Ошибка президента - Фридрих Незнанский

Когда молодые люди остались одни, воцарилось молчание. Затем молодой человек спросил:

—        Вы внучка бабушки Ставрулы? Или правнучка?

—        Внучка, — рассеянно ответила Татьяна, погруженная в свои мысли. — Я у отца поздний ребенок.

—        Удивительная женщина ваша бабушка, — сказал парень.

—        Что, у вас в Армении нет долгожителей? — отозвалась Татьяна.

—        Есть, но всякий раз я удивляюсь. Я восхищен, — продолжал он, — и ею, и вами.

—        Мною-то почему? — Татьяна усмехнулась, прекрасно понимая, что за объяснение сейчас последует.

—        Я восхищаюсь всем прекрасным, в том числе и прекрасной женщиной.

—        Вы шутите, — кокетливо сказала Татьяна и посмотрела прямо ему в глаза, но тут же отвернулась, нервно встала и подошла к окну. — Как все это надоело! Кто вы?

—        Теперь даже и не знаю сам, — ответил молодой человек.

—        Корина вас называла Сережей, так что имя у вас есть, — сказала она.

—        Было, — ответил Сергей. — Теперь уже какое-то другое. Никак не могу к нему привыкнуть.

—        Ладно, — нетерпеливо махнула рукой Татьяна, — хватит строить из себя таинственность. Или это у вас специально заготовленный ход, чтобы нравиться женщинам? Они ведь обожают все романтическое, не так ли?

—        Какая вы злая, — сказал Сергей.

—        А с чего мне быть доброй? — усмехнулась Татьяна.

2

Григорий Иванович на редкость быстро входил в свою роль. Конечно, большую помощь оказывали референты и помощники, которые всегда вовремя успевали шепнуть на ухо нужные имена и отчества, перед важными заседаниями и переговорами готовили проекты речей, написанные так, что какие-то пункты можно было легко заменить в зависимости от того, какой оборот примут события. Но Григорий Иванович и сам не терялся, он все чаще начинал говорить от себя, и по всему видать, получалось у него неплохо.

Единственное, чего он опасался, — это встречи с настоящей Фаиной Петровной. К счастью, ее племянник Женя Точилин, который через Дроздова был в курсе всего происходящего, вовремя уговорил тетю выехать в Сочи и там одновременно отдохнуть и пройти полное медицинское обследование. Это значительно облегчило дядюшкину задачу, и он, ссылаясь на занятость, все время жил в Кремле, не добираясь до квартиры, где родные легко могли бы что-нибудь заподозрить.

Остальные же, складывалось впечатление, не замечали ровным счетом ничего. Прошло лишь несколько дней, а Григорий Иванович понемногу стал забывать, кто он есть на самом деле. Он уже с утра уверенным шагом вошел в зал, где происходило закрытое экстренное совещание.

Слово взял Степанов.

—        Антинародный режим Дешериева находится в глубоком кризисе и не имеет перспектив выхода из него, — читал он по бумажке. — Дешериеву не удалось заручиться устойчивой поддержкой граждан Чечни и авторитетных чеченцев за пределами республики. Попытавшись стать единоличным руководителем республики, Дешериев быстро оказался пешкой в руках мафиозных группировок, защищающих свои преступные интересы. Есть у него надежные покровители и союзники среди реакционных политиков в России. Чеченский народ устал, он не хочет больше терпеть дешериевщину. Силы оппозиции сплачиваются; конечно, некоторые незначительные проблемы имеются, но прогрессивные лидеры Чечни поступились своими личными амбициями, и Надтеречный район в глазах всех чеченцев стал символом надежды на скорое вызволение от продажного режима. По имеющимся у нас оперативным данным, во всех административных районах, контролируемых сейчас Дешериевым, созданы подпольные Комитеты содействия оппозиции. Комитеты вооружаются. Сигналом к их совместному выступлению против дешериевщины послужит штурм Грозного силами оппозиции.

—        А на штурм-то сил у оппозиции хватит? — спросил кто-то.

—        Что касается оружия — вроде все в порядке, — ответил Степанов. — Личный состав они обещали обеспечить. Но с опытными офицерами у них совсем плохо, однако выход имеется. В частях есть офицеры, готовые помочь. Так Нил Сергеевич не возражает против их увольнения из Вооруженных Сил, на время разумеется. Ну а безработные куда хотят, туда и идут: может, кто-то отправится за грибами, кто-то семечками торговать, — хихикнул докладчик. — Но Нил Сергеич Галкин уверяет, что ребята проверенные, честь мундира не уронят, поработают по основной специальности. Человек двести. Нашей армии урон небольшой, да и временный.

