Варяжский сокол - Сергей Шведов

– Это смотря кто в тех пеших ходит, – не согласился с ганом Мамаем тюркский ган Бурундай. – По мне уж лучше с конными арабами ратиться, чем с пешими ротариями.

Хазарские ганы медленно пылили следом за исламской гвардией каган-бека Обадии. Конных гвардейцев насчитывалось десять тысяч, и выглядели они внушительно. Да и то сказать, сколько денег на них потрачено. За такую сумму можно было поднять в поход сто тысяч хазар. Ну пусть не сто тысяч, так наверняка пятьдесят. А ганам из казны на этот поход выделили всего ничего – слезы. Ган Мамай, который прежде менее тысячи хазар за собой не водил, ныне взял только пятьсот. Да и тех снарядил на свои кровные, дабы не ронять себя перед ганством. А ган Красимир и вовсе обошелся тремя сотнями. Уж коли каган-бек ныне природных хазар ни во что не ставит, так чего же им кровь даром проливать? Ган Красимир давно уже порвал связи с родом и мечников нанимал со стороны. Благо хоть ныне удачно расторговался лошадьми, а то вообще бы без дружины остался. Хорошо гану Бурундаю: ему племенные старейшины тысячу хазар выделили, правда, конных из них только половина, а остальных пришлось определять в пехоту под начало гана Бегича. Да и оружие у Бурундаевых хазар плохонькое, о доспехах и говорить не приходится. А кого винить? Прежде каган-бек строго следил, чтобы денарии из казны расходились меж ганами по числу приведенных хазар. А ныне кто к Обадии ближе, тот и разжился. Возьмите хоть гана Карочея: у этого своих хазар всего полусотня, зато он теперь правая рука бека Вениамина, за ним половина гвардейцев числится. Под его началом пять темников-беков и полста сотников. Мимо проскакал – головы в сторону ганов не повернул, словно не знатные мужи перед ним, не кагановы первые ближники, а простые торговцы рыбой.

– Ган Карочей ныне так разбогател, что от серебра и злата мошна лопается, – вздохнул ган Бурундай. – С чего бы это? Ведь еще недавно был гол, как сокол.

– Ты ему не завидуй, ган, – громко сказал Мамай. – Он с Навьим миром связан.

Услышав эти слова уважаемого Мамая, ахнули по меньшей мере три десятка ганов. Чтобы вот так запросто обвинить скифа, пусть и не любимого многими, в связях с Драконом, надо иметь веские доказательство его вины.

– Есть и доказательства, – окинул строгим взглядом встревоженных собеседников Мамай. – Боярин Воислав, коего он привел в дом гана Красимира, Черным Вороном оказался.

– Быть того не может, – возмутился ган Кочубей, который, сам будучи скифом, решил, видимо, заступиться за соплеменника. – Я с этим Воиславом за одним столом сидел на пиру у бека Вениамина. А потом он на наших глазах сотника Рахмана из седла вышиб секирой.

– А той секиры потом не нашли, – вздохнул ган Красимир.

– Так, может, не искали? – не сдавался ган Кочубей.

– Как же не искали, если ган Себек лично все поле излазил.

– А чем же он тогда его убил?

– Навьей силой, вот чем, – пояснил Красимир. – Слуги мои рассказывают, что над нашим домом черный ворон все кружит и кружит, а мне, уважаемые ганы, невдомек, с чего бы это. А потом служанка Халима нашла в ложнице того боярина два черных вороньих пера. Вот тогда я, по совету гана Мамая, и обратился к Велесову волхву, а тот мне сразу глаза открыл: не боярин тот Воислав, а Черный Ворон. Пришлось жертву Велесу принести, чтобы очистить свой дом от пришельца из Навьего мира.

– И помогло? – ахнул юный ган Чичибей.

– Истаял дымом на глазах у слуг и моей женки Ярины.

– Это что же на белом свете деется, – покачал головой ган Бурундай. – А ведь этот Карочей из первых ближников каган-бека.

