. Речь идет о приверженности религии и о духе свободы».

Открытость американской культуры и ее демократические принципы превратили Соединенные Штаты в образец и прибежище для миллионов. В то же самое время убежденность, что американские принципы являются универсальными, привнесло спорный элемент в международную систему, поскольку она предполагает, что правительства, которые не придерживаются таких принципов, не вполне легитимны. Этот догмат – настолько укоренившийся в американском мышлении, что он только от случая к случаю выдвигается как положение официальной политики, – предполагает, что существенная часть мира живет по условиям некоего неудовлетворительного, пробационного соглашения и однажды будет избавлена от него; в то же время их взаимоотношения с сильнейшим государством в мире должны иметь некий латентный элемент соперничества.

Эти натянутости с самого начала присущи американской политике. Для Томаса Джефферсона Америка была не только великой страной, движущейся по пути становления, но «империей свободы» – вечно распространяющейся силой, действующей от лица всего человечества в том, что касается отстаивания принципов надлежащего управления. Как Джефферсон писал во время своего пребывания на посту президента:

«Мы полагаем, что действуем сообразно обязательствам, которые не ограничены исключительно рамками нашего собственного общества. Невозможно не осознавать, что мы выступаем за все человечество; что обстоятельства, в которых отказано другим, но которые дарованы нам, налагают на нас обязанность показать, что такое на самом деле та степень свободы и самоуправления, каковой общество осмеливается наделить отдельных своих членов».