Нарушители - Екатерина Белецкая

В ванне помещались двое, одетые в какие-то пестрые тряпки. Один из них был большой, толстый и лысый. Другой — маленький, тощий и кудрявый. Из душа, под которым сидел толстый, текла вода, залившая ванну уже больше, чем наполовину — наверное, слив забился. Толстый держал под мышкой дырявый зеленый зонт.

— Привезли?! — тощий приподнялся над краем ванны. — Я мокрый весь!..

Толстый безразлично смотрел прямо перед собой.

— Да, уже на месте стоит, — кивнул Лин, поднимаясь с колен.

— Хоть какой-то толк, — проворчал тощий.

У него из уха показалась маленькая голова, точная копия его же нормальной головы и добавила:

— Думаешь, они просто так?! Они спрашивать пришли!.. И чего им стоит оставить нас в покое?..

— Один вопрос — какая раса была первой? — спросил Пятый.

— А что было первое? — спросил Футари. — Ты умный, ты и спроси у девочки, что было первое — яйцо или курица.

Вторая его голова высунулась из подмышки и добавила:

— Разговаривать с тобой… бе-е-е-е-е… рыжий мне нравится больше! Он хотя бы причесан!..

Сморщилась и показала язык.

Толстый, до сих пор молчавший, флегматично заметил:

— Что ты хочешь, он одного от двух не отличает.

— Вот!.. Вот точно!.. Вот это сколько пальцев? — Футари показал Пятому один замызганный палец.

— Один, — покорно ответил Пятый.

— А вот так? — Футари повернул ладонь боком, и поднял два пальца. Из ладони высунулась вторая голова Футари и громко прошептала:

— Теперь дв…

— Не подсказывай!

— Теперь два, — ответил Пятый.

— Отличает, — признал Камманна. — Ты боком показал?

— Боком, боком!..

— И боком отличает.

— А непохоже…

— Да отличаю я!.. — сказал Пятый.

— Тогда чего дурацкие вопросы задаешь? — ощерился Футари. — Давай, давай, эта утонет сейчас!..

Ванна вплыла в стену коридора, и через секунду вернулась… э, нет, это уже не та, понял Нарелин. Это новая, та самая, которую приволок Рыжий. Она покачивалась на волнах, даже и не думая тонуть. Над головой толстого шумел душ — в старой ванне он был сломан, в новой — работал. Толстый раскрыл зонтик, повернул лейку душа наружу, ванна развернулась и медленно поплыла по коридору прочь.

— Заходите! — крикнул Футари, когда ванна доплыла до поворота. — Только считать нормально научись!..

— Пока, — флегматично сказал Камманна. — Дети…

— Я же говорил, что врежут, — сказал Пятый. — Вот и врезали…

— Господи... — пораженно пробормотал Нарелин. — Ребята, ЧТО ЭТО БЫЛО? Точнее — кто это был?!

— Это Сихес, — объяснил Лин. — Футари и Камманна. Чего тут непонятного?

— А вот это все... — Нарелин имел в виду коридор из красного кирпича, воду под ногами, — ванная, душ... это что у них, игра такая?

— Мммм… — Пятый поморщился. — Я не знаю, если честно. Для кого как. Для них реальность, наверное. Понимаешь, Нарелин… Сихес — это бывшие Сэфес. То, что мы видим как коридор… или не как коридор… неважно. Это то, как они сейчас видят Сеть. Она ни для них, ни для нас не опасна — но оперировать ей они уже не могут. Только жить. Это, как бы правильно сказать, одна из возможных форм существования того, чем мы являемся.

— Не совсем понимаю... — признался Нарелин. — Как же это? Но это все... вода, коридор... ну и все прочее... оно как-то соотносится с той реальностью, которая Сеть?

— В некотором смысле это она и есть, — ответил Лин, прикуривая.

Они снова сидели в катере, стоящем подле дома под проливным дождем. Пятый отрешенно вертел в руках тонкий и, судя по всему, довольно острый нож, Лин курил, уставившись в продолговатое окошко. В катере было тепло, дождь убаюкивал.

— Я с вами себя совсем дураком чувствую, — сказал Нарелин. — Сеть — это звезды, миры... галактики... Пусть оно видится в таком вот чокнутом виде. Но должно же оно отражать реальность? Иначе это не Сеть будет, а индивидуальная такая виртуалка для психов.

— А кто тебе сказал, что оно в таком виде не отражает?.. — спросил Пятый. — В мире всё настолько относительно… нельзя ко всему относиться серьезно. И воспринимать всё то, что сразу не понял, как проявление ненормальности — тоже нельзя… Сколько существует миров? Ровно столько, сколько глаза способны увидеть. Ты сегодня видел Сеть глазами одного из лучших за последние полмиллиона лет экипажей этой зоны. Уже больше двух тысяч лет они — Сихес. Могут они иметь свои маленькие слабости?

— Да конечно, понятно... — Нарелин покусал палец. — Просто странно очень.

— Ты еще хорошо держался, — заметил Пятый. — У меня в первый раз чуть истерика не началась… Захожу я, значит, утром умыться — а там…

— А гитара вот эта — ваша? — спросил Нарелин. — Там, в доме на стене, стихи — мне показалось, что это песня... Вы играете сами?

— Моя, — ответил Пятый. — Играем… редко, правда. А ты?

— Я тоже... редко. Раньше я часто играл — когда был самим собой... А теперь не получается. Не положено мне на гитаре играть...

Нарелин взял гитару, провел пальцами по струнам... взял несколько аккордов, потом принялся наигрывать какую-то печальную тихую мелодию. Она выходила живой, и словно картинка вставала перед глазами: струи воды в реке, и в ней колышутся травы...

— Там, дома, у меня есть арфа... маленькая, знаете — с Терры заказывали специально... Но я почти никогда не играю, боюсь, что меня заметят за этим занятием. Считается, что ее хранит Клео в память о бывшем партнере... обо мне, то есть.

— Печально, — заметил Лин. — И забавно. А спой что-нибудь!

— Спеть? — Нарелин перестал играть на пару мгновений. — Знаете, а мне кажется, что я разучился...

— Это как кататься на велосипеде, — подбодрил Лин. — Ты только начни — и все вспомнишь.

— Простите, ребята... не поется мне что-то.

— Почему? — спросил Пятый. — Эй, ты чего?..

— Нечем петь, Пятый... — Нарелин отставил гитару в сторону. — Вытравил в себе душу, понимаешь?

— Не совсем.

— Ну как тебе обьяснить... Я вот сейчас смотрю на себя — кем я стал за эти годы? Я уже не человек, я функция системы!.. Чувства — лишнее, мусор, нужно отсечь... Подлость ведь знаете в чем? Все это — не против моей воли. Я так хотел вытащить этот мир из задницы! Думал, все будет просто... Как бы не так! Столько лет уже долгая, тяжелая работа, и ведь есть же сдвиги, планета стала похожей на место, где можно жить. И я знаю, что не уйду по своей воле, потому что это будет предательство: за что же тогда погибали мои друзья? Да, они были люмпенами, грубыми и грязными, с ножом вместо слова... их всю жизнь делали такими, система не оставила выбора — но когда пришел момент, они захотели быть людьми, а не баранами на бойне!.. Легко быть свободным, когда тебя с детства учат им быть; и совсем другое — когда тебя с детства учили быть рабом. Ты понимаешь, что это очень важно — пусть сдохнуть, но остаться свободным?