Пространство Откровения. Город Бездны - Рейнольдс Аластер

То, о чем хотела рассказать Мадемуазель, имело отношение к топологии центрального артиллерийского поста. Каковой представлял собой невероятно сложный комплекс, создававшийся слой за слоем в течение десятилетий корабельного времени. Сомнительно, чтобы один человеческий мозг – даже мозг Вольевой – мог понять хотя бы самые основы этой топологии. Взаимопроникновение компьютерных операций, их наложение друг на друга было поистине головоломным.

При всей своей сложности ЦАП был почти полностью автономен, и большинством высших функций вооружения мог управлять только тот, кто занимал его кресло. Его защищал файрволл, пропускавший к нему информацию лишь из внутреннего пространства корабля. На то имелись чисто тактические причины. Поскольку орудия (и не только находящиеся на тайном складе) для боевого применения перемещались за корпус корабля, возникал потенциальный риск проникновения на борт неприятельских боевых вирусов. Поэтому ЦАП был надежно защищен фильтром одностороннего действия, и никакое «инородное тело» не могло в него проникнуть.

– А теперь, – сказала Мадемуазель, – когда мы все-таки обнаружили это «инородное тело» в ЦАПе, я прошу тебя сделать логический вывод.

– Что бы этот «заяц» ни представлял собой, он попал в ЦАП по ошибке.

– Да! – радостно подтвердила Мадемуазель, как будто сама не додумалась до этого раньше. – Конечно, мы должны рассмотреть и такую возможность. «Заяц» мог попасть в ЦАП и через артсистемы, но я все же полагаю, он проник через люк. Больше того, мне известно, кто и когда через этот люк проходил в последний раз.

– И когда же?

– Восемнадцать лет назад. – Прежде чем Хоури успела что-либо сказать, Мадемуазель добавила: – Это по корабельному времени, а по мировому – лет за восемь-девять до того, как тебя взяли в команду.

– Силвест! – с удивлением проговорила Хоури. – Садзаки сказал, что Силвест попал сюда по единственной причине: только он мог вылечить капитана Бреннигена. Даты совпадают?

– Более-менее. Это должен быть год две тысячи четыреста шестидесятый – через двадцать с хвостиком лет после возвращения Силвеста от затворников.

– Думаешь, он привез это загадочное нечто с собой?

– Все, что нам известно, мы знаем от Садзаки. Силвест впустил в себя имитацию сознания Кэлвина, чтобы вылечить капитана Бреннигена. В какой-то момент этой операции Силвест соединился с информационным пространством корабля. Возможно, что именно таким путем «заяц» сумел проникнуть сюда. Потом – наверное, очень скоро – он пробрался в ЦАП через люк.

– И с того времени обретается там?

– Похоже на то.

Это уже стало привычным: когда Хоури чувствовала, что в ее голове складывается вполне достоверное (или почти достоверное) представление, неизвестно откуда вдруг выскакивал какой-нибудь новый факт, и картина разлеталась вдребезги. Она казалась себе средневековым астрономом, который высосанные из пальца космологические теории силится увязать с открытиями, сделанными при помощи новейшей техники. Вот и сейчас ей не удавалось взять в толк, какая может быть связь между Силвестом и ЦАПом. Впрочем, можно вовсе не ломать голову, благо невежество позволяет. Если даже сама Мадемуазель в тупике…

– Ты сказала, что это враждебная сущность. – Хоури тщательно подбирала слова, сомневаясь, что хочет задать много вопросов, – очень уж тяжело мозг усваивал ответы.

– Да. – Снова Мадемуазель замялась. – Зря я выпускала «ищеек». Импульсивный шаг… Надо было предвидеть, что Похититель Солнц…

– Похититель Солнц?

– Так он себя называет. «Заяц», в смысле.

Вот это плохо! Откуда Мадемуазель узнала имя этой сущности? Вдруг вспомнилось, как Вольева спрашивала, не значат ли для Хоури что-нибудь эти самые слова. Но есть кое-что и похуже: кажется, их же Ана слышала во сне, и совсем недавно. Хоури уже открыла рот, чтобы заговорить, но Мадемуазель опередила ее.

– Он использовал «ищеек», чтобы сбежать – если не целиком сбежать, то частично. С их помощью, Хоури, он проник в твой мозг!

