Жак де Моле: Великий магистр ордена тамплиеров - Ален Демюрже

Автор того же письма также сообщает: один оруженосец, прибывший из Парижа, рассказал ему, что у Жака де Моле была возможность бежать, но тот отказался.[609] Опять-таки письмо передает этот рассказ в форме прямой речи, и я приведу его, хотя его содержимое меньше похоже на правду, чем пересказ слов кубикулярия:

Братья, пребывающие с ним [магистром], сказали ему: «Поскольку вы, сеньор, можете уйти, отправляйтесь, дабы сообщить нам совет папы и кардиналов». Сеньор магистр ответил: «Так поступать не в моем намерении, ибо все мы знаем, что за это отомстят; и скажу вам, что, будь я в Германии или в Испании, или в Англии и узнай, что вы схвачены, я приду к вам и отправлюсь […] в тюрьму вместе с вами. Бежать — дело не благое, потому что все мы невиновну и наш орден благ и честен, и мы — католики, очень крепко держащиеся веры, равно как папа, кардиналы и все христиане, какие есть в мире. И нежно прошу вас, братья, надеяться»; таким же образом и кубикулярий обращался к папе.[610]

Документ не сообщает, кто был инициатором предложения бежать. Не исключено, что Жак де Моле мог найти каких-то соучастников в Парижском Тампле, куда его заключили, но его ответ можно было предвидеть. Жак де Моле и тамплиеры считали, что скрывать им нечего, и полагались на папу — своего естественного защитника.

Можно ли объяснить признания, пусть частичные, Жака де Моле тем, что его пытали?

Общепризнано, что в королевских тюрьмах в дни после ареста довольно широко применялись пытки с целью быстро добиться показательных признаний. С середины XIII в. пытка входила в состав арсенала, который инквизиторы могли использовать в ходе процессов против ереси. Спрашивается, с чего бы королевским агентам отказываться от этого инструмента. Поэтому бесполезно препираться, пытали или нет того или иного: есть достаточно свидетельств в отношении процесса ордена Храма, что пытка в его ходе применялась широко; кстати, иногда было достаточно ее угрозы; были и другие средства обработки (изоляция, дурное обращение, лишение пищи, как физической, так и духовной, и т.д.). Но надо также сказать, к чести клириков, что некоторые из них отвергали это средство и отказывались считать действительными показания, полученные этим путем, — например, архиепископ Равеннский Ринальдо да Конкореццо, а также кардиналы, отправленные для допроса Жака де Моле в Париж в декабре 1307 г. или в Шинон в августе 1308 г., Беранже Фредоль и Этьен де Сюизи, признававшие, что можно отказаться от признаний, выбитых угрозами, и не стать повторно впавшими в ересь.

Сколько издевались на этими доблестными рыцарями, смелыми в бою или в мамелюкских застенках, но до такой степени нестойкими перед пыткой! Видно, это не одно и то же! Но, как правило, историки считают, что Моле не пытали. Хронист Иоанн Сен-Викторский, разделяя тамплиеров на три категории: те, которые признались, те, которые все отрицали, и те, которые, признавшись, потом отреклись от своих показаний как выбитых пыткой, — исключает Жака де Моле из последней категории: «Третья категория — те, кто сначала признался, но потом сказал, что солгал по причине жестокой пытки. К ним не относится генеральный магистр, потому что он полностью признал свои заблуждения без пытки».[611]

И один документ, анонимный, но происходящий из окружения короля и его советников и оттого подозрительный, указывает, что великий магистр признал свои заблуждения и заблуждения своего ордена сам и что однажды, плача, «он потребовал, чтобы его пытали, дабы его братья не смогли сказать, что он добровольно погубил их», — едва завуалированное утверждение, что его не пытали.[612]

Тем не менее другие документы говорят обратное.

Первый — письмо командора Миравета и Мас-Деу, Района Са Гуардиа, адресованное магистру Арагона Эксемену де Ленде. В этом письме, датированном концом ноября 1307 г., Са Гуардиа излагает сведения, сообщенные одним каталонским доминиканцем, Ромеусом де Бругера, из Парижа своему приору в Барселону.

По его словам, «король захватил магистра Храма и других братьев, подчиненных тому. И содержали их в нашем доме в Париже; они были отделены друг от друга; и первым пытке подвергли магистра, и потому он признался публично, в присутствии многих прелатов и всех магистров и бакалавров Парижа, что орден Храма с давних пор имеет обычай…».[613]

Уточним, что Ромеус де Бругера, член парижской а/та тагег, несомненно присутствовал на этом заседании 25 октября 1307 года.

