Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ) - Диана Крымская

— напряженно, с затаенной мукой во взоре. Долго смотрел, будто что-то решал про себя, собирался с силами и не решался сказать.

— Ева, любимая моя, ты, действительно, так ненавидишь меня? Я настолько тебе омерзителен? — наконец тихо спросил он.

Она поняла — от ее ответа зависит ее будущее. И была поражена и смущена тем, что заколебалась с ответом, что его слова и искренний взгляд задели самые потаенные уголки ее души. Ей вдруг захотелось сказать: «Нет! Ты дорог мне, несмотря ни на что!» и она с трудом удержалась, чтобы не выдать своих чувств.

На помощь ей спасительно пришли воспоминания обо всех его масках: грязного старика в разбойничьем каземате; эсквайра Догерти с набеленным лицом; Джеймса, смуглого красавца с серо-зелеными глазами…

И она скрепила свое сердце, свою волю. Пришла пора и ей надеть маску, под которой она скроет истинное лицо и настоящие свои чувства.

— Я вас ненавижу, — отчеканила она ледяным голосом, которому бы позавидовала даже ее мать.

Его лицо побелело и вдруг исказилось. Даже если б она ударила его наотмашь — она не причинила бы ему такого страдания, поняла Ева. Ей и самой было нестерпимо больно! Но сказанного не вернешь. Она молча смотрела ему в глаза, не отводя взгляда, вкладывая в него все свое презрение, всю ненависть.

— У меня нет шансов? Даже если я откажусь от мести? — хрипло спросил он.

— Вы сами все разрушили.

Воцарилось страшное гнетущее молчание. Лес потемнел, солнце скрылось за тучами; деревья сомкнулись вокруг мрачно, будто свидетели какого-то жуткого преступления. Даже птицы, казалось, примолкли; Ева слышала только свое быстрое неровное дыхание и бешеный стук своего сердца.

Наконец, Саймон справился с собой. Лицо его вновь обрело краски. Но он больше не смотрел на Еву, он опустил глаза в землю.

— Идем, я отведу тебя к отцу, — хрипло сказал он, и она содрогнулась от его слов. Не могла поверить в то, что он говорит.

Он повернулся и зашагал в обратную сторону. Ева заколебалась, затем последовала за ним, удивляясь тому, что ноги будто налились свинцом. Она не ослышалась, как подумалось ей вначале: муж действительно вел ее к замку. И это абсолютно не укладывалось в ее голове.

За время пути они не проронили ни слова. Даже когда они вдруг услышали где-то неподалеку ржание лошадей и стук копыт, Саймон молчал, только жестом велел спутнице укрыться в кустах. Сам он был рядом, и по его встревоженному виду Ева поняла, что лучше не высовываться.

Сквозь ветки она различила трех ехавших быстрой рысью всадников: громилу с лицом убийцы, тщедушного слугу и знатного вида господина, лицо которого отчего-то прикрывала маска и который прижимал к щеке платок. Всадники проехали мимо в сторону Лондона, не заметив спрятавшихся. Ее муж проводил троицу недобрым взглядом и, стоило ей скрыться из глаз, он повел Еву дальше.

Лес кончился, и впереди показались стены замка, на которых суетились люди. Кто-то взмахнул рукой, показывая в сторону Евы и Саймона; очевидно, их заметили.

Муж остановился и обернулся к Еве.

Она вдруг поняла: это конец. Сейчас он уйдет, и она больше никогда не увидит его, не услышит о нем! Или… или он все же попытается мстить ее отцу и дальше?

И вновь в его взоре она прочла надежду, мольбу. А Ева была в полнейшем смятении. Его поступок, то, что он привел ее назад, перевернуло ее представление о нем. Чудовище, негодяй без чести и совести так бы не поступил! Так кто же он, наконец, ее супруг, Саймон Реджинальд Шелтон, кто он на самом деле?!!

— Ты меня отпускаешь? — растерянно прошептала она.

— Да. — Это слово далось ему тяжело. — Я же говорил, что люблю тебя. Я не хочу причинять тебе боль. Я и так принес тебе много страданий. Сотворил много зла. Но теперь все закончилось.

Она стояла и не двигалась, в голове ее все смешалось. А он продолжал смотреть на нее, смотреть с надеждой, будто призывая ее взглядом, моля откликнуться. Затем он опустил глаза, а, когда снова посмотрел на нее, взгляд его был решительным, и он произнес спокойно:

— Прощай, Ева, я больше не побеспокою ни тебя, ни твою семью.

«Нет! Нет! Нет! Не покидай меня!» — кричало все у нее внутри. Но тут Ева поняла: он специально это делает! Давит на чувства, чтобы она сдалась! И она прикусила язык, не давая вырваться рискованным опрометчивым словам.

— Прощай, — повторил Саймон, резко развернулся и пошел прочь.

Несколько долгих мгновений Ева не веря, смотрела ему в след, но вдруг поняла, что он не остановится. Он уходит! Навсегда! В порыве отчаяния она протянула к нему руки. Хотела бежать за ним, остановить, но какая-то сила не пустила ее, сковав ноги, лишив голоса. Он шел, не оборачиваясь, и вскоре его силуэт исчез между густых деревьев.

59.

Чтобы заглушить уколы совести, Гвен прибегла к испытанному средству — кларету. Отдав Еве Корби обещанные деньги, которые прислал маркиз Аллейн, баронесса велела Джейн принести ей вина и весь вечер провела, старательно и методично напиваясь. Кларет сделал свое дело — Гвен в конце концов забылась тяжелым сном.

Однако, последней мыслью баронессы, прежде чем погрузиться в забытье, была мысль о племяннице: утром Гвен обязательно предупредит Еву, остановит, не даст выйти за пределы стен замка! Она пробормотала Джейн, что ее надо обязательно разбудить перед рассветом, и заснула так крепко, что даже не чувствовала, как служанка раздела ее и уложила в постель.

Но, с трудом разлепив утром глаза, Гвен обнаружила, что рассвет давным-давно наступил. Проклиная служанку с трудом шевелящимся распухшим языком, она вскочила на ноги, и ее тут же вывернуло наизнанку, благо, ночной горшок оказался прямо у постели.

В голове будто взрывалось что-то, ноги подкашивались, во рту было сухо, перед глазами плавали разноцветные круги. Баронесса застонала и без сил упала на стул перед туалетным столиком. Из зеркала на нее смотрело какое-то привидение: заплывшие узкие щелки глаз, желто-зеленое лицо, потрескавшиеся бескровные губы.

— Больше никогда капли в рот не возьму! — простонала баронесса, в ужасе разглядывая себя. Неужели это она?.. А ведь красота — единственное, что у нее еще осталось! Неужели и это отнимет у несчастной Гвен жестокая судьба?

Но она тут же всхлипнула и уронила раскалывающуюся голову на руки. А для кого ей беречь эту красоту? Для Аллейна, этого безжалостного и циничного чудовища, с его отвратительными «причудами»?

— О, Генри, Генри! — вырвалось у Гвен. Как ей захотелось его объятий, силы его надежных могучих