Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

— Заплатили, — медленно кивнул ассасин. — Но обещали нас озолотить.

— Мы обещали… и Мы заплатим. — Розе всё равно, кто ты, патриций или плебей, они требовали и они получали. — Приходите на Нашу виллу вечером. Наш ключник, Прокруст, будет ждать с мешком квинтов.

Уста убийцы разверзлись кровавой ухмылкой:

— С вами приятно иметь дело.

— И Нам желается узнать, — примолвил Сцевола тактично, — что случилось на деле? Как вышло, что шестеро лучших убийц Эфилании погибли от руки пастуха и беззащитных овец?

— За ответы вы не платили.

— А если Мы заплатим?

— Прощайте.

Мастер над мастерами

ДЭЙРАН

В какой одежде первосвященник нашёл свою смерть — в такой внесли его в крипту могильщики. Его симметричное, морщинистое, с кудлатой бородой и впалыми щеками лицо окаменело. Руки сложены, и Дэйран мог видеть, как белеют пальцы в разрозненном свете факелов.

С того момента, как убийца выстрелил владыке в сердце, прошло несколько часов. Залитый солнцем день прогнал страшное утро, и лоргир вновь заработал, как раньше; его сила стройным звоном осенила разум, и первым узнавшим был Орест.

Корабел удивился — и опечалился — когда услышал, что первосвященник мёртв. Эту скорбную весть он передал жителям Агиа Глифада, и спустя два часа в Дэйо-Хаваэр прибыли отшельники, книжники, около сотни священников из народа Аристарха, приурочив похороны ко дню поминовения предков.

Убийцу так и не нашли. Хионе и Неарх охраняли двери, высушенные поражением, безрадостные и растерянные. «Я почти спас его», лезли в голову мысли, «но Лахэль была права, никто не уйдёт от смерти».

Не уйдёт… как же цинично, бесстыдно и грубо это звучало, хуже того, его голосом. Казалось, ему удалось сделать всё. Но если был другой выход, а Дэйран его не нашёл?

«Ты не отомстил за Беаргена» — корила его совесть голосом Велпа.

Больше всего ему хотелось отбрехнуться, ответив сознанию, влекомому сомнениями, что жертвы были необратимы, обстановка — патовой, да и все, включая него, готовы были умереть при первой возможности. «Не правда ли, как иронично? Час нашей смерти выпадет на праздник усопших!» — говорил тем утром священник-флейтист, ныне тоже погибший. Но чтобы он сказал, если бы остался жив…

У Дэйрана не было клятвенных обязательств перед владыкой Авралехом — он не Архикратор, не кровный родич Аквинтаров, всего лишь мудрый смертный, живущий на острове, о котором помнят, но которого боятся, как ночной тати. Да, он приютил Сакранат в гонения, да, предоставил кров и пищу, и длинных пятнадцать вёсен жили они, забыв о потерях, но… «Остров умирает».

Но — нет, он был одним из последних осколков Старых Традиций. А разве эти крохотные обломки Прошлого не стоят того, чтобы их сохранять?

Наверняка, если бы он спросил Неарха, или Хионе, существует ли в его сомнениях разумное зерно, они бы с доброй улыбкой сказали, что, если ошибка и привела к гибели Авралеха, то только потому, что совершена была всеми, с молчаливого одобрения самого владыки. В юношеских годах такое объяснение могло бы вернуть Дэйрану расположение духа.

Но когда тебе шестьдесят лет, и ты живёшь на блаженном острове воспоминаниями о победах, и когда уже столько раз повторял уроки великого Медуира в надежде, что никогда не забудешь их, и успел, гуляя в садах, раскрыть тайны его самых энигматичных наставлений, разве такое простое и лёгкое обоснование не смутит тебя?

Поэтому, безвольно опустив руки, он наблюдал, как несут Авралеха через крипту к его каменному гробу и как шепчут слова расставания.

Потом он почувствовал прикосновение на плече. Орест подошёл сзади бесшумно, как летний бриз, и Дэйран услышал его голос, вобравший журчание воды:

— Вы в порядке?

— Да, в порядке. — Дэйран попытался соврать, но последнее слово произнёс вполсилы.

— Как ваш бок?

— Прекрасно.

Ткань с целебной мазью остановила кровь и смогла снять боль, Дэйран бы расплылся в благодарностях, но его занимали боли совсем другого характера.

— Могу ли я чем-то ещё помочь? — осведомился Орест.

«Увы, корабел, даже я себе не могу помочь!»

