Непокорная для шейха (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame"

Я не могу сдвинуться с места. Мое истерзанное сердце сейчас в ее раскрытых ладонях. И только ей решать, что со мной будет дальше. Скажет «убей», и я даже не смогу воспротивиться той смерти, что уготовил мне Вадим.

Смотрю в ее глаза. Сердце зашивается в болезненном ритме. И нежность топит меня окончательно. Я никогда не был так беззащитен и так беспредельно счастлив.

— Отпусти, — тихо говорит она. Боль прошивает тело раскаленной иглой еще до того, как я понимаю, что она обращается к Вадиму. Отводит его руки и делает шаг вперед.

Я жду слов. Все равно, каких — что наполнят меня счастьем и смыслом жизни, или теми, что уничтожат навсегда. Сожгут заживо без всякого бензина. Но Кира молчит.

Осторожно идет мне навстречу. Глаза широко открыты, слезы капают на серую ткань толстовки. Тишина. Молчание, в котором таится тысяча слов.

Силы покидают ее в шаге от меня. Я едва успеваю вытянуть руки, чтобы подхватить. Пистолет падает на пол. Инстинкты не спят — бросаю предупреждающий взгляд на Вадима, но он лишь кивает, даже не думая о том, чтобы подобрать оружие.

Он уже не будет стрелять. Не при ней. А если Кира озвучит мой приговор, я не стану ему мешать.

Прижимаю к себе. Чувствую тепло кожи, запах ее волос, стук сердца. Никогда мы еще не были так близки, как здесь и сейчас, в этот самый миг.

И она не произносит ни слова. Только крепче прижимается, рубашка намокает от усилившихся слез. Судорожно выдохнув, стараясь контролировать мощь своих объятий, осыпаю ее лоб и волосы поцелуями.

Внутри смертельная пустыня содрогается под рокотом грома и падением тяжелых капель долгожданного дождя. Сухой песок жадно впитывает животворительную влагу, сухие семена прирастают в тот же миг, выпуская сочные зеленые побеги. Я даже не отдаю себе отчета, что такие же слезы катятся по моему лицу, падая на склоненную к груди голову Киры.

— Домой? — поморщившись от боли в плече, резюмирует Вадим. На его губах улыбка смирения и признания единственно правильного варианта. Как будто не было всего этого ужаса и дыхания смерти, витающего над нашими с ним головами.

Киваю. Подхватываю Киру на руки. Оставив позади холодные серые стены, мы выходим прочь, в осеннюю прохладу посреди заброшенной промзоны.

Я не хочу думать, что будет дальше. Хочу только верить в то, что ни Виктория, ни ее муж больше не посмеют чинить нам с моей любимой женщиной никаких препятствий…

Спустя полгода

Эмир Давуд Аль-Махаби в глубине души прекрасно понимал, что его дни сочтены.

По ночам дыхание смерти неотступно преследовало его. И если поначалу он с переменным успехом убегал в затяжные сны, видел райские сады и нежных гурий, то в последнее время часто вскакивал от осязаемого жара адского пламени.

Молитвы не спасали. Сердце уже билось на пределе сил, отмеряя время до своей окончательной остановки. Ужас перед неизбежностью постепенно стал почти родным, неизбежным.

Он прожил величественную жизнь. Он любил и был любим. Нарушал свои правила и никогда не признавал своих ошибок. И фатум решил добить его именно так. Отняв силы и сохранив рассудок ясным.

Он терял все. Любимую жену. Своих детей. Свое многомиллиардное состояние. Словно в насмешку, возвращение Висама из мира мертвых запустило роковой отчет до кончины.

Сын его не простил. Даже не показался на глаза. Приехал, чтобы собрать железобетонные доказательства причастности Давуда к работорговле и уехал.

Эмир видел его в саду, глядя в окно. Висам возмужал. Стал настоящим воином, жестоким, решительным и непримиримым. Он ни разу не обернулся, уходя прочь в тот день, который на миг наполнил Давуда счастьем… и отнял последнюю надежду на примирение и прощение.

Амани поставила окончательную точку. С упорством обреченного мазохиста эмир получал сведения о том, где сейчас та, кого он любил без памяти.

Путешествует. Основала свою компанию по продаже кофе. Часто навещает Газаль, его дочь, которой муж дал много свободы. Гордиться ее научными успехами он не мог, даже когда хотел. В его голове место женщины было предопределено — у ног мужа без права голоса.