Второй — текст, тоже каталонский, который я уже упоминал в связи с отказом Жака де Моле от своих признаний в соборе Парижской Богоматери в декабре 1307 г.; конечно, это свидетельство из вторых рук, записанное человеком, который на месте не присутствовал, но если с порога отметать все свидетельства такого рода, останется немногое! Реальность этого эпизода нельзя поставить под сомнение: Гильом де Плезиан в первой речи, произнесенной в Пуатье перед папой и кардиналами 29 мая 1308 г., в едва завуалированных выражениях упоминает это отречение, которое совершили некоторые после «сговора между собой, как поняли сеньоры кардиналы, посланные в Париж, и благодаря поощрению, которое оные получили устно и письменно от некоторых лиц, имена коих будут раскрыты в должном месте и в должное время и самые видные из каковых считаются уроженцами этой страны».[614]

Что касается театральной и пафосной сцены,- когда Жак де Моле срывает с себя одежды, обнажая истерзанное тело, — такого несомненно не было, но это не значит, что великого магистра не пытали.

По моему мнению, вопрос остается открытым. Каталонские документы важны, и тому, что они сообщают, можно верить. Но проблема в том, что они излагают и верные факты, и слухи, и то, о чем «говорят», а одно от другого отличить не всегда можно. Еще один документ, например, включает сведения, переданные неким госпитальером, «что магистр Храма умер и что многих тамплиеров подвергли пытке».[615] С другой стороны, юстиция того времени не стеснялась пытать и говорить, что она это делает; почему бы в данном случае не поверить ей, когда она говорит, что этого не делала? Хотя королевские агенты поступили бы разумно, скрыв, что великого магистра пытали, — это придало бы больше весомости его скудным признаниям.

При этом я не думаю, что в случае с Жаком де Моле данный вопрос имеет решающее значение. Ногаре и Пле-зиан не нуждались в многочисленных признаниях магистра; им было достаточно как можно шире разгласить те, которые он согласился сделать, — признание отречения от Христа и плевка на крест. Чтобы добиться их, могло хватить угрозы пытки. Кстати, когда Жак де Моле отказался от всех признаний в 1314 г., он сказал, что его побудил сделать их страх перед мучениями, а не мучения как таковые. Конечно, он мог это сказать, чтобы сохранить лицо и оправдать перемены своей позиции, которые в противном случае трудно объяснить и вообще понять. Получал он советы или нет, если его «обхаживали» агенты короля, как он тоже скажет в 1314 г., Жак де Моле вполне мог пойти на уступки и дать какие-то доказательства доброй воли ради того, чтобы расследование и реформа ордена были доведены до конца, — конечно, признав отдельные скандальные обычаи, но лишь те, отрицать которые было невозможно как известные многим. В дни перед допросом 24 октября 1307 г., в сам этот день и на следующий, перед ареопагом, собранным заботами Ногаре, Жак де Моле находился несомненно в той же ситуации, что и перед Филиппом Красивым в июне 1307 г., когда сообщил ему о некоторых злоупотреблениях и провинностях, допускаемых орденом, и, в частности, об отпущении грехов мирянами, — провинности простительной, которую, кстати, и не все теологи считают провинностью.[616] Но в устах Гильома де Плезиана это признание стало, судя по его словам, которые я цитировал в предыдущей главе,[617] явным доказательством ереси!

Этот прием раздувания некоторых признанных провинностей несомненно и поставил Жака де Моле с самого начала процесса в неудобное положение, причем именно перед братьями по ордену. Указания, которые он дважды адресовал своим братьям, если за этими утверждениями стоит какая-то реальность, объяснялись тем же. 24 октября, после его публичных признаний, обвинители получили от него письмо, адресованное всем заключенным тамплиерам и требовавшее от них признать заблуждения, которые великий магистр признал сам, — во имя священного принципа повиновения любого монаха своему настоятелю.[618]

В конце декабря 1307 г., в связи со своим появлением в соборе Парижской Богоматери перед кардиналами, посланными папой, Жак де Моле якобы снова передал указания братьям, которые вместе с ним и другими сановниками ордена должны были предстать перед представителями папы. Об этом есть два свидетельства тамплиеров, представших перед следователями и допрошенных в Пуатье в 1308 году. Согласно брату Жану из Шалона, один орденский священник, Рено, побуждал тамплиеров, чтобы спасти орден, отрекаться от прежних признаний и делал это с помощью секретного письма, опечатанного свинцовой буллой, — вероятно, рукой великого магистра. Ему удалось ознакомить с этим посланием шестьдесят тамплиеров; инструкцию якобы передал брат великого магистра, декан церкви Лангра.[619] Другой тамплиер, также допрошенный в Пуатье, Жан де Фоллиако (очень вероятно, что это был один из «кротов», внедренных в орден Гильомом де Ногаре перед арестом тамплиеров), слышал, что «магистр ордена или кто-то им уполномоченный через посредство восковых табличек — передававшихся из камеры в камеру, прежде чем войдут король и кардиналы, — подстрекал братьев, чтобы все отрекались от своих признаний». На табличках не было никакого имени, что не позволяло идентифицировать автора послания, содержание которого было следующим: «Знайте, что завтра утром в этот дом придут король и кардиналы; другие братья отреклись от своих признаний; отрекитесь от своих и передайте эти таблички тому, кто их принес».[620]