— Мне ничего не нужно.

— Хорошо. Я осмотрел тела… — Он проговорил с задержкой, словно размышляя, стоит ли продолжать разговор.

— Это ведь язычники?

— Они из Амфиктионии, но не жрецы. Чёрная Роза, если вы понимаете, о чём я.

— Да, роза на их плащах. — Иногда Дэйран гордился своей эйдетической памятью. Иногда, потому что обычно это была тяжкая ноша. Ты видишь прошедшее, как настоящее. — И кровь. И тени. Кричит женщина. Её муж умер. По моей вине.

«Надо найти её… надо попросить прощения, сказать: я не справился, это моя вина, моя личная вина!»

— Вот дело в чём. — Смутная улыбка раздвинула уголки губ Ореста, на щеках высветились желваки. — Я думал, в рану попал яд. Вот оно что. Пожалуй, вы напрасно себя гнетёте.

— Ты не видел того, что видел я, — бросил Дэйран, повернувшись к нему спиной. Первосвященника освобождали от скиадия и украшений. — На благословенном острове подобного не случалось… сколько? И бывало ли раньше, чтобы колдовство проникало на священную землю? А ты говоришь, напрасно!

— У меня нет ответов, — честно ответил Орест. — Но кое-что мне известно. Роза — секта убийц и работает, беря заказы на выполнение. Я подумал… нам неизвестно, кто заказчик.

— Заказчиком являются амфиктионы.

— Или кто-то, кому владыка мешал. Имеет ли смысл обвинять амфиктионы, если заказчик — одиночка?

— «Если» ключевое слово, — усомнился Дэйран. — Но даже так, какое это имеет значение, когда Авралех мёртв? Он уже не выскажет свои идеи, ни кем был заказчик, ни зачем кому-то понадобились убийцы. Он и живой не был разговорчив.

— Вы правы. — Сзади донёсся смешок. Дэйран посмотрел через плечо на корабела. Его глаза, цвета морских водорослей, уставились на погребальный обряд и, притаившись в таком устремлённом положении, блестели факелами. — Я слышал о людях, которые созерцают вечный свет, храня слова для молитвы. И когда я спрашивал его, правда ли, что ты дал обет молчания, чтобы видеть светлых духов, испрашивать у них совета, он улыбался, будто не понимал, о чём я спросил.

Первосвященника положили в гроб. Накрыли. Сопровождающие его в последний путь встали на колени. Дэйран тоже преклонил их, ощущая прохладу кварцевого пола.

— Думаешь, он знал, что умрёт?

Орест набрал воздуха, как если бы хотел ответить, но его нерешительное сопение не обратилось в слова.

«Естественно, ты не знаешь…» — скупо засмеялся этериарх.

Тело ощущалось, как мешок, взваленный на плечи. Возникло чувство, будто его придавили: плечи ломило, колени тряслись, рана в боку кольнула, напоминая вереницей боли «не забывай то утро, а если забудешь, кольну ещё сильнее».

Могильщики поднялись с колен и вернулись с похоронными лицами. Дэйран и Орест повременили уходить. Дождавшись, пока работники выйдут из крипты первыми, они взошли по ведущей наверх лестнице, и встретились там с Хионе и Неархом. В них отображалось то же ощущение, которое претерпевал воин: что, возможно, был другой выход, другой выбор.

Они открыли двери в Малый Дом Собрания. Тот, кто никогда не жил на Агиа Глифада, при упоминании этого слова мог представить себе небольшое помещение со скамейками, уютными окнами и возвышением для говорящего, и удивился бы, увидев поистине впечатляющих размеров зал, увитые жёлтыми клематисами колонны, поднятые к плафону с голубыми красками. Скамейки отсутствовали, но было два трона — на пьедестале в дальнем конце зала. Один трон выше — предназначался для Архикраторов, когда-то регулярно посещавших Агиа Глифада, другой ниже — для владык Тимьянового острова.

Пришедших людей насчитывалось больше сотни, они стояли в далматиках, плащах-аболлах и гиматиях, перешёптывались, ожидая заупокойную церемонию. Звуки их шелестящих разговоров блуждали по стенам.

Орест попрощался и ушёл. Неарх и Хионе оставались на местах, словно изваяния, сторожа церемонию на случай, если убийца вернётся. Случай, впрочем, был маловероятным. Ассасин сделал грязное дело и, надо думать, мчится к заказчику за обещанным золотом. «Лишь бы он подавился этими деньгами!»