Странствия Лагардера - Поль Феваль

– Отныне моя шпага будет служить вам и вашим детям, – торжественно произнес Навай. – Никогда больше я не обна­жу ее ради неправого дела.

– Итак, сударыня, мы можем ехать? – напомнил о себе Шаверни.

Принцесса прошла в молельню, где, как мы знаем, висел портрет герцога Неверского, и опустилась на колени перед ал­тарем.

– Я еду вместе с вами, – произнесла она, вставая. – Я обязана отыскать свою дочь.

– Но разве регент разрешит вам ехать? – изумился мар­киз.

– Филипп Орлеанский не сможет отказать в подобной просьбе вдове Невера. А если он воспротивится моему отъезду, я отправлюсь к королю!

Шаверни знал, что, приняв решение, эта женщина не от­ступала от него. Поэтому он не стал ее разубеждать.

– Если вы сочтете, что для вашей охраны будет достаточ­но нас двоих, – произнес он, – располагайте нами по своему усмотрению. Наша жизнь принадлежит вам.

– Господа, – ответила принцесса, – сегодняшним по­ступком вы искупили все свои прошлые ошибки. Согласны ли вы сопровождать меня к регенту? Я надеюсь, что завтра мы уже сможем тронуться в путь. Итак – да поможет Господь матери вернуть своих детей!

III. КОРОЛЕВСКИЙ КУРЬЕР

Филипп Орлеанский не любил, когда дела отрывали его от привычных удовольствий. Однако последние события настоя­тельно требовали его участия в делах государства.

В это утро в присутствии аббата Дюбуа и министра Леблана были опечатаны бумаги герцога Селамара.

У дверей испанского посольства поставили караул из мушкете­ров, так что герцог стал узником в собственной резиденции.

Со всех сторон приходили известия о бегстве высокопостав­ленных особ, замешанных в заговоре; над несколькими кардина­лами, среди которых оказался Бисси, Полиньяк и Роган, нависло обвинение в измене.

Двор в Со поглощал теперь все внимание регента. Почуяв угрозу своей власти, Филипп Орлеанский решил уделить время политике.

Аббат Дюбуа посоветовал ему немедленно послать курьера в Мадрид, чтобы передать приказ господину де Сент-Эньяну, французскому посланнику при дворе Филиппа V, как можно скорее покинуть Испанию. Аббат опасался, что, узнав об аре­сте Селамара, Альберони захватит Сент-Эньяна.

– У тебя есть надежный человек? – спросил его регент.

– Пока нет, – ответил Дюбуа. – Но через два часа будет.

– Не забудь разузнать, не знаком ли он с кем-либо из за­говорщиков.

– Поэтому я и прошу дать мне два часа.

– Хорошо. Но ты головой отвечаешь за его благонадеж­ность. Когда ты переговоришь с курьером, пришли его ко мне, я тоже побеседую с ним.

Надо сказать, Филипп Орлеанский не очень-то доверял людям Дюбуа и был бы не прочь сам найти кого-то, кто мог бы отправиться в Испанию.

И вот как раз тогда, когда он безуспешно перебирал в па­мяти имена, ему доложили, что принцесса Гонзага просит ауди­енции для себя и господ де Шаверни и Навая.

– Навай в Париже?! – изумился регент. – Одно из двух: или он окончательно расстался с Гонзага, или принц по­ручил ему шпионить за женой, а может, даже за мной! Нет, этого я не потерплю: если мои подозрения подтвердятся, я рас­правлюсь с ним!

Пока регент заочно решал участь Навая, принцесса Гонзага и оба ее спутника ожидали в приемной. Приблизившийся к ним придворный низко склонился перед принцессой.

Это был господин де Машо, лейтенант полиции, занявший сей пост после Вуайе д'Аржансона.

– Господин маркиз, – обратился де Машо к Шаверни, – я рад приветствовать вас во дворце; однако, к сожалению, я не могу сказать того же вашему товарищу. Господин де Навай, я должен вас арестовать!

– Я готов поручиться за него! – воскликнул Шаверни. – Уверяю вас, что его королевское высочество буквально через ми­нуту собственноручно подпишет указ, отменяющий его изгнание!

– Возможно… – ответил лейтенант полиции. – Но име­ющиеся у меня распоряжения датированы вчерашним вечером, а в них сказано, что принцу Гонзага и всем его людям, ранее из­гнанным из Франции, запрещено въезжать в пределы Фран­цузского королевства… Можете вы мне доказать, господин Навай, что этот приказ к вам не относится?

– Нет…

– В таком случае следуйте за мной… Пока господин де Шаверни не получит иных распоряжений регента относительно вас, чего я искренне желаю, долг повелевает мне задержать вас.

И, вызвав капитана охраны дворца, господин де Машо приказал ему немедленно взять Навая под стражу и препрово­дить его в Бастилию.

Навай поклонился принцессе, наблюдавшей за действиями лейтенанта полиции с обычной для нее ледяной невозмутимо­стью, и пожал руку другу.

– Не беспокойся, – сказал ему Шаверни, – через час ты будешь на свободе.

Солдаты уже собирались увести Навая, когда в приемную вошел Филипп Орлеанский. Регент счел необходимым самому выйти к принцессе Гонзага, чтобы подчеркнуть свое к ней рас­положение.

– Что здесь происходит? – спросил он. Де Машо вышел вперед.

– Сюда явился господин де Навай, – ответил он. – Следуя имеющимся у меня инструкциям, я приказал отвести его в Бастилию.

– Прошу вас отложить на время исполнение вашего при­каза, – сказал регент. – Проводите принцессу и этих господ ко мне в кабинет, и пусть нас оставят одних!

В присутствии бесстрастной и надменной принцессы Гонза­га, не снимавшей траура со дня гибели герцога Неверского, Филиппу Орлеанскому всегда становилось жутковато; впрочем, ему не часто доводилось ее видеть.

Регент, с презрением относившийся ко всем женщинам и со сладострастием взиравший на любое существо, одетое в юбку, боялся поднять глаза на принцессу, которая, несмотря на многолетнее затворничество, была по-прежнему прекрас­на. В душе он относил ее к редким неземным созданиям, подвластным воле Неба, а не мирским законам. Герцог Ор­леанский почтительно приветствовал принцессу Гонзага и пригласил ее сесть.

– Сударыня, – спросил он, – что побудило вас оказать мне честь и прийти во дворец?

– Я прошу ваше королевское высочество разрешить мне поехать в Испанию.

– Вы хотите ехать в Испанию?

– Да, монсеньор.

– Полгода назад я бы дал свое разрешение… да что там полгода – даже еще вчера… – произнес, поразмыслив, Фи­липп Орлеанский. – Но сегодня это невозможно!

Принцесса упала на колени.

– Уже десять дней, как у меня второй раз похитили дочь! – воскликнула она. – Ваше королевское высочество отлично знает об этом. Шевалье Анри де Лагардер, кто, как и я, жаждет вновь обрести Аврору, кто поклялся, что вернет мне ее, до сих пор не появился в Париже. Жизнь превратилась для меня в сплошную муку: если моя дочь жива, я найду ее; если она умерла, я хочу знать, где ее могила!