—        Я чеченцев знаю. Если мы влезем в их внутреннюю свару — через день от всей оппозиции останется десять человек последних авантюристов, а оружие повернется против русских «интервентов», — заявил какой-то явно штатский. — А с тяжелым вооружением как вы собираетесь обойтись?

—        Разберемся. Под броней национальность не видно, в самолете — тем более.

—        Да вы думаете, что говорите? — не унимался штатский, — это же наше воздушное пространство! Даже если без опознавательных знаков — либо придется признать, что это ВВС России, либо — что ПВО совсем не работает! Как вы это объяснять будете? И у нас в стране не одни дураки, а уж на Западе...

—        Не нервничайте. Найдем, что сказать. С министром иностранных дел была беседа, он в принципе не возражает.

Штатский все меньше нравился дядюшке. Театральный опыт помог ему веско завершить дискуссию.

—        Дело ясное, — по-президентски решительно сказал он, — надо помочь оппозиции. Переходим к следующему вопросу.

3

В муровском коридоре Турецкий столкнулся с капитаном Сивычем, который вдруг повел себя совершенно не свойственным ему образом. Он схватил Сашу за рукав и оттащил в темный угол, а затем, убедившись, что рядом никого нет, сказал:

—        Тебя-то я и ищу, Александр Борисыч. Слышал про взрыв на Песчаных? Это тебя касается. Только что звонил эксперт-пиротехник.

—        Да я вчера после обеда весь день дома провалялся. — объяснил Турецкий. — Ну и чего там на Песчаных? Опять банкиры? Или просто «неосторожное обращение»?

—        Можно считать, что неосторожное, — все так же таинственно ответил Сивыч. — Только грохнула такая же штучка, как на Малой Филевской.

—        Так это дело тебе поручено?

—        Случайно там оказался. Больше послать было некого. В общем, дела такие. Квартиру снимал некто Григорьев, уплачено до конца года, сам Григорьев по многократной визе в Канаде. Крупный бизнес, нефть, конверсионные технологии. По моим данным, вроде бы чист, так что через Интерпол его не вытащишь, а сам он вряд ли в МУР поторопится. Труп опознать — практически безнадежно: на том, что от него осталось, — никаких примет. Соседи в один голос говорят, что после отъезда Григорьева никто в квартиру не входил. Была одна зацепка. Пейджер на кухне был. Его сразу не заметили — на микроволновой печи лежал сверху.

—        Пейджер? — переспросил Турецкий.

—        Ну да. Такая электронная штука, меньше пачки сигарет. Ты ее с собой таскаешь, когда тебе есть сообщение, она пикает. Там экранчик небольшой, несколько предложений можно передать.

—        Ну и чего?

—        А вот чего. — На лице Сивыча появилось какое-то странное, загнанное выражение.— Пропал пейджер.

—        Как — пропал?

—        Испарился. Я на месте кое-что изъял, остатки взрывного устройства сюда на экспертизу, а пейджер и ерунду всякую по описи Нелюбину в сейф сдал. Сегодня с утра прихожу к нему, хочу посмотреть, не появилось ли на пейджере какое сообщение. Нету. Все фуфло на месте, а от пейджера одни воспоминания.

—        Ну и что ты?

—        Что-что... К Романовой. Служебное расследование начали. Только ты сам понимаешь...

—        Дела...

—        Вот так вот... У меня от расстройства в животе урчит. Знаешь, одни, когда нервничают, есть перестают, а на меня волчий аппетит нападает. Ну кто как, а я пойду перекушу что-нибудь. Пошли, Саша?

Пока они спускались по лестнице, Сивыч тихо сказал:

—        Пейджер-то я просмотрел. Только в рапорте не показал и не собираюсь.

—        Что-нибудь интересное?

—        Поди разберись! «Свяжись с Валентиной», «В пять подъезжай к Филиппу». Одна зацепка есть, кликухи редкие: «Пупок ищет Скронца». Знаешь, Саша, я простой мент и в эти дела ввязываться не хочу. Конечно, и раньше бывало, что вешдоки пропадали, но не в МУРе... А теперь как бы самому с концами не пропасть.

Турецкий засмеялся:

—        Раньше проще было: Гунявый да Карзубый, Осетин да Китаец, Колька-Башка да Петька-Заяц. А тут на тебе: Пупок! Да еще Скронц! Это какой-то зверь сумчатый?

—        Не знаю, не слышал. — Василий Васильевич к шуткам расположен не был.