Своей дорогой - Эльза Вернер

— Может быть, и говорят — барон, конечно, позаботился об этом; в действительности же дело обстоит совсем иначе. Но что нам до этого? Если Дернбург позволил себя провести, это его дело; ему следовало бы быть поосторожнее.

— Дядя, что значат эти намеки? — с беспокойством спросил Виктор. — Ты хорошо знаешь этого Вильденроде? Что тебе известно о нем?

— Многое, но я нисколько не чувствую себя обязанным разыгрывать роль человека, который суется с предостережениями, о которых никто не просил; Дернбург мне чужой. Я думаю, рано или поздно у него откроются глаза. К его счастью, смерть сына фактически разорвала семейные отношения, а Вильденроде не откажутся войти с ними в соглашение. Однако довольно о них; я не люблю говорить об этом.

— Но со мной ты должен говорить! — с горячностью воскликнул граф. — Я прошу тебя сказать мне все, что ты знаешь! Я должен это знать!

— Ого! Должен? Почему? Разве ты принимаешь такое живое участие в оденсбергской семье? Только что ты продемонстрировал полное равнодушие к ней.

Виктор молча опустил глаза перед вопросительным взглядом дяди.

— Я давно замечаю, что тебя что-то угнетает, и это «что-то» радикально изменило твою натуру. Что с тобой? Будь откровенен, Виктор! Может быть, твой друг, любящий тебя, как отец, посоветует и поможет тебе.

— Помочь ты мне не можешь, но я расскажу тебе все. Ты знаешь причину разрыва между мной и Конрадом. Брат иногда бывал суровым со мной и наконец свою материальную поддержку мне поставил в зависимость от одного условия: он планировал брак между мной и Майей Дернбург, который должен был освободить его от всяких дальнейших забот обо мне, а я… я, рассерженный и раздраженный, хотел во что бы то ни стало освободиться от этой тягостной зависимости и согласился. Я приехал сюда, увидел Майю и, забыв о всяких планах и расчетах, горячо полюбил это милое существо. Потом… потом я был довольно жестоко наказан за это.

— Тебе отказали? Быть не может!

— Майя ничего не знает, я с ней не объяснялся. Ее отцу рассказали о планах Конрада и выставили его в самом дурном свете; он потребовал от меня объяснений, а так как я не мог отрицать правду, то он отнесся к моему сватовству как к спекуляции самого низшего сорта, а ко мне самому — как к искателю счастья. Он наговорил мне столько обидного, столько обидного… — Виктор сжал губы. — Избавь меня от дальнейших расспросов!

— Так вот оно что! — задумчиво проговорил Штетен. — Да, конечно, зачем этому гордому промышленному князю нужен какой-то граф Экардштейн! Однако не отчаивайся, мой бедный мальчик; теперь обстоятельства вовсе не те, что были шесть недель тому назад; судьба сделала тебя хозяином Экардштейна и дала тебе возможность блистательно оправдаться в глазах старого упрямца; тебе стоит возобновить свое предложение.

— Я не решусь на это никогда! Майя потеряна для меня и потеряна навсегда!

— Ну-ну, не так безнадежно! Будущему тестю всегда можно простить пару нелестных слов, тем более что он был не совсем неправ. Если гордость не позволит тебе решиться на еще одну попытку, предоставь мне сделать первые шаги. Я поговорю с Дернбургом.

— Чтобы он вежливым тоном сожаления ответил тебе, что его дочь — уже невеста барона Вильденроде? Мы лучше, сделаем, если не будем ставить себя в такое глупое положение.

— Что это тебе пришло в голову Вильденроде под сорок, а Майе…

— О, он обладает демонической притягательной силой и умеет употреблять ее в дело. Я убежден, что наговоры, которые так восстановили против меня Дернбурга, шли от него; я стал на его пути, он уже тогда рассчитывал получить руку Майи. И она не осталась равнодушна к нему; всюду говорят об их помолвке, и я только что убедился в справедливости этого: Майя выдала себя. Мне не на что больше надеяться!

Отчаяние, с каким это говорилось, ясно доказывало, как глубоко запала в его душу подруга детства.

— Это был бы, конечно, виртуозный ход со стороны Вильденроде, — сказал Штетен нахмурившись. — Итак, ему мало части сестры, он хочет лично получить оденсбергские миллионы! Пора открыть Дернбургу глаза; нельзя же допустить, чтобы его дочь стала добычей авантюриста.

— Авантюриста? Барон Вильденроде?..

— Он стал им, когда померк блеск его рода. Может быть, здесь столько же виновата судьба, сколько и он сам, но, как бы то ни было, он потерял право занимать место в честной, уважаемой семье.

— И ты знал это еще в Ницце и молчал?

— Да неужели я должен был взять на себя роль доносчика? И перед кем? Какое я имел право вмешиваться в дела чужой семьи? Какое мне дело было тогда до Дернбурга? Без всякой причины не ставят к позорному столбу сына человека, которого много лет считали другом.

— Но ты мог бы как-то предостеречь Эриха!

— Бесполезно. Двуличие будущего зятя Эриха было известно всей Ницце, но Эрих слепо пошел в расставленные ему сети. «Однако успокойся! Теперь, когда я знаю, как ты относишься к его сестре, Я не стану деликатничать.

— Да, надо во что бы то ни стало спасти Майю! — порывисто воскликнул Виктор. — Дядя, будь откровенен со мной! Кто и что Такое этот Вильденроде?

— Сейчас узнаешь, — серьезно сказал Штетен, — но здесь не место рассуждать о подобных вещах; через десять минут мы будем в замке и там продолжим наш разговор.

20

Тем временем Майя и ее спутница ехали дальше. Они спешили на железнодорожную станцию встречать госпожу фон Рингштедт, ездившую в Берлин, чтобы приготовить квартиру Дернбургов для переезда туда на зиму. Избрание Дернбурга депутатом казалось семье делом решенным, и потому даже в домашних распоряжениях она сообразовалась с этим; теперь переезд в Берлин становился сомнительным, и старушка пока возвращалась в Оденсберг.

— Что это сегодня с графом? — задумчиво спросила Майя. — Он как нарочно прикидывается вовсе не тем, кем есть на самом деле, и, кажется, даже не обрадовался нашей встрече.

— Ведь он недавно потерял брата, — заметила Леони. — Если он стал серьезнее и сдержаннее, то это вполне естественно.

— Нет, нет, тут что-то другое! И весной Виктор уехал не простившись; правда, папа говорил, что его внезапно вызвали по делам службы, но в таком случае он мог бы написать. А теперь, когда я пригласила его в Оденсберг, казалось, он не выразил ни малейшей охоты ехать к нам. Что все это значит?

— Мне тоже бросилась в глаза сдержанность графа, — сказала Леони, — и именно поэтому вам не следовало так бесцеремонно вести себя с ним, Майя. Вы уже взрослая девица и не должны позволять себе так свободно обращаться с соседом по имению.

— Виктор — не просто сосед по имению; ребенком он чувствовал себя одинаково дома как в Оденсберге, так и в Экардштейне; с его стороны очень дурно вдруг начать теперь корчить из себя постороннего и держаться так церемонно. Я скажу ему это, когда он приедет к нам! О, уж я намылю ему голову!