Джихад. Экспансия и закат исламизма - Жиль Кепель

В Судане «Братья-мусульмане» появились лишь в 1944 году, то есть через пятнадцать с лишним лет после создания этой организации в Египте Хасаном аль-Банной.[185] В отличие от египетских «Братьев-мусульман», быстро завоевавших популярность в средних слоях населения, деятельность суданских «Братьев» вплоть до 60-х годов оставалась ограничена узким кругом выпускников вузов и интеллектуалов. Как и в других странах Черной Африки, мусульманское религиозное пространство находилось здесь под жестким контролем братств:[186] последние оставляли слишком мало места для ригористической и городской идеологии «Братьев», боровшихся за исламизацию общества и государства, в которых они практически не были представлены. Суданский мир религиозных братств был в основном поделен между двумя большими ветвями, интересы которых выражали две политические партии. Ансары[187] считали себя преемниками Мухаммада бен Ахмада, объявившего себя аль-Махди, или мессией, который в 1881 году объявил джихад британским колонизаторам. После завоевания независимости в 1956 году ансары выражали свои интересы через партию «Умма» Братство Хатмийя, традиционно более привязанное к Египту, было представлено Юнионистской демократической партией. Как первые, так и вторые отдавали предпочтение традиционному политическому механизму: послушание членов партии ее руководителю напоминало традиционное благоговение учеников перед своим суфийским учителем, который, в свою очередь, раздавал благословение (барака) своим приверженцам и брал их под защиту. Ансары, возглавлявшиеся семейством аль-Махди, широко представленные в деревенской среде, обладали большим влиянием в сельскохозяйственных регионах страны; братство Хатмийя, которым руководило семейство аль-Миргани, пользовалось очень большим авторитетом на базаре и в торговых кругах. В среде малочисленной городской интеллигенции 60-х годов исламистское движение столкнулось с конкуренцией Коммунистической партии, самой многочисленной в арабском мире. Компартия имела прочную базу в университетских кругах, а также среди рабочих-путейцев Судана, где колонизаторы, уходя, оставили после себя развитую сеть железных дорог. Арабские националисты также пользовались здесь влиянием, как и в других странах региона Однако Судан был лишь отчасти арабской страной.[188] Юг страны, в основном анимистический и христианский, противился любому националистическому проекту на базе арабизма или — позднее — ислама, опасаясь, что его реализация нанесет ущерб негроафриканской самобытности региона.

В этих условиях появился харизматический руководитель, который привел суданских исламистов к победе благодаря военному путчу 1989 года. Хасан ат-Тураби, родившийся в 1932 году в семье религиозных деятелей — потомков младшего аль-Махди, обладателя барака, — получил традиционное кораническое образование, а затем изучал право в Хартумском университете, который окончил с дипломом адвоката. Он продолжил учебу в Лондоне, где в 1957 году стал магистром, а в 1964 году в Париже защитил докторскую диссертацию.[189] В том же году по возвращении в Хартум он был назначен деканом юридического факультета. В октябре военная диктатура, правившая в стране с 1958 года, была сброшена, и на смену ей пришло гражданское правительство с социалистическим уклоном.

Этот тридцатидвухлетний интеллектуал-полиглот пользовался двойной легитимностью как традиционный, так и современный лидер, на чем он с блеском играл. Образование, полученное на Западе, он использовал, чтобы по подобию организации «Братья-мусульмане» создать исламистское политическое движение, Фронт исламской хартии (ФИХ). Структура ФИХ во многом напоминала структуру суданской Коммунистической партии. ФИХ порвал с «Братьями-мусульманами», которые в первую очередь занимались религиозным просветительством.[190] На выборах в законодательные органы власти в апреле 1965 года ФИХ получил лишь семь мест (два из них — в избирательных округах, отведенных для баллотирования лиц с высшим образованием,[191] остальные 11 мандатов достались левым). На студенческих выборах в том же году Фронт получил 40 % голосов, что явилось результатом успешной прозелитической работы в университете Исламисты уже дышали в затылок левым, получившим всего на 5 % голосов больше (45 %).[192] В нижней палате парламента, Народном собрании, решающее слово голоса принадлежало партии «Умма» (76 мест). Лидерство политиков — выходцев из рядов религиозных братств и общин — в аграрной стране (более 80 % населения проживало в сельской местности) было вполне объяснимо. Председатель партии Садик аль-Махди был назначен премьер-министром. Тураби, ставший его деверем, присоединил ФИХ к «Умме». Таким образом «Братья» получили доступ в парламентский комитет по разработке Конституции, который предложил сделать ислам государственной религией, а шариат — главным источником права. Для партии малочисленных интеллектуалов это была возможность присоединиться к доминировавшему братству, отмеченному происхождением от аль-Махди, и актуализировать опыт последнего, потребовав применения шариата в современную эпоху так же, как это было в махдистском государстве[193] в конце XIX века. Подобная тактика позволила исламистам проникнуть в самое сердце политического истеблишмента. Однако, ставя шариат в центр суданской идентичности, они отталкивали от себя 30 % суданских граждан-немусульман, преимущественно жителей юга. В условиях сильнейшей напряженности, вылившейся в конечном счете в гражданскую войну на юге, военный переворот июня 1969 года привел к власти генерала Нимейри, получившего поддержку коммунистов, насеровского Египта и братства Хатмийя. ФИХ был распущен, а Тураби провел семь лет в застенках.

