Собрание сочинений в 12 томах.Том 11 - Марк Твен

Но что поделаешь, гордыня богатства приступила к своей разрушительной работе. Супруги дошли до того, что еще раз доказали печальную истину, которая уже многократно была доказана ранее: если великим и благородным защитником от суетных пороков и недостойного тщеславия является принцип, то бедность — защитник в шесть раз более надежный.

Свыше четырехсот тысяч долларов капитала! Супруги снова занялись матримониальным вопросом. Адвокат и дантист более не упоминались. Они потеряли все шансы. Их исключили за игры, их дисквалифицировали. Теперь супруги обсуждали кандидатуру сына мясопромышленника и сына местного банкира. Но под конец, так же как и раньше, они решили выждать, все как следует обдумать и действовать осторожно и наверняка.

Вскоре им опять улыбнулось счастье. Элек, бывшая все время начеку, увидела заманчивую, но рискованную возможность и отважно ринулась в бой. Наступили дни страха, сомнений, лихорадочной тревоги, — неудача принесла бы им полное разорение. Но вот результаты сделки стали известны, и Элек, обессиленная от радости, едва владея голосом, промолвила:

— Теперь можно вздохнуть с облегчением! Мы стоим круглый миллион!

Из глаз Салли полились благодарные слезы.

— О, Электра! — сказал он. — Брильянт среди женщин, возлюбленная моего сердца! Наконец — то мы свободны, мы купаемся в золоте, и никогда больше нам не нужно будет скупиться. Пришло время для «вдовы Клико»! — И он достал бутылку можжевелового пива и совершил жертвоприношение со словами: «Плевать, что дорого!», а жена лишь мягко упрекнула его укоризненным, но влажным и счастливым взглядом.

Супруги Фостер сдали в архив сына мясопромышленника и сына банкира и уселись обсуждать кандидатуры сына губернатора и сына конгрессмена.

Глава VI

Было бы крайне утомительно следить за всеми головокружительными скачками, которые проделывали воображаемые капиталы Фостеров с того дня. Это было невероятно, сногсшибательно, ослепительно. Все, к чему прикасалась Элек, превращалось в волшебное золото, и сверкающие груды его поднимались все выше и выше, до самого небосвода. Миллионы за миллионами низвергались на них, но грохочущий поток не иссякал. Пять миллионов… десять миллионов… тридцать… Ужели не будет конца?

Два года прошли в ослепительном безумии. Опьяненные супруги почти не замечали бега времени. Теперь у них было триста миллионов долларов; они входили в состав правления всех крупнейших предприятий и концернов страны; и все еще, по мере, того, как шло время, капиталы их возрастали — пять миллионов одним махом, десять миллионов! Фостеры едва успевали вести им счет. Триста миллионов удвоились, затем удвоились снова, и опять, и еще раз…

Два миллиарда четыреста миллионов долларов!

Супруги Фостер даже потеряли контроль над делами. Возникла необходимость произвести переучет ценностей и капитала и разобраться во всем. Фостеры это знали, чувствовали, понимали, как это необходимо. Но они также понимали, что, взявшись за такую работу, смогут выполнить ее успешно и должным образом довести до конца только в том случае, если будут трудиться без перерыва долгое время. Им потребуется не менее десяти часов. Но как же выкроить десять свободных часов кряду? Ведь целый день Салли продавал булавки, сахар или ситец; ведь целый день Элек стряпала, мыла посуду, подметала полы и стелила постели, — и никто не помогал ей, ибо дочерей оберегали для высшего общества. Супруги знали, что есть способ раздобыть необходимые десять часов, и что это единственный способ, но оба стыдились назвать его. Каждый из них ждал, что это сделает другой. Наконец Салли не выдержал:

— Одному из нас все равно придется уступить, — сказал он. — Пусть это буду я. Считай, что я назвал этот способ — не обязательно его называть вслух.

Элек покраснела, но исполнилась благодарности. Без дальнейших рассуждений супруги впали во грех — они нарушили заповедь, запрещающую работать в воскресный день. Ибо только в воскресенье они и могли выкроить десять свободных часов. Это был еще один шаг по наклонной плоскости, за ним последовали другие. Несметное богатство несет соблазны, неизбежно и неуклонно подрывающие моральные устои тех, кто не привык обладать им.

