Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— Господа, — кротким голосом произнес Сансон, — чтобы дать ответ на оба существенных вопроса, следует произвести исследование грудной клетки и легких, а также сердца, артериальных и венозных сосудов, состояния пуповины и диафрагмы.

— Господа, господа, — воскликнул Николя, — вы говорите словно златоусты, однако мои скромные познания не чета вашим. Умоляю, для такого невежды как я, говорите проще.

— Видите ли, Николя, — начал Семакгюс, — во время процесса дыхания легкие увеличиваются в объеме. Они изменяют свое положение и цвет и выталкивают диафрагму. Вес их увеличивается за счет протекающей через них крови, а удельный вес уменьшается, ибо расширяются они за счет воздуха. Для вас я опущу детали и не стану углубляться в исследования данного явления. Сейчас мы приступим. Мои инструменты остались в Вожираре, поэтому пришлось обратиться к хирургу из квартала Шатле. Сколько я ни уговаривал его, он не хотел мне их давать, но стоило мне упомянуть имя комиссара Ле Флока, как он немедленно вынес мне инструменты. Вы, друг мой, настоящий чудотворец!

Водрузив кожаный чемоданчик на стол, Семакгюс откинул крышку, и содержимое чемодана заблестело в свете факелов. Из черного матерчатого мешочка хирург извлек стеклянный сосуд с нанесенными сбоку мерными делениями. Затем он снял фрак, Сансон отложил в сторону треуголку и алую куртку, а Бурдо разжег трубку. Почти инстинктивно Николя вытащил из кармана табакерку и с ужасом уставился на стол, где эксперты приступали к вскрытию. Присутствуй при этой сцене наблюдатель, он смог бы отметить волнение, охватившее Николя, когда он увидел, как два человека, чьи достоинства, недостатки и даже пороки он давно успел изучить, сошлись в центре мрачного подвала, и, склонившись над несчастным крохотным трупиком, принялись рассекать его, бормоча малопонятные слова. Когда настал черед извлекать, взвешивать и разрезать крошечные органы, он закрыл глаза. Наконец, легкие новорожденного опустили в сосуд с водой, и процедура вскрытия, показавшаяся ему бесконечной, завершилась. Хирурги вымыли руки и, вполголоса обменявшись загадочными фразами, повернулись к комиссару.

— Итак, господа, — произнес Николя, — к какому заключению вы пришли — если проведенная вами работа вообще позволяет сделать какое-либо заключение?

— Плод дышал, и мы в этом убеждены, — констатировал Семакгюс.

— Мы исключаем возможность наступления смерти во время родов, — поддержал его Сансон.

— Вся поверхность легких имеет ровный розовый цвет. А сами легкие легче воды.

— Хорошо, я верю вам обоим. Но если извлеченный из материнской утробы плод был жив, можете ли вы определить, явилась ли его смерть естественной или же насильственной, и, если последнее утверждение верно, то каким способом его лишили жизни?

Скрестив руки на груди, Сансон после недолгого молчания начал объяснять:

— Ребенок родился нормальным, с правильным, и даже красивым телосложением, поэтому мы исключили врожденное уродство, часто являющееся причиной смерти новорожденных. Мы не обнаружили следов затрудненных родов, однако, принимая во внимание состояние тела, с полной уверенностью мы этого утверждать не можем. Мы не обнаружили симптомов удушья…

— Так, значит…?

— Значит… Мы предполагаем пупочное кровотечение. Пуповину вовремя не перевязали, и это повлекло за собой смерть. Согласно закону, тот, кто прибег к такому способу, должен быть осужден как детоубийца. Мы считаем, что убийца, подождав, пока вся кровь вытечет из тельца, перевязал пуповину, чтобы скрыть свое преступление. Таким образом объясняется, почему вы не нашли ни окровавленных пеленок, ни следов крови на земле, куда опустили тело и где его закопали.

— Ужасно, — с трепетом произнес Николя.

Семакгюс поднял голову.

— Разумеется, а вы как думали? Впрочем, когда человек не в себе, он вполне может решить, что оставить младенца на земле терять кровь не является преступлением. Скорее всего, преступник полагал, что он всего лишь предоставил природе сделать свое дело, а сам он тут не при чем. Мы же уверены, что совершено детоубийство, ибо новорожденный, увидев свет, задышал.

— Господа, я еще раз благодарю вас. Но прежде чем расстаться, прошу вас еще об одной услуге. Бурдо, вы принесли аптекарский пузырек, найденный у старьевщика?

Покопавшись в кармане фрака, Бурдо вытащил пузырек.

— Не сможете ли вы мне сказать, что было налито в сей флакон?

Семакгюс взял пузырек, открыл стеклянную пробку и поднес к носу. Он так старательно обнюхивал пробку, что от усердия его большой нос покрылся складками. Потом он протянул пробку Сансону, и тот повторил его действия.

— Все очевидно, — произнес палач.

— Остатки порошка еще сохранились, — поддержал его корабельный хирург. — И если добавить чуть-чуть воды, его возможно обнаружить…

Семакгюс направился к фонтанчику, бившему из медной чаши, намочил под тонкой струей палец и, осторожно капнул на горлышко сосуда; капля тонкой струйкой стекла по стенке. Корабельный хирург закрыл флакон пробкой и потряс его. Затем он попросил Бурдо раскурить трубку, и когда табак занялся, он несколько секунд подержал над ним дно флакона.

— Нагревание ускоряет процессы смешивания изготовления настоя…

Вновь открыв флакон, он вдохнул и передал его Сансону; тот кивнул, подтверждая его слова.

— Лауданум.