Не имея опоры в народе, симпатии которого были обращены на братства Ансар и Хатмийя — и соответственно, на их политические партии, — исламисты были вынуждены вести терпеливую работу по собственной популяризации в студенческой среде, этой колыбели интеллигенции, и среди современных религиозных средних слоев. В тюрьме Тураби написал книгу «Положение женщины в исламе», в которой, настаивая на ношении платка, призывал женщин к участию в общественной жизни. Это вызвало враждебность к нему со стороны наиболее консервативных кругов, но позволило движению пополнить свои ряды многочисленными студентками, которым до сих пор только левые, светские партии и коммунисты предлагали мировоззрение, учитывавшее их стремление к эмансипации. В этот период Компартия, на которую опирался Нимейри при захвате власти, утратила расположение диктатора. Он уничтожил партийную организацию, нанеся ей удар, от которого та уже не могла оправиться. Это облегчило исламистам привлечение на свою сторону образованных элит, среди которых ранее преобладало влияние КП. В 1977 году в условиях экономического спада и непрекращавшейся гражданской войны на юге страны положение режима стало отчаянным. Нимейри издал тогда декрет о «национальном примирении», выпустив из тюрем с ппозиционеров и вернув в страну политэмигрантов. Тураби и его приверженцы сыграли в этом важную роль, проникнув в высший эшелон администрации, где их образование, полученное, как правило, на Западе, сделало их незаменимыми для нормального функционирования госаппарата. «Прагматизм» суданского исламистского движения, для которого Тураби разработал теорию под названием «фикхад-дарура» («юриспруденция необходимости») и который побуждал его участников занимать вся доступные посты во властных структурах, вытекал из замкнутости и элитарности организации. В отличие от египетских «Братьев-мусульман», алжирских, палестинских или иранских исламистов, пытавшихся на первых порах вести пропаганду в народных массах, Тураби и его соратники (более близкие в этом к Маудуди и пакистанской «Джамаат-и ислами» или Анвару Ибрахиму и малазийской АБИМ) были сторонниками исламизации общества «сверху». Они полагали, что завоевание власти «просвещенной» элитой позволит им претворить свой проект в жизнь.

Преследуя эти цели, представители исламистской элиты выступили посредниками между Суданом и Саудовской Аравией, которая, находясь на пике финансового могущества после октябрьской войны 1973 года, стремилась упрочить связи с этой близкой страной, омываемой водами Красного моря и являвшейся крупным поставщиком рабочей силы;[194] к тому же для Саудовской Аравии было важно устранить в Судане коммунистическое влияние. В свою очередь, суданский режим, как и все бедные африканские мусульманские страны, стремился привлечь арабские капиталы из стран Залива. Осенью 1977 года в Судане открылся филиал Исламского банка Фейсала; в 1984 году начали работу банк «Аль-Барака» и другие финансовые учреждения подобного типа. Сподвижники Тураби заняли в этих банках значительную часть постов, предоставив, таким образом, рабочие места и возможность обогащения выпускникам — бывшим активистам их студенческой организации (аналогичный феномен наблюдался и в банковской исламской системе Малайзии). Этим банкам вменялась в обязанность выдача займов и кредитов на льготных условиях инвесторам и предпринимателям, поддерживавшим тесные связи с исламистским движением, способствуя появлению набожной буржуазии, экономическое благополучие которой напрямую зависело от ее политических связей и идеологических убеждений. Исламские банки успешно привлекали вкладчиков из среды местных коммерсантов, не располагавших доступом к обычным банкам, имевшим выход на внешние рынки. Так исламисты привлекали на свою сторону новую клиентуру, связанную с ними одновременно коммерческими и политическими интересами. Этот процесс протекал ускоренными темпами: в середине 80-х годов банк Фейсала по размерам вкладов выдвинулся на второе место в стране. Благодаря финансовой поддержке Саудовской Аравии влияние суданских исламистов вышло за рамки университетской профессуры и интеллектуалов. Теперь оно распространялось и на поднимавшийся класс религиозной и образованной буржуазии, свободной от влияния как светских партий (коммунистов, националистов и др.), так и традиционных братств. Отношения с Саудовской Аравией поддерживались не только через посредство ИНФ (Исламского национального фронта), но также и Африканского исламского центра. Последний щедро финансировался странами Залива, а с 1979 года его возглавлял один из членов партии, задача которого заключалась в подготовке проповедников и молодой элиты из франко- и англоязычных стран Африки, элиты, исповедовавшей салафитскую трактовку ислама и достаточно подкованной, чтобы вести борьбу с христианскими миссионерами и подрывать влияние религиозных братств.[195]