Возвращение - Александра Лисина

Он приподнялся на локте, настороженно прислушиваясь.

Нет. По-прежнему тихо, хотя внешне, казалось, ничто вокруг не изменилось: те же могучие палисандры, та же мягкая трава под ногами, то же темное небо, уже подсвеченное первыми стрелами рассвета... остроухие спутники, разумеется, давно выспались и даже перекусить наверняка успели - им для отдыха нужно гораздо меньше, чем смертным. Нехорошо, конечно, что они сумели подняться совершенно неслышно для чутких ушей Братьев, но это вполне простительно - вчера вымотались до предела все. Вот только настораживает, что пришедшие в себя Темные, включая Лана и Картиса, зачем-то собрались вокруг старого ясеня, сели в кружок, словно дети на празднике весны, и сидят с абсолютно непонятными выражениями на вытянувшихся физиономиях. Бледные, неподвижные, как статуи, с горящими глазами, по которым только и можно признать, что живые...

Стрегон нахмурился и тоже сел.

Возле него, разбуженный смутным предчувствием, немедленно пошевелился Терг. Внезапно открыл глаза, рассмотрел озабоченно прикусившего губу вожака и тут же поднялся, незаметно пнув по пути остальных. Секунду спустя сверху донесся еще один шорох - это Лакр, чувствующий опасность не хуже иного зверя, незаметно сполз со своей ветки. Точно так же, как остальные, он оглядел необъяснимо замерших эльфов, мигом уловил воцарившуюся вокруг гнетущую тишину. Сообразил, что это ненормально, и плавно потянулся за оружием.

Однако Перворожденные отнюдь не выглядели встревоженными. На их лицах не металось беспокойство, пальцы не дергались нервно в поисках родовых клинков, а позы не были напряженными или угрожающими. Скорее, эльфы ненадолго выпали их этого мира, целиком обратившись в слух. Сидели удивительно прямо, вытянувшись всем телом, будто чувствовали в утреннем воздухе нечто странное, неуловимое. А их горящие настоящим восторгом и непонятным благоговением глаза сияли так, будто во тьме зажгли сразу три десятка магических светильников.

Тирриниэль прикрыл веки, едва заметно покачиваясь в такт одному ему слышной музыке. С наслаждением вдыхал каждую обороненную тишиной ноту, будто пьянящий аромат Лунной Зари, впитывал их всем существом, тянулся навстречу. И застывший мир внимал этому чуду тоже.

Стрегон, нахмурившись еще больше, прислушался.

Сперва было очень тихо. Даже слишком тихо, как если бы он вдруг попал на безжизненный остров, созданный из одних только скал и напрочь лишенный какого бы то ни было присутствия. Затем ему почудился непонятный звук, словно кто-то неосторожно задел струну эльфийской арфы. А еще через пару минут тревожной тишины, когда в ушах уже зазвенело от напряжения, необычный звук неожиданно повторился. А затем прозвучал еще и еще, словно просыпаясь. Меняя тональность и силу, складываясь в очень далекую, тихую, но удивительно притягательную мелодию, которую какой-то безумец рискнул исполнять посреди Проклятого Леса.

Он узнал ее сразу - по неуловимому аромату эльфийской магии и чарующему привкусу творимого чуда. Ошеломленно вздрогнул, а потом обессиленно обмяк: это было невозможно, невероятно, неправильно, но все-таки было - эльфийская флейта на самом деле звучала в предрассветном лесу. Звала к себе, заманивала, разговаривала с зарей. Ни о чем не просила, никого не ждала, не печалилась и не грустила. Не требовала ответов и не искала несбыточного счастья. Она просто была, эта удивительно нежная и тихая мелодия. Незаметно лилась сквозь предрассветный туман. Нежно ласкала утонченный слух Перворожденных, незаметно касалась замерших от восторга сердец, а потом плавно растворялась в благоговейной тишине.

Это была же самая мелодия, которую Белка когда-то играла для Курша.

Дождавшись последних аккордов, Тирриниэль прерывисто вздохнул. А потом медленно поднялся, искренне радуясь тому, что маленькая Гончая еще не отчаялась полностью. Что по-прежнему берет иногда в руки эльфийскую флейту. Балует этот мир своим редким умением. Дарит ему незабываемую, волнительную и трепетную нежность, прорывающуюся крайне редко и почти всегда незаметно для посторонних. Удивляясь тому, что она все-таки находит в себе силы жить, ждать, наслаждаться рассветами и закатами, но при этом тщательно скрывает грызущую изнутри боль, не позволяя ей портить этот прекрасный, насыщенный чудесами мир.

Владыка Л'аэртэ осторожно подошел к барьеру, а затем, поколебавшись, неуверенно тронул пальцами туго переплетенные ветви. И изрядно удивился, обнаружив, что они послушно разошлись в стороны, будто только и ожидали приглашения. Или, может, просто Белка заранее позаботилась? Он удовлетворенно кивнул, отодвигая с пути пышную паутину, а потом уверенно двинулся прочь.

Стрегон открыл было рот, чтобы предостеречь Мастера, но увидел, как листва перед эльфом охотно поддалась, беспрепятственно пропуская его наружу. Не ранила, не попыталась задержать. Даже напротив: едва не подталкивала в спину. Наемник на мгновение заколебался, не зная, позволят ли ему выйти так же легко и примет ли Тиль его присутствие как должное, но потом вспомнил, что по-прежнему отвечает за Владыку головой и решительно двинулся следом. А про себя подумал, что полуразумный барьер вряд ли позволил бы гостям пройти, если бы не имел прямого приказа.

Как оказалось, Белка действительно велела не препятствовать "гостям": с такой охраной, которую они имели на данный момент, можно было ничего не бояться - на территории хмер ни одна тварь не посмела бы охотиться. А уж сейчас, когда они сами соизволяли присматривать... не-е-ет, с костяными кошками никто не стал бы связываться. Поэтому Гончая совсем не тревожилась.

Тиль нашел ее совсем недалеко от Места Мира - на берегу крохотной безымянной речушки, чье ровное песчаное дно ласкало босые ступни Белки, а вода были прозрачной, словно в хрустальной купели. Она сидела возле плакучей ивы, опустившей ветки до самой земли, и задумчиво смотрела на мелкие бурунчики, танцующие в лучах утреннего солнца. Возле ее ног застыл черной горой уже знакомый волчище с хищными желтыми глазами. Его лапы почти касались ее маленьких стоп, тяжелая голова беззастенчиво покоилась на ее коленях. Мохнатый бок, мерно поднимаясь в такт ровному дыханию зверя, игриво щекотал длинными шерстинками ее правую щеку, но волк не спал. Так, дремал потихоньку, оставив приподнятым одно ухо и слегка приоткрыв один глаз. И причина этому была вовсе не в замершем от неожиданности эльфе, а в том, что по другую сторону от Белки возвышалась еще одна массивная гора - серая, покрытая костяными наростами от носа до кончика хвоста и тихо урчащая вслед недавно законченной мелодии.