...Встретимся в октябре... (СИ) - Моран Маша

— Молодежь-молодежь… все вы время на какую-то ерунду тратите! Пока молодые, пока вместе, нужно… Ну вы и сами понимаете, что нужно.

Он хмыкнул и подмигнул Диме, а потом как-то насмешливо добавил:

— По пути встретил Нину. Она намерена прорваться сюда любой ценой. – Он покачал головой, а потом достал из внутреннего кармана куртки плотный желтый конверт, чем-то напоминающий почтовый. – Мне уже бежать нужно – заскочил отдать тебе… – Он вложил в ладонь Димы конверт и ухмыльнулся: – Пойду получать благодарность оттуда. – Он несколько раз ткнул пальцем в потолок. – За сбор улик особой важности. С меня новогодняя премия.

Я посмотрела на сосредоточенное лицо Димы. Кажется, он имел непосредственное отношение к этим самым уликам. Но вряд ли это то, чем он будет со мной делиться.

Василий Михайлович попрощался и ушел, а я отвела глаза от Димы. Он смотрел на меня одновременно требовательно и вопросительно, и я почему-то почувствовала себя жутко неуверенно.

— Спасибо…

Дима заправил прядь волос за мое ухо, и мне все-таки пришлось посмотреть на него:

— За что?

— Ты спасла мне жизнь.

Боже, так нелепо я не чувствовала себя еще никогда. По правде, я ожидала совсем других слов.

— Ты мне тоже. И раз уж мы теперь в расчете, то… – Я оборвала себя на полуслове. Нужно просто собраться с силами. Глубоко вдохнув, пропахший лекарствами воздух, я выпалила: – Твоя мать меня ненавидит и считает сектанткой. А твои коллеги думают, что я извращенка, бегающая по ночам голышом. А Василий Михайлович уверен, что я как-то связана с теми уродами, которые развлекались в парке, правда, не знает как.

Дима выразительно выгнул бровь:

— Сейчас ты скажешь, что мне будет лучше с другой девушкой?

Он совсем не помогал собраться с мыслями.

— Ты хочешь, чтобы я сказала ЭТО?

Дима устало покачал головой:

— Нет, я хочу, чтобы ты сказала… вслух… своим красивым соблазнительным голосом… то, что написала на стене.

Я коснулась стесанной кожи у него на щеке. Дима прикрыл глаза, позволяя мне любоваться его длинными черными ресницами.

Тихо я выдохнула:

— Я люблю тебя…

Глаза Димы распахнулись. Он смотрел на меня с недоверием.

— Я люблю тебя, Дима… Люблю каждый день, проведенный с тобой. Люблю, как ты поешь в душе. Как прижимаешь меня к себе, когда прячешь под курткой. И как хитро смотришь, когда предлагаешь попробовать то, что приготовил. Люблю, как дрожат твои ресницы, когда ты спишь. Люблю, как ты вертишь за хвост ту дурацкую мышь, когда задумаешься… Я люблю в тебе столько всего, что… не знаю, за что люблю… Ты просто… идеальный. – Я улыбнулась. – Идеальный мужчина. Такие существуют только в книгах и фильмах.

Дима покачал головой, с трудом улыбаясь оцарапанными губами. А я вдруг поняла, насколько легче стало сейчас, когда я сказала все это. Призналась, перестав наконец бояться. Не хочу больше быть трусливой и не уверенной в себе овцой. Дима… за ним будут охотиться всегда. До последнего моего и его вздоха, у меня будут соперницы. И если я буду дрожать и все время сомневаться…

Он ехал за мной. Даже раненый и едва живой, он произносил мое имя. Он нашел меня, когда я уже отчаялась и думала, что это невозможно.

Я сглотнула комок в горле:

— Так вот… Все твои знакомые… и твоя… семья… в общем, все смотрят на меня косо. И считают дурной компанией для тебя.

Дима открыл рот, чтобы что-то сказать, но я приложила палец к его губам:

— Уже несколько минут я пытаюсь сказать тебе, что… сделаю твою жизнь абсолютно сумасшедшей. Мы будем жить, как живут в книжках идеальные герои. Все эти до невозможности сладкие и приторные свидания, парная одежда и прогулки за руку. Мы будем целоваться каждую свободную минуту и все время прикасаться друг к другу. Где бы мы ни оказались, я буду сидеть у тебя на коленях и мы все время будем делать сэлфи, чтобы сохранить каждый наш момент.