В новой тюрьме у Силвеста не было надежного способа определять время. Единственное, в чем он был уверен, – с момента пленения времени прошло много. Силвест подозревал, что его пичкают наркотиками, вызывающими почти коматозный, без сновидений, сон. Крайне редко сны все-таки случались, и, хотя в них он не был полностью слепым, они все равно касались проблем зрения, внушая ему, как важно сохранить то немногое, что от этого зрения осталось.

Когда же Силвест просыпался, перед глазами возникала все та же серая пелена. Хотя позднее ему стало казаться, что эта серость теряет свою структуру. Сперва это был строгий геометрический орнамент, наложенный на его мозг и теперь просто отторгаемый им потихоньку. Постепенно этот орнамент превратился в серую бесконечность. Ее цвет потерял свою специфичность – сейчас это было всего лишь полное отсутствие других красок.

Силвест с болью размышлял о том, чего он лишился. Возможно, окружающая обстановка такая унылая, такая аскетичная, что, будь она постоянно на виду, его мозг в конце концов отторг бы и ее. Но теперь ощущался лишь камень – мегатонны молчаливого камня со всех сторон. Он постоянно думал о Паскаль, но с каждым днем все труднее было удерживать в памяти ее образ. Серая пелена так и норовила просочиться в его мозг, покрыть его слоем цементного раствора.

Но вот настал день, когда Силвест съел свой тюремный паек, после чего открылась дверь и вошли двое. Сначала он узнал голос Гиллиан Слуки.

– Делай с ним, что собирался, – буркнула она, – но в границах дозволенного.

– Неплохо бы усыпить его на время операции, – отозвался другой голос – мужской и простуженный.

Снова от этого человека пахло съеденной капустой.

– Перебьется. – Слука поколебалась, а потом добавила: – Фолкендер, я не жду никаких чудес, просто хочу, чтобы этот подонок посмотрел мне в глаза.

– Дай мне часов пять-шесть, – попросил Фолкендер.

Раздался глухой стук – мужчина положил что-то тяжелое на тюремный стол с тупыми кромками.

– Я постараюсь, – пробормотал он. – Но, насколько мне известно, перед тем как ты его ослепила, у него уже были проблемы с глазами.

– У тебя есть час. – Покидая камеру, она громко хлопнула дверью.

Силвест, привыкший к тишине, как личинка к кокону, почувствовал, что у него в мозгу что-то сдвинулось. Слишком долго он ловил самые слабые звуки – подсказки об ожидавшей его судьбе. Их не было, ни одной, но слух от этих бесконечных тренировок обострился до крайности.

Он понял по запаху, что Фолкендер подошел ближе.

– Работать с вами – честь для меня, доктор Силвест, – сказал он и впрямь довольно почтительно. – Уверен, если будет время, мне удастся восстановить многое из того, что она разрушила.

– Она дала вам час, – напомнил Силвест. Собственный голос казался ему незнакомым; слишком давно он ни с кем не разговаривал, лишь порой стонал во сне. – А что можно сделать за час?

Было слышно, как Фолкендер роется в своих инструментах.

– Ну, хотя бы немного улучшить зрение. – Он перемежал фразы своеобразным квохтаньем. – И чем меньше вы будете мне мешать, тем больше я успею. Увы, не могу обещать, что операция будет приятной.

– Я верю, что вы постараетесь.

Чужие пальцы скользнули по его глазам, слегка нажимая на них.

– Я всегда восхищался вашим отцом, знаете ли. – Квохтанье Фолкендера почему-то напомнило Силвесту о павлинах Жанекена. – Всем известно, что эти глаза сделал вам он.

– Его бета-копия, – поправил Силвест.

– Конечно-конечно… – Силвесту очень ясно представилось, как собеседник недовольно отмахивается от этого уточнения. – Разумеется, не альфа, ведь она, как известно, исчезла гораздо раньше.

– Я продал ее жонглерам образами, – глухо сказал Силвест.

После долгих лет умолчания истина, будто по собственной воле, выскочила у него изо рта.

Фолкендер издал странный трахейный звук – Силвест его расценил как хихиканье.

– Конечно-конечно… Знаете, я прямо удивляюсь, что вас до сих пор никто в этом не обвинил. Нет, каков все же пресловутый человеческий цинизм! – Резкий воющий звук заполнил комнату, за ним последовала рвущая нервы вибрация. – Думаю, вам придется навсегда распроститься с цветным зрением. Монохромная картинка – лучшее из того, что у меня может выйти.