Супруги Фостер опустили шторы и нарушили заповедь. Упорно и терпеливо трудились они в поте лица, ревизуя свои вложения, и составили их перечень. И надо сказать, что перед ними возникла внушительная процессия именитых концернов, — начиная от «Рэлуэй Систем», «Стимер Лайнс», «Стандард-Ойл», «Оушэн Кэйблз», «Проволочный телеграф» и проч., и кончая «Клондайком», «Дэ Бирс», «Темными делами Таммани — Холла» и «Отделом сомнительных привилегий в почтовом ведомстве»…

Два миллиарда четыреста миллионов! И все надежно вложены в доходные предприятия и гарантированные ценные бумаги. Общая прибыль — сто двадцать миллионов в год.

Млея от восторга, Элек промурлыкала:

— Ну как, довольно?

— Да, Элек.

— Что будем делать дальше?

— Поставим точку.

— Прекращаем дела?

— Да.

— Не возражаю. Теперь, после трудов праведных, мы отдохнем и будем жить в свое удовольствие.

— Отлично! Элек!

— Да, мой дорогой?

— Какую часть дохода мы можем истратить?

— Весь целиком.

Супругу показалось, что с рук и ног его свалились пудовые оковы. Он не ответил: от счастья он лишился дара речи.

С тех пор Фостеры регулярнейшим образом нарушали заповедь каждое воскресенье. Труден лишь первый шаг по пути порока. Весь воскресный день, после церкви, они посвящали изысканию способов, как израсходовать деньги. За этим восхитительным занятием они засиживались до поздней ночи. И за каждый такой сеанс Элек расточала миллионы на невиданные благотворительные предприятия и религиозные начинания, а Салли расточал не менее огромную сумму на вещи, которым он — вначале! — давал определенные наименования. Только вначале. В дальнейшем они утратили ясность очертаний и постепенно слились в категорию «то да се», превратившись, таким образом, в нечто спасительно неопределенное. Ибо Салли погибал… Размещение всех этих миллионов весьма чувствительным образом сказалось на семейных расходах на сальные свечи. Некоторое время Элек тревожилась, но вскоре перестала волноваться, потому что для этого исчез повод. Она страдала, скорбела, сгорала со стыда, но… молчала, а следовательно — стала соучастницей преступления. Дело в том, что Салли таскал свечи: он грабил магазин. Так бывает всегда. Огромное богатство для человека, к нему не привыкшего, — яд, разъедающий его душу. Когда Фостеры пребывали в бедности, им можно было доверить несметное количество свечей. Теперь же… но лучше не будем говорить об этом. От свечей до яблок лишь один шаг. И Салли стал воровать яблоки, потом мыло, потом кленовый сахар, консервы, посуду… О, как легко скатываться все ниже и ниже по наклонной плоскости, если вы уже соскользнули хотя бы на дюйм.

Тем временем блистательное шествие фостеровских миллионов было отмечено и другими событиями. Созданный их воображением кирпичный особняк уступил место грандиозному каменному строению с острой крышей, узор которой напоминал шахматную доску. Со временем и оно исчезло, уступив место еще более великолепному жилищу, а то — другому, и так далее. Один за другим строились воздушные замки, все выше, просторнее, величественнее. Но каждый из них, в свою очередь, исчезал, пока, наконец, в эти последние знаменательные дни наши фантазеры не переселились далеко-далеко, в великолепный, возвышавшийся на зеленом холме дворец, из окон которого открывался прекрасный вид на долину, и реку, и уходящую к горизонту гряду гор, окутанных нежной дымкой. И все это — их владения, все это собственность наших мечтателей. Во дворце снуют ливрейные слуги, именитые гости съезжаются туда из всех столиц мира.

Дворец этот находился за дальними далями — там, в стороне восходящего солнца, бесконечно далеко, астрономически далеко: в Ньюпорте, штат Род-Айленд, в Обетованной земле Высшего Общества, в заповедных доменах американской аристократии. Как правило, Фостеры проводили часть воскресенья после церкви в своем великолепном дворце, а остальное время разъезжали по Европе или же плавали на собственной яхте. Шесть жалких будней — на невзрачной окраине Лейксайда; седьмой день — в Сказочной стране, — это уже вошло в привычку, определило их жизненный уклад.

В строго ограниченной Жизни Будней они оставались по-прежнему трудолюбивыми, усердными, осмотрительными, практичными и экономными. Незыблемо держались они возвышенных и суровых догматов пресвитерианской церкви и преданно, по мере умственных и душевных сил, трудились ради ее вящего блага. Но в Жизни Грез они подчинялись капризам фантазии, куда бы те их ни завлекали, какими бы ни были изменчивыми.