Дима поцеловал мои пальцы, все еще касающиеся его губ, и неожиданно сильно сжал другую ладонь:

— Я люблю тебя, Настя. Кем бы ты ни была. Кошкой или человеком. И буду любить всегда. Сделаю все, что ты скажешь. Куплю, что захочешь. Но если ты снова меня оставишь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

От его слов все внутри оборвалась.

Срывающимся голосом, я спросила:

— Тогда ты опустишь руки и отступишь?

— Нет. Я никогда не отступлю от тебя. Просто умру. Не сразу, конечно. Постепенно. Но умру.

От его слов стало так больно, что все внутри сжалось.

— Не шути так.

— А я и не шучу. – Дима смотрел на меня тяжелым пристальным взглядом. – Во всем, что касается тебя, я абсолютно серьезен.

Я потянула его ладонь к своим губам и поцеловала покрытые тонкой коркой стесанные костяшки.

— Прости меня…

Я знала, что поступала, как настоящая дура, но это уже нельзя было изменить. Зато можно было попробовать жить.

Стараясь скрыть дрожь волнения, я тихо спросила:

— Ты… видел сон?

Дима кивнул.

— Видел.

Я не знала, как он отреагирует на то, что я поняла про себя, но сказать нужно было:

— Я питаюсь твоей болью. Поэтому я могу так долго оставаться человеком.

Дима устало улыбнулся:

— Нужно попросить, чтобы мне перестали давать обезболивающие.

Я дар речи потеряла, когда он это сказал:

— Ты с ума сошел?!

Он вздернул брови:

— Ты избавляешь от боли намного лучше этой дряни. И в голове нет дыма.

— Врач сказал…

Дима закатил глаза и неожиданно сильно потянул меня на себя:

— Я не в первый раз на больничной койке – сам знаю, что мне нужно. Ложись рядом.

Он откинул одеяло и пододвинулся.

Я попыталась убрать руку, но Дима держал на удивление крепко.

— Отпусти.

— Я же сказал: ложись рядом.

В его голосе и глазах не было ни капли смеха. От серьезного тона по коже побежали мурашки. Какая же я испорченная. Он только вчера вечером пришел в себя, а я уже фантазирую о поцелуях.

— Настя… Ляг рядом со мной.

От того, как он это сказал, я задрожала. И больше не смогла сопротивляться – скинула обувь и осторожно, чтобы не потревожить его раны и сломанные ребра, легла рядом.

Дима глубоко вздохнул, притягивая меня к себе, как будто ему было необходимо просто прикасаться ко мне.

Как только оказалась достаточно близко к нему, сразу почувствовала паутинки боли, опутывающие его тело. Плотные черные нити тянулись во все стороны, мешая ему дышать полной грудью.

Я положила ладонь на солнечное сплетение. Его сердце словно забилось быстрее, возвращаясь в нормальный темп.

— Как же хорошо… – Голос Димы коснулся волос на виске, и я еще старательнее потянула ниточки его боли в себя. – Откуда ты узнала, что одна книга поможет расшифровать другую?

— Не знаю… – Я повернулась на бок, лицом к нему, и вдохнула легкую дымку сонливости, кружащуюся над ним. – Во снах… все иначе. Я как будто… – Я не знала, как объяснить. – Я как будто становлюсь другой. Можно не бояться, что ты меня отвергнешь, что тебе не понравится. Там я какое-то другое существо. Словно у меня есть… особенные способности.

Дима ничего не сказал. Он молча разорвал конверт, который ему принес Василий Михайлович.

— Книгу расшифровали.

Уже?!

Я приподнялась на локте:

— Но когда ты успел?

— Это не я. У нас есть… специалисты…

Я показала головой:

— Когда ты передал книгу?

Дима улыбнулся и начал перебирать листы обычной белой бумаги, на которых было что-то напечатано.

— У меня тоже есть способности. Правда, не такие, как у тебя. Вот, кажется… Он протянул мне несколько страниц с рисунками, какие бывают в средневековых книгах: немного непропорциональными и в чем-то утрированными. – Прочитай…

Я рассматривала иллюстрации, в которых раньше не увидела бы ничего необычного, но сейчас по коже пробегали мурашки страха и узнавания. Потому что я сама была участницей всего этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пляска обнаженных мужчин и женщин вокруг костра. Странные символы, выложенные из камней. Человеческие и животные черепа.