— Млечный сок снотворного мака, наркотик и снотворное, — эхом отозвался Семакгюс.

— Опасно для жизни? — спросил Николя.

— По-разному. Настойка вызывает крепкий сон, длительность которого зависит от количества выпитой настойки. Слишком большая доза может вызвать смерть. Как и любое злоупотребление, впрочем.

Семагкюс посмотрел на Сансона, словно ища у него поддержки, и тот утвердительно кивнул. Семакгюс продолжил:

— Все, разумеется, зависит от возраста и состояния здоровья того, кто принимает такую настойку.

— Все проясняется, друзья мои. Ваши выводы и уточнения осветили мне путь. Теперь я должен вас покинуть: расследование призывает меня двигаться дальше. Бурдо, завтра в пять часов пополудни надо собрать всех в приемной Сартина, дознание пройдет при закрытых дверях, в присутствии уголовного судьи. Пусть привезут Наганду и Мьетту. И хорошо бы также привести кухарку Мари Шафуро.

— Николя, — неожиданно произнес Семакгюс, — а что если нам пойти подкрепить силы в одной из тех харчевен, что так полюбились нашему доброму Бурдо?

— Конечно, доктор, вы можете именовать эти заведения харчевнями, — ответил задетый за живое Бурдо, — но как вы сами не раз имели возможность убедиться, там можно превосходно пообедать, и в прекрасной обстановке.

— А я и не намереваюсь с вами спорить! Не обижайтесь на употребленное мною слово. Напротив, я вам искренне благодарен, ибо только благодаря вам я узнал множество замечательных уголков, где можно отлично поесть, и мое чрево признательно вам вдвойне. Так как насчет обеда, Николя?

— Благодарю за заботу, дорогой Семакгюс, однако время не терпит отлагательств. До захода солнца мне непременно надо встретиться с одним типом, иначе потом сам черт не сможет отыскать его до рассвета.

Николя протянул руку Сансону, и на этот раз тот пожал ее без всяких колебаний. На пороге Николя обернулся и напомнил Семакгюсу и Бурдо, что завтра он надеется увидеть их обоих на дознании. Выйдя на улицу, он не нашел своего кучера, и отправил на его поиски мальчишку-рассыльного. Тот не без труда отыскал его: малый отправился перекусить в соседнюю таверну, и от усталости заснул прямо за столом, уткнувшись носом в тарелку. Облеченный властью мальчишка принялся его бранить; в ответ кучер пообещал всыпать ему кнутом за наглость. Укоризненное молчание Николя восстановило спокойствие, и фиакр покатил в сторону улицы Сент-Оноре.

Николя хотелось кое-что прояснить, но для этого требовалось еще раз поговорить с кухаркой Галенов. Как он и ожидал, убийство новорожденного подтвердилось, теперь пора заняться флаконом. Переместившийся из лавки старьевщика в его карман сосуд должен стать важной уликой на дознании. Он готов отдать на отсечение руку, если содержимое этого флакона не имеет никакого отношения к странному продолжительному сну, о котором рассказал Наганда. Впрочем, полностью доверять показаниям индейца нельзя, ибо тот постоянно лжет, утаивает факты и намеренно вводит его в заблуждение, не желая правдиво рассказать о том, чем он занимался в интересующие Николя часы. Пока он осмысливал предстоящий допрос Наганды, в конце улицы показалась лавка под вывеской «Два бобра». Дверь ему открыла кухарка; с утра лишенная собеседников, она немедленно выложила ему все, что рвалось наружу.

Пространно объясняя ему, как трудно соблюдать развитую не по годам девочку, она пожаловалась, что Женевьева не слушалась ее, и вдобавок замучила глупыми вопросами. Девчонка вела себя точно так же, как ее тетки, когда те были в ее возрасте. Конечно, кухарка признавала, что ни Камилла, ни Шарлотта не были столь сообразительны; одна из сестер, к примеру, потратила годы, чтобы научиться шнуровать корсет, но так толком и не научилась. Николя слушал ее, не прерывая и не выказывая нетерпения. И только когда она заявила, что после той жуткой ночи, о которой она до сих пор вспомнить без ужаса не может, ребенок никак не мог заснуть, и ей пришлось дать ей сладкого молока с большой ложкой флердоранжевой воды, он попросил у нее посмотреть флакон, откуда она наливала лекарство. Это самое лучшее лекарство, успокаивает все тревоги и помогает заснуть, обе тетки девочки пользовались им, а брали они его у соседнего аптекаря, говорила кухарка, шаря в шкафу в поисках пузырька. Когда же, наконец, она вручила флакон Николя, тот сразу увидел, что он как две капли воды похож на флакон, обнаруженный у старьевщика, Во всяком случае, ни на одном, ни на другом не было этикетки, а потому ничто не указывало на их разное происхождение. Он спросил, кто из двух сестер чаще принимал снотворное. Мари Шафуро с уверенность ответила, что, конечно же, Камилла, младшая. Полагая, что такой ничтожный на первый взгляд факт может выпасть из его памяти, Николя занес ответ кухарки в записную книжечку. Поблагодарив почтенную матрону, он попросил ее завтра явиться в Большой Шатле, и неожиданно обнаружил, что его просьба необычайно взволновала ее. Она принялась отнекиваться, ссылаясь на невозможность оставить Женевьеву одну в доме; однако Николя ее отговорок не принял, и заявил, что если она боится оставить девочку, пусть берет ее с собой: присутствие ее на заседании может оказаться отнюдь не лишним. Еще раз поблагодарив кухарку за вчерашний омлет и пообещав завтра прислать за ними экипаж, он отправился дальше.