Грешница - Анри де Ренье

Мадам де Сегиран тем легче соглашалась с этими речами мсье де Сегирана, что внимала им так, как если бы они были обращены совсем не к ней, а к кому-то другому. Она слышала их звук, но не понимала их смысла. Они раздавались в каком-то отдалении, где самой ее не было. О чем это и о ком ей говорит мсье де Сегиран? Ее рассеянный ум уходил в себя и переставал применяться к тому, чего от него хотели. Он был всецело занят одним раздумьем, поглощавшим мадам де Сегиран сполна и похожим на изумление и оторопь перед самой собой, из которых она не выходила, не находя в себе ничего из того, чем она была прежде.

И действительно, это было поистине какое-то чудо, восхищавшее мадам де Сегиран своей волшебной неожиданностью. Оно заключалось в ощущении необычайного спокойствия и отрешенности, и ей надо было сделать над собой усилие, чтобы припомнить стремительные события, ввергшие ее в эту пучину блаженства. Мадам де Сегиран чувствовала себя как бы разом освобожденной и очищенной от пагубного пыла, отравлявшего ее плоть своим жгучим ядом. Пламя сладострастия, вспыхнувшее в ее жилах, вдруг потухло, и от него не осталось даже остывшего пепла. От терзавшего ее душу и тело греха не сохранилось ничего. Он умер, как если бы свершение исчерпало его силу или как если бы острие шпаги мсье де Ла Пэжоди убило его, подобно ужасной ядовитой твари, которой она могла не бояться больше. Она чувствовала себя от него настолько свободной, как если бы он никогда не существовал, и это освобождение поистине обладало всеми свойствами подлинного чуда. Господь, позволивший образоваться в ней нечистому желаию, которому она поддалась, пожелал его пресечь, и нельзя было не быть подавленной этой ослепительной благодатью, разом рассеявшей обольщения и призраки плоти. А между тем, когда ей удавалось сосредоточить свою мысль на том как бы безумии, которым она была охвачена, она невольно вспоминала его грозную силу. Разве не должно было оно быть чрезвычайным, если ей пришлось отдать ему в снедь свой стыд и свою честь, если в своем отчаянии она измыслила примененную ею ужасную уловку и придумала использованную ею опасную хитрость, чтобы утолить мучившее ее вожделение? Так она опустилась до постыднейших поступков, до таких позорных действий, что теперь едва могла себе их предтавить. Неужели это она сознательно избрала мсье де Ла Пэжоди сообщником своего греха; взяла его наставником в познании зла, пригласила его в Кармейран под предлогом игры на флейте и впустила к себе в комнату, из которой предварительно удалила мсье де Сегирана; обрекла ему свое тело и отдала его самым чувственным ласкам, упиваясь наслаждениями со сладострастным неистовством и с каждым днем все больше прилепляясь к проклятой игре объятий и поцелуев? Неужели это она была неверной женой и бесстыдной любовницей вплоть до того мгновения, когда очнулась от греха и вдруг постигла его тщету, видя, как он развеивается кровавым дымом?

Вспоминая это прошлое, мадам де Сегиран снова видела трагическую ночь, появление Паламеда д'Эскандо, мсье де Ла Пэжоди, выскакивающего из чулана со шпагой в руке, и кровь, струящуюся по ступеням лестницы; но, если не считать этих мгновений, она удивлялясь чудесному спокойствию, наступившему в ней, тому, что она называла своим блаженством. Она чувствовала себя как бы праздной от покинувшего ее греха, а вместе с ним она забыла все остальное. В ее мыслях мсье де Ла Пэжоди был всего лишь смутной и уменьшенной тенью.

Что ей до того, что какой-то там мсье де Ла Пэжоди посажен в тюрьму и предается суду! Чего от нее хотят, рассказывая ей, что дело этого мсье де Ла Пэжоди плохо благодаря каким-то там ножнам, найденным в кармейранском саду! Зачем хотят нарушить этот покой, который она вкушает, наслаждаясь его чудесною сладостью?

