Обманчивая тишина - Александр Александрович Лукин

по сторонам огни, исчезли. Пятьсот человек спешат в славный город на Черном море. Пятьсот человек в вагонах, жестких и мягких, купейных, бесплацкартных, международных. Они приедут утром в Одессу, их ждет выходной день, семьи или друзья, а потом дела, важные, нужные им и всем нам дела. А в третьем купе международного вагона едет некий господин, которого ждут в Одессе или где-нибудь еще дела — важные, но не нам, нужные, но не нам. Однако нет, не сладятся у него эти его дела, ой, не сладятся!

Открылась дверь нашего купе, и вышел инженер Шевцов. Неслышно ступая по пушистому ковру, он идет вагонным коридором, отливающим в полутьме медью и красным деревом, он стучит в купе номер три, он входит внутрь и задвигает за собой дверь, и идет к себе, а я говорю Славину:

— Последуешь за этим типом из купе номер три. Свидерский в соседнем вагоне. Он пойдет впереди. На вокзальной площади у вас его переймут наши одесские ребята. Встречаемся прямо на пароходе.

59. Рандеву на воде

В Нижнелиманске, в гостинице, нас со Славиным встретил Кирилл. Он спокойно сидел в своем кресле, но я сразу увидел, что он был в максимальном возбуждении.

— Згибнев виделся с юрисконсультом Верманом, — без предисловий объявил он.

— Блеск! — воскликнул Славин.

— Обожди, — остановил его я. — Подробней, Кирилл.

Подробней? Пожалуйста, можно и подробней. Вчера, то есть в выходной, Згибнев отправился в яхт-клуб. Оказывается, этот Згибнев тоже любитель-яхтсмен, да еще какой: парусную лодку построил собственными руками. А в яхт-клубе уже готовился отчаливать на своей «Лене» Георгий Карлович Верман со старшим сыном. Сияя белоснежным треугольником паруса, «Лена» скользнула от берега и, лихо накренившись влево, красивым виражом вырвалась на середину Буга. А вскоре отчалил и Згибнев. Кирилл наблюдал за ними. Яхта и лодка то стрелами мчались по зеркалу воды, то, круто развернувшись, проделывали головокружительные маневры, — красуясь друг перед другом и чуть не задевая одна другую. А потом стали. Пришвартовались друг к другу бортами! Видно было, что их капитаны о чем-то беседуют. О чем? Бог весть… Помаячив так вот, рядком, с десяток минут, они снова распустили паруса и разошлись в разные стороны.

— Слушай-ка, Кирилл, а где же получил Згибнев коробок с шифровкой?

Кирилл виновато заморгал глазами.

— Не знаю, Алексей Алексеич. Вроде ни с кем таким он не видался…

— Но не святой же дух работает на германскую разведку! Проморгал?

— Наверно.

— Плохо. Очень плохо. Ты знаешь, что было в шифровке? Ее, между прочим, в Одессе прочли быстро: «Пять подлодок готовы к отправке. Уйдут в ближайшие дни. Н.»

Кирилл горестно молчал. Потом уныло сказал:

— Да я смотрел, Алексей Алексеич. И вот такая незадача…

— Алексей Алексеич, — вмешался Славин, — ведь со всяким бывает…

— Знаю, что бывает, — жестко оборвал его я. — Все бывает. Но наступил такой момент, когда так быть не должно.

Итак, Згибнев, имевший контакт с Кузьмой Данилычем, Згибнев, передавший спичечную коробку с шифровкой Шевцову, — этот самый Згибнев встретился на следующий день с Георгием Карловичем Верманом… Не смыкался ли круг?..

Пожалуй, все линии сходятся к юрисконсульту… К «швейцарцу»?

И все-таки оставалось еще белое пятно: Большая Морская, 4. Жил там Георгий Карлович или нет? И почему все-таки его прозвали «швейцарцем»?..

60. Гутен таг, Август!

Какое-то неосознанное предчувствие не давало мне в ту ночь уснуть, я ворочался с боку на бок. Включил лампочку-ночник, раскрыл Цвейга. Вот тут-то и задребезжал телефон. Фридрих!

— Пришла открытка? — спросил я.

— Нет. Другое. Можно вас повидать?

— Конечно. Слушайте внимательно: из вашего двора есть выход на Корабельную улицу. Идите по ней направо. Я вас подхвачу в машину. Только проверьте, нет ли за вами хвоста.

— Хвоста? Какого хвоста? — Фридрих на том конце провода был очень удивлен.

— Ну, не следит ли за вами кто. Поняли?

…Мы неслись по ночным, слабо освещенным улицам Нижнелиманска. Вот и Корабельная. Она была тиха и пуста, и я сразу увидел впереди одинокого пешехода. Минута — и Фридрих сидел возле меня на заднем диване.

Сегодня он возвращался с завода после дневной смены. Едва свернул на свою улицу, как кто-то взял его под руку. «Гутен таг, Август… то есть Фридрих Августович».

Ах, сукин сын! Перехитрил нас? Не стал присылать открытку. Ну, тут виден почерк зубра!

— Это был тот же человек?

— Нет, о нет! Это был совсем другой. Выше. Старше. Лет возле пятьдесят. Или сорок пять.

Сорок пять — пятьдесят? Не сам ли?..

— Соломенный шляпа. И такой серый, из простой материал пиджак…

— Трость?

— О нет. Трость не было.

— Темноволосый, светлый, седой?

— О, немножко седой. Чуть-чуть.

Странно, если это Георгий Карлович… Соломенная шляпа. Дешевый пиджак… Мог, конечно, пойти на такой маскарад… Хотя ему, обычно такому элегантному, появиться в городе, где его знает чуть ли не каждый встречный, в этом наряде несколько рискованно. Рискованно, но допустимо. Я искал какие-нибудь характерные черты юрисконсульта, но Фридрих таких не запомнил.

— Что же он от вас хотел?

— Ничего. Он просто говорил. Он говорил, что каждый немец может быть гордым. Провидение для Германии дал великий вождь… Фюрер… Он исправит исторический несправедливость. Грабительский мир, Версаль. Фюрер сожмет в железный кулак плутократы. Все немцы будут иметь