Оцеола, вождь семинолов - Майн Рид

— Возлюбленной… вот оно что! — презрительно воскликнула гордая красавица. — Так вот в чем заключается ваша дружба? Негодяй! За кого вы меня принимаете? За продажную женщину? За доступную всем индианку из племени ямасси? Знайте, сэр, что я не ниже вас по происхождению. Хотя ваши бледнолицые друзья отняли у меня все состояние, но есть одна вещь на свете, которую никто никогда у меня не может отнять: это мое доброе имя. «Возлюбленной»! Глупец! Я не согласилась бы стать даже вашей женой. Я готова лучше нагой бродить по дебрям диких лесов и питаться желудями, чем продаться вам, отдаться во власть вашей низменной любви! И мой брат скорее согласился бы всю свою жизнь томиться в цепях, чем купить свободу такой ценой! О, если бы он был здесь! Если бы он был свидетелем этого гнусного оскорбления! Негодяй, он переломил бы тебя, как тростинку!

Ее глаза, поза, решительная поступь, бесстрашные манеры — все это напоминало мне Оцеолу в момент ареста. Ее неудачливый поклонник смутился и отступил перед этими разящими упреками и в течение нескольких минут стоял жалкий и пристыженный. Еще минуту назад он, может быть, подавил бы свою досаду и позволил бы девушке уйти беспрепятственно. Но презрение, с которым она встретила его домогательства, пробудило в нем дерзость отчаяния и довело до того, что он решил применить силу.

Я думаю, что ничего подобного он не замышлял, когда отправлялся на свидание. Хотя адъютант был человек развращенный, но все же не рискнул бы на такое отчаянное предприятие. Этот напыщенный, тщеславный франт все-таки не мог быть дерзким по отношению к девушке; только упреки индианки вынудили его решиться на такую крайность.

Маюми отвернулась от него и пошла прочь.

— Куда ты спешишь, моя смуглая красавица? — закричал он, бросаясь за ней и хватая ее за руку. — Не думай, что ты так легко от меня отделаешься. Я выслеживал тебя целые месяцы, и теперь, клянусь, настала минута, когда тебе придется расплатиться за все твои коварные улыбки! Твое сопротивление ни к чему не приведет. Мы здесь одни, и, прежде чем мы расстанемся, я…

Дальше я не слушал. Я стал быстро спускаться со своей вышки, спеша к ней на помощь. Но кто-то другой опередил меня.

Хадж-Ева, сверкая глазами и заливаясь безумным смехом, кинулась вперед. В руках ее извивалась гремучая змея. Змея выставила голову; видно было, что она разъярена и готовится к нападению. Я слышал шипенье и резкий звук «скирр-рр» ее погремушек.

Через секунду сумасшедшая стояла уже рядом с незадачливым соблазнителем. Он испугался, выпустил девушку и, отскочив, стоял, задыхаясь, ошеломленно глядя на женщину, которая так внезапно появилась перед ним.

— Хо! хо! — пронзительно завопила безумная. — Его сын! Его сын! И он такой же, как его изменник-отец в тот день, когда погубил доверчивую Еву! Да и случилось это в тот же час, и месяц был в той же четверти, такой же рогатый и злой. Он с усмешкой глядел сверху на преступление. Хо! хо! Час, когда совершился грех, будет часом мести! Преступление отца должно быть искуплено сыном. Великий Дух! Дай мне силу отомстить! Читта-мико, отомстим!

Взывая к духу и произнося заклинания, она бросилась к испуганному офицеру протянув руку вперед, чтобы змея ужалила его.

Адъютант машинально выхватил свою шпагу, как бы охваченный единственным побуждением защитить себя и закричал:

— Чертова колдунья! Если ты сделаешь еще хоть один шаг, я проколю тебя насквозь! Прочь! Назад, или, клянусь, я заколю тебя!

По его решительному тону чувствовалось, что он не шутит. Однако Ева не испугалась. Она продолжала наступать, не обращая внимания на сверкающее лезвие, направленное прямо на нее.

В этот момент подоспел и я и также выхватил свою шпагу, чтоб отпарировать роковой удар и спасти Еву, которая безрассудно наступала на адъютанта. Но мне так и не пришлось нанести удар. То ли пораженный диким странным видом безумной женщины, то ли боясь, что она швырнет в него змею, адъютант в паническом страхе вдруг стал пятиться назад. Сделав два шага, он очутился на самом краю каменистого берега, зацепился ногой за камень, поскользнулся и полетел в воду. Озеро было глубокое, и он сразу скрылся под водой. Быть может, это падение и спасло ему жизнь. В следующий момент он снова показался на поверхности и быстро стал карабкаться на берег. Теперь он не помнил себя от ярости и, выхватив шпагу, ринулся на Хадж-Еву. Его гневные проклятия свидетельствовали о его решимости убить ее тут же на месте. Но его шпага не вонзилась в нежное тело женщины и не поразила змею. Сталь ударилась о такую же твердую блестящую сталь.

Я бросился между адъютантом и его жертвой. Мне удалось удержать Хадж-Еву от свершения ее мстительного замысла. До сих пор адъютант не видел меня. Ярость, больше чем вода, ослепила его, и только когда наши клинки встретились, он заметил мое присутствие.

Последовала небольшая пауза. Все молчали.

— Это вы, Рэндольф? — удивленно воскликнул он.

— Да, лейтенант Скотт, это я, Рэндольф. Простите за непрошеное вмешательство, но, услышав, что ваша нежная любовная беседа вдруг перешла в ссору, я счел своим долгом вмешаться…

— Вы подслушивали? А позвольте узнать, сэр, разве это вас касается? Кто дал вам право шпионить за мной и вмешиваться в мои дела?

— Право? Это долг каждого честного человека — защитить слабую невинную девушку от посягательств такого хищника, как вы. Вы еще хуже, чем Синяя Борода!

— Вы раскаетесь в этом! — взвизгнул адъютант.

— Теперь — или когда?

— Когда вам будет угодно!

— Сейчас удобнее всего. Начинайте!

Не говоря ни слова больше, мы скрестили наши шпаги, и началась ожесточенная игра клинков.

Схватка была короткой. Сделав выпад в третий или четвертый раз, я ранил своего противника в плечо, и он больше не мог владеть правой рукой. Его шпага со звоном упала на гальку.

— Вы ранили меня! — закричал он и добавил, указывая на упавшую шпагу: — Я безоружен! Довольно, сэр, я удовлетворен…

— А я буду удовлетворен только тогда, когда вы на коленях попросите прощения у той, которую вы так грубо оскорбили.

— Никогда! — отвечал он. — Никогда! — И, произнеся это слово, которое, по-видимому, должно было выразить его непреклонное мужество, он вдруг обернулся и, к величайшему моему изумлению… бросился бежать.

Я помчался за ним и вскоре догнал его. Я мог бы всадить шпагу ему в спину, но теперь я уже не жаждал его крови и ограничился тем, что дал ему хорошего пинка ногой в то место, которое Галлахер назвал бы «задним фасадом». Удовольствовавшись этим прощальным приветом, я предоставил адъютанту возможность продолжать свое постыдное бегство.

Глава XLVI. МОЛЧАЛИВОЕ ПРИЗНАНИЕ