На закате своей жизни Давуд Аль-Махаби остался один.

Зря верная Зейнаб пыталась унять его боль, скрасить своим присутствием существование. Мелекси эмир давно дал развод и не хотел даже знать, где она и чем занимается. Смотреть на молодую и энергичную третью жену и понимать, что она упивается своей властью над его бессилием, в какой-то момент было выше его сил.

Он хотел ее убить. Зейнаб отговорила от этой затеи, уповая на милость Аллаха. Зря он ее послушался: этот грех потонул бы в списке тех, что он уже успел совершить.

…- Замолчи! — с раздражением велел он, и Зейнаб испуганно закивала, закрыв книгу.

Ее присутствие в последнее время раздражало. Даже доводило до белого каления. В своей попытке стать похожей на Амани вторая жена дошла до точки. Являлась в покои смертельно больного мужа, перенесшего инфаркт, нарядная, как свихнувшаяся шармута, увешанная с головы до ног бриллиантами. В своей попытке выбить хоть каплю тех чувств, что эмир питал к хасеки, Зейнаб увлеклась пластической хирургией настолько, что ее лицо напоминало гротескную маску. Давуд срывался на ней, выгонял прочь, но день ото дня Зейнаб являлась в его покои, чтобы задушить приторной заботой.

Их сын учился в Беркли. Любовью к отцу особо не пылал. Возможно, Висам в свой последний визит мастерски промыл ему мозг, навсегда оттолкнув от Давуда. А Малек жил с Амани. Она постаралась, чтобы устроить его жизнь и дать превосходное образование в английской закрытой школе. Возможно, и поведала о том, кто убил его мать…

Тем временем покрытый белым золотом «Майбах» въезжал в ворота дворца эмира. На пассажирском сидении смеялся мальчик, та похожий на Висама и его мать одновременно. Кира в голубом брючном костюме, с уложенными волосами, осыпала его поцелуями и счастливо улыбалась. Висам смотрел на них с нежностью, попеременно даруя свои поцелуи то сыну, то жене.

Когда автомобиль остановился, Кира подняла голову, ее губы сжались в непримиримую линию.

— Ты точно не хочешь пойти со мной? — ухватилась, как за соломинку, за этот вопрос молодая мама.

— Нет, — Висам сжал ее ладонь, подбадривая. — Я буду вас ждать. Прогуляюсь по саду.

Увидев сомнения в глазах жены, тепло улыбнулся.

— Ничего не бойся. Тебе это необходимо.

Кивнув, Кира потянулась было к шелковому платку «Луи Виттон», но затем, криво усмехнувшись, отняла руку, оставив его лежать на месте. Висам лишь усмехнулся. Он понимал протест своей жены и нежелание чтить традиции там, где им не было места.

В сопровождении слуг Кира Аль-Махаби направилась к ступеням дворца, ведя Кирилла за ручку. Их проводили по знакомым туннелям длинных коридоров к покоям эмира. Она не замечала осуждающих взглядов. Ей было не то что все равно на то, как она выглядит в мужском костюме и без платка — она как будто упивалась этим протестом.

Зейнаб вскочила на ноги, когда гостья вошла в покои. Вся гамма чувств отразилась на ее измененном до неузнаваемости пластикой лице. Она так и осталась сидеть с открытым ртом, глядя на Кирилла, который вертел головой, осматривая богатое убранство покоев.

Кира снисходительно выслушала поток фальшивых комплиментов, осуждение и вопросы. Склонила голову.

— Оставь нас, Зейнаб. Нам необходимо поговорить с эмиром.

— Прочь! — обращаясь к жене, прохрипел Давуд, поднимаясь на локтях, не сводя взгляда с мальчишки, который улыбался, показывая пальчиком на замысловатую люстру под потолком.

— Аблькисс, — сочла нужным предупредить Зейнаб. — Наш господин тяжело болен. Ваше присутствие…

— Тебе велели уйти, — вкрадчиво напомнила Кира. — Советую не злить своего господина. Ступай.

Давуд поморщился от боли в сердечной мышце, но едва заметил это. Смотрел, как Кирилл, освоившись, смеется, вышагивая по персидскому ковру, и зовет маму, показывая на детали интерьера. Что-то надломилось у него внутри.

Кира же, потрепав мальчика по темным волосам, опустилась в кресло. Совладав с собой, подняла голову и посмотрела в покрасневшие, запавшие глаза Давуда.