– О том и речь, уважаемый ган, – вздохнул Мамай. – Уж не знаешь теперь, кем того Обадию числить, коли при взгляде на него даже кагана Тургана сомнение берет.

Слух о Черном Вороне, запущенный недалекими ганами, пошел гулять по хазарскому войску, пока не дошел до ушей гана Карочея. Услышав, что его причисляют к Навьему миру, скиф сначала расхохотался, а потом призадумался. Навет был пущен явно не без умысла, и метил он не столько в самого Карочея, сколько в каган-бека Обадию. Однако Ицхак Жучин, бек Левого крыла, на которого племянник возложил руководство хазарской конницей, отнесся к словам Карочея спокойно. По его мнению, подобного рода слухи всегда сопровождают любой поход. Суеверия рождаются из страха, а нет такого человеческого сердца, которое не дрогнуло бы в преддверии кровавой битвы.

– Черного Ворона наверняка выдумали волхвы, – не согласился с беком Карочей. – Тот же старый Избор постарался. Гнать надо ведунов из Итиля, чтобы они людей своими байками не смущали.

– Придет срок – прогоним, – спокойно отозвался Ицхак. – Не о том ты сейчас думаешь, ган Карочей. Нам осталось чуть больше ста верст до Варуны, а пехоты Бегича все нет и нет. И это несмотря на то, что их путь проще и короче, чем наш.

Встречу конницы и пешей рати назначили у станицы Горячей. Станица уже маячила на горизонте белыми хатами, а о Бегиче пока не было ни слуху ни духу. А ведь асскому гану давно бы уже полагалось прислать гонца. Пока что конница Обадии обходила станицы стороной, не желая тревожить раньше времени их жителей, но Горячую, стоящую на берегу Северского Донца, им обойти не удастся. Каган-бек пока еще не вторгся на территорию Русалании, но дозоры атаманов уже не раз появлялись в поле зрения хазар. Похоже, Обадия ждал не только вестей от гана Бегича, но и посланца от атаманов с предложением переговоров.

– Возьмешь сотню гвардейцев и проверишь, все ли спокойно в Горячей, – приказал Карочею Ицхак. – Если наткнешься на Черного Ворона – не удивляйся, я ему назначил там встречу. Надо же нам услышать из первых уст, что происходит в Русалании и что решили атаманы на своем кругу.

Поручение Жучина нельзя было назвать слишком уж опасным, но гану Карочею оно не понравилось. Менее всего ему сейчас хотелось встречаться с Воиславом Рериком и передавать беку Левой руки его откровенно лживые сведения. Этот молодец взмахнет своими черными крыльями и улетит в крепость Варуну, а вся ответственность ляжет на гана Карочея.

На всякий случай в дополнение к ста гвардейцам Карочей прихватил с собой еще и пятьдесят своих хазар. К счастью, его опасения оказались напрасными, станица была пуста. Если судить по разоренным подворьям, то здесь уже побывали люди, охочие до чужого добра. А таких имелось немало среди пехотинцев гана Бегича. Странно только, что ас не остановился у Горячей и не подождал конницу Обадии. В одиночку он, что ли, собрался брать Варуну? Гвардейцы проехали сквозь станицу, насчитывающую более двухсот дворов, но ни одной живой души не обнаружили. Похоже, после грабежа, учиненного пехотинцами Бегича, население покинуло насиженные места. Живая душа ждала гана Карочея в самой крайней хате на выезде из села. Карочей опознал в человеке, стоящем в проеме дверей, Воислава Рерика и дал отмашку встревоженным гвардейцам. Самым умным было бы отправить на тот свет этого крылатого молодца, оборачивающегося то Соколом, то Вороном. Но для начала следовало выяснить, в одиночку он сюда залетел или с целой стаей. Тишина, воцарившаяся в станице после разгрома, Карочея пугала. Создавалось впечатление, что грабители встретили здесь отпор, однако трупы во дворах не лежали. Карочей спрыгнул на землю и, сопровождаемый лишь двумя самыми верными хазарами, вошел под соломенную крышу.