А потому она с полнейшим равнодушием узнала о присуждении мсье де Ла Пэжоди к каторжным работам. Мсье де Сегиран, тот был несколько удивлен, напомнил мадам де Сегиран о том, как по пути из Парижа в Кармейран они встретили цепь каторжан. Мсье де Сегиран с трудом представлял себе, чтобы дворянин, которого он знавал, мог превратиться в одного из этих несчастных. И все же, хоть и соболезнуя мсье де Ла Пэжоди в его беде, он усматривал в ней для него источник возможного спасения. Видя, как сурово поразила его рука Всевышнего, мсье де Ла Пэжоди, быть может, поверит в его существование. Таким образом, мсье де Ла Пэжоди, быть может, на пути к обращению. Когда сидишь у весла, прикованный к банке, думаешь немного иначе, чем когда играешь на флейте на вольной воле, а милость божья к грешникам беспредельна.

Мсье де Сегиран подолгу рассуждал об этом, прогуливаясь с мадам де Сегиран по кармейранскому саду. Она бывала там охотно и не избегала в нем ни одного уголка, ни боскета, где стоял пастух, играющий на флейте, и где в нее впервые запало желание греха, ни грота, куда мсье де Ла Пэжоди прятал коня во время своих ночных наездов. Она, видимо, была рада дышать воздухом лета, которое выдалось ясным.

Показав мне этот грот во время одной из наших прогулок по Кармейрану, мсье де Ларсфиг и рассказал мне об обстоятельствах, при которых умер Паламед д'Эскандо, и о том, что вслед за сим произошло, не исключая и кончины старой мадам де Сегиран, последовавшей вскоре после этих событий. Действительно, не прошло и месяца с тех пор, как мсье де Ла Пэжоди проехал с кандалами на руках в повозке, увозившей его в Марсель мимо сегирановского дома, как однажды утром старую мадам де Сегиран нашли в ее комнате лежащей на полу. Когда ее подняли и перенесли на кровать, то увидели, что она перестала жить и что рот у нее весь сведен, а лицо искажено и перекошено. Заметили также, что одна рука у нее совсем черная, словно обожжена. Эта странность наделала в Эксе много шуму, и языки затрещали. В этой искривленной и почерневшей руке усмотрели нечто необычайное, ибо было признано, что это как раз та самая, которую старая мадам де Сегиран протянула для поцелуя мсье де Ла Пэжоди, выйдя с ним проститься, когда его везли в повозке. Поэтому представлялось вероятным, что этот странный случай был вызван сатанинским прикосновением нечестивца. Этот проклятый Ла Пэжоди приносит несчастье, и предсказывали, что маркиз де Турв, поддержавший старую Сегиран в ее поступке с Ла Пэжоди, за это поплатится. Рано или поздно с ним что-нибудь стрясется еще и потому, что это он приветствовал мсье де Ла Пэжоди и его флейту, когда тот приехал в Экс. И в опустошениях, которые тот произвел в городе, отчасти повинен мсье де Турв. Не он ли первый завязал дружбу с Ла Пэжоди, который жил у него в доме и был им введен в городское общество? Поэтому мсье де Турву надлежит смотреть в оба, и когда-нибудь он еще раскается в том, что наделал. Общество дурных людей к добру не ведет, и о нем всегда приходится жалеть. А потому в один прекрасный день мсье де Турва найдут в постели со свернутой шеей, если только он не погибнет каким-либо иным жалким образом, ибо у дьявола изрядный запас шуток в мешке, а не подлежит сомнению, что шнурок от этого мешка в руках у мсье де Ла Пэжоди. «Эти предсказания,– прибавлял мсье де Ларсфиг,– отнюдь не оправдались, ибо маркиз де Турв дожил до глубокой старости и без иных неудобств, кроме тех, которые он нажил вследствие своего чревоугодия, все более и более предаваясь удовольствиям стола, так что сделался столь чрезмерно тучен, что почти уже не мог вставать с кресла. Кроме хорошей кухни, его единственной усладой была музыка. Мсье де Турв не переставал устраивать у себя в доме отличные концерты даже после того, как совершенно оглох, ибо, если звуки уже и не достигали его ушей, он все же развлекался разнообразными движениями, сопровождающими игру на инструментах. Эта видимость его забавляла, и он желал иметь ее перед собой чуть ли не на смертном своем одре. Когда он скончался после долгой болезни, его комната была полна музыкантов, а последними его словами было, что ему все еще кажется, будто он слышит флейту дорогого Ла Пэжоди, он не знавал ничего ей подобного в смысле верности и гармонии».