Черный ангел - Мика Валтари

Анна бесстыдно ввернула:

– Теперь я хорошо понимаю француженку Иоанну, которая облачилась в мужской костюм, чтобы, не подвергаясь опасности, находиться среди солдат.

Анна обвила руками мою шею, расцеловала меня в обе щеки, прижалась головой к моей груди и, тихо всхлипнув, проговорила:

– Стало быть, я так уродлива, что ты даже не узнал меня? Мне пришлось остричь волосы. Иначе я бы не смогла надеть шлем.

Я сжимал ее в объятиях. Она была рядом со мной. И уже не ненавидела меня.

– Почему ты ушла от отца? – спросил я. – И это ты держала меня за руку той ночью возле храма Святой Софии?

Джустиниани кашлянул, потер разболевшийся от доспехов бок и деликатно сказал:

– Мне надо проверить посты. Ешьте и пейте все, что найдете, и даже можете запереть дверь, если хотите уверить друг друга во взаимной склонности и не боитесь орудийных залпов.

И генуэзец вышел, закрыв за собой массивную дверь. По его лицу я видел, что он влюблен в Анну и страшно завидует мне. Анна взглянула на меня из-под упавших на лоб коротких волос, но я так и не решился задвинуть засов. Тогда она сама, словно нехотя, заперла дверь.

– Любимый, – прошептала Анна. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне то, что я была упряма, эгоистична и не хотела понять тебя?

– Милая, – выдохнул я, – прости меня за то, что я не такой, как ты думала.

Но тебе нельзя оставаться здесь, – добавил я с душевной болью. – Ты должна вернуться в дом своего отца. Там ты будешь в безопасности – насколько можно быть в безопасности в этом городе, когда начнется штурм. Я думаю, что после падения Константинополя султан возьмет вашу семью под свое покровительство.

– Несомненно, – ответила Анна. – Я уже знаю: первое, что сделает султан, – это пошлет чаушей, чтобы они встали на страже у нашего дома. Но я знаю – и по какой причине он это сделает. И поэтому не хочу туда возвращаться.

– Что случилось? – спросил я, предчувствуя недоброе.

Анна подошла ко мне, положила руки мне на бедра и посмотрела на меня невероятно серьезными карими глазами.

– Не спрашивай, – взмолилась она. – Я – дочь своего отца. Не могу предать его. Разве тебе мало, что я пришла к тебе? Тебе мало, что я остригла волосы и надела доспехи своего брата, чтобы умереть на стене, если такова воля Божья?

– Ты не можешь умереть, – проговорил я. – Ты не должна умирать. Этого нельзя допустить. Твой наряд так же безумен, как и твое решение.

Анна ответила:

– Не первый раз за тысячу лет женщина берется за оружие, чтобы защитить наш город. Ты прекрасно знаешь об этом. Однажды, когда император погиб, императрица надела доспехи.

– Ты не можешь, – настаивал я. – Первый же турок, с которым ты столкнешься, собьет тебя с ног и снесет твою прекрасную голову с твоих дивных плеч. Зачем? Кому это нужно? Это же бессмыслица!

Анна со смертельной серьезностью взглянула на меня и проговорила:

– Ты же сам знаешь, что вся оборона города – бессмыслица. Султан победит. Стены уже рухнули. Численное превосходство турок слишком велико. А нас очень мало. Тысячи людей не доживут до следующего рассвета – и гибель их будет напрасной. И если уж рассуждать о пользе, то тебе тоже нечего делать на стенах. Уж позволь мне наконец думать так же, как и ты.

Анна обеими руками сжала мне плечо. Под шапкой коротко остриженных волос лицо ее было бледно.

– Я – твоя жена, – заявила она. – У нас нет никакого будущего. Поэтому я имею право хотя бы умереть рядом с тобой. Я ведь люблю тебя. На что мне жизнь, если ты погибнешь? Лучше уж принять мученическую смерть.

Большое каменное ядро снесло где-то над нами кусок стены, и мы услышали грохот падающих камней. С потолка посыпалась щебенка.

Анна подняла ко мне лицо, скрестила руки на груди и сказала:

– Теперь мне многое стало ясно. Зачем нам терять время, пока мы еще можем быть вместе?

Неловкими руками она начала развязывать ремни доспехов, засмеялась и воскликнула:

– Любимый, помоги мне с этими жуткими застежками на спине. Такое могли выдумать только мужчины.

Я хрипло ответил:

– Благодари Бога, что на тебе – не настоящие рыцарские латы с потайными замками с головы до пят. Бывают такие хитрые замки и такая крепкая сталь, что рыцаря невозможно заколоть, даже если он упал с коня и беспомощно лежит на земле. Под Варной туркам не удалось и молотами пробить доспехи некоторых немецких воинов.

– Как ты много всего знаешь, – нежно прошептала Анна. – Как ты много видел. Но у женщин тоже есть своя броня. И ее не сможет пробить ни один, даже самый сильный мужчина, если женщина сама этого не захочет. Скоро турки убедятся в этом. Но таких женщин немного…

– Только ты, – дрожащим голосом воскликнул я. – Только ты, Анна Нотар.

Осознавая свою красоту, она изгибалась и извивалась, с мальчишеской ловкостью выбираясь из тесных доспехов.

– С этими короткими волосами ты похожа на прелестного парнишку. И стала еще красивее, чем раньше.

– Но я вовсе не парнишка, – игриво ответила Анна, отчаянно кокетничая со мной. – Разве ты не видишь? – Раздался орудийный залп, и стены снова задрожали. Анна обвила мою шею обнаженными руками. – Не бойся пушек, любимый. Я тоже их не боюсь. Наслаждайся мной так, как я наслаждаюсь тобой. Лампада нашей жизни гаснет… Огонек уже догорел до конца. Вечный покой действительно вечен, а бесплотная любовь – это жалкая любовь.

Но наша любовь была жгучей, как соль, которая горит на губах и вызывает жажду. Снова и снова приникали мы друг к другу с неугасающей страстью. В этой каменной комнатушке, пропитанной затхлым запахом кожи, прогорклого оливкового масла, пороха и провонявшей потом одежды, мы любили друг друга, пока смерть кусок за куском перемалывала в пыль стену над нашими головами. И все же любовь наша была не только плотской, ибо каждый раз, когда я смотрел Анне в лицо, я видел ее глаза, широко распахнутые, беззащитные и бесконечно знакомые, – и мне казалось, что сквозь очи эти взор мой проникает в вечность.

– Я вернусь, любимая моя, – шептал я. – Вернусь когда-нибудь в узилище времени и пространства, чтобы снова найти тебя. Люди, империи и народы постоянно изменяются, но из руин константинопольской стены очи твои однажды взглянут на меня, словно коричневые бархатистые цветы. И мы опять обретем друг друга.

Улыбаясь, она ласкала мою шею и плечи, а по ее горящим щекам текли слезы страсти.

– Бесценный мой, – выдохнула Анна. – Может, ничего больше нет. Может, есть лишь этот миг. Но мне и не надо ничего другого. Я счастлива. Я полна тобой. Я стала тобой. Так легко и прекрасно умереть, пережив такое.

Анна оглядела мрачную сводчатую комнату, освещенную мерцающей лампой, и проговорила:

– Как чудесно, как все чудесно! Так чудесно не было еще никогда!

Уткнувшись усталыми губами в ее теплое плечо, я подумал, что все равно не должен открывать ей своей тайны. Эта тайна казалась такой пустой и несущественной, но я уже не хотел и не мог иметь от Анны какие-то секреты. И я произнес:

– Любимая, когда я появился на свет, мать моя сжимала в кулаке кусочек порфира. Я – Багрянородный. Теперь я могу сказать тебе это, поскольку между нами уже все равно ничего не изменится.

Анна резко приподнялась на локтях и уставилась на меня расширившимися глазами.

– Я – Багрянородный, – повторил я. – Мой отец был единокровным братом прежнего императора Мануила. Дедом моим был император Иоанн. Тот самый Иоанн, который отправился в Рим и в Авиньон, отрекся от своей веры и признал папу, не связывая при этом никакими обязательствами ни свою церковь, ни свой народ. Василевс поступил так, чтобы папа в глубочайшей тайне сочетал его браком с одной венецианкой; Иоанн любил эту женщину. Ему было тогда лет сорок. Синьория заплатила его долги и вернула ему драгоценности византийской короны, которые он заложил. Папа и Венеция обещали ему также поддержку Запада и помощь крестоносцев. Но сын Иоанна Андроник восстал позже против отца и поднял мятеж. Также, как и сын Андроника. А когда и Запад отвернулся от Иоанна, он вынужден был заключить мир с султаном и признать наследником престола своего сына Мануила. На самом деле единственным законным наследником был мой отец. И потому Мануил послал своих ангелов, чтобы те разыскали и ослепили сына прекрасной венецианки. После этого отец мой уже не хотел жить. Он бросился со скалы за папским дворцом в Авиньоне. Золотых дел мастер, у которого хранились наши деньги и бумаги, после смерти Слепого Грека обманул меня. Этот негодяй до сих пор прячет документы, которые свидетельствуют о моем истинном происхождении. Насколько мне известно, папская курия и венецианская Синьория тоже знают о моем существовании, хотя и потеряли меня из вида. Я – василевс, но совершенно не стремлюсь к власти. Власть – не для меня. Но у меня есть право умереть на стенах моего города. Теперь ты понимаешь, почему я не могу уйти от своей судьбы?