Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

наблюдала за нами, стоя у двери в спальню, безмолвная и застывшая. Эйб не мог увидеть ее. Я понимала, что должна утешить ее и познакомить с дедушкой, но не могла сдвинуться ни на дюйм.

Сон так и не пришел ко мне той ночью, но страх и чувство вины расположились по обе стороны от меня и опустили головы на мою подушку. Без денег было невозможно делать вид, что я не нищенка. Утром мне придется рассказать Эйбу, что я натворила: похитила ребенка, которого намеревалась спрятать в какой-нибудь нелегальной съемной квартире между Флит-стрит и церковью Св. Павла. Но теперь, когда мои сбережения пропали, я практически не могла себе этого позволить. Те деньги предполагали, что мне не понадобится сразу же искать работу, но теперь нам обеим придется это сделать. А оставаться в Олд-Бейли-Корт было просто опасно, потому что как только власти узнают об этом…

Я содрогнулась. В комнате стоял леденящий холод, и я положила Шарлотту на узкий матрас рядом со мной. Она привыкла к перьям, а не к соломе, а засаленное тонкое одеяло уже долго оставалось нестираным. Она притворялась спящей; ее темные волосы были рассыпаны на подушке, лицо оставалось неподвижным. Я лежала рядом с ней в платье и ботинках, внимательно наблюдала за ней, растирала ей руки и ноги, тихонько пела и вдыхала ее мыльный запах. Я держала ее лилейно-белые ручки и гадала, как смогу приспособить их к работе – эти самые ручки, которые умели только вплетать шелковые ленты в волосы и перелистывать тонкие книжные страницы.

Я легла на спину, и мое дыхание заклубилось в лунном свете. Было слишком трудно встать и задернуть тонкую занавеску, поэтому я смотрела на крыши и гадала, проснулась ли миссис Каллард и поняла ли она, что мы ушли из дома еще до утра. Я не представляла ее реакцию: безмолвное удивление или дикую ярость, которую она уже продемонстрировала, когда показала, что скрывается под ее личиной. Так или иначе, мой поступок ввергнет ее упорядоченную домашнюю жизнь в хаос. Без сомнения, сначала она расскажет служанкам и пошлет Агнес за ночным сторожем, который, в свою очередь, доложит мировому судье. Но как мне ускользнуть от неизвестного врага? Поиски чернильным пятном расползутся по городу, начиная с Блумсбери и распространяясь на юг, запад и восток, заполняя аллеи и парки перешептываниями благородных дам и сплетнями прачек, развешивающих простыни. У нее были деньги, чтобы распространить новости по всему городу и хорошенько прочесать его. В этом состояла главная разница между нами. Для нее деньги были источником, откуда она могла пить бесконечно, а я изнемогала от жажды.

Я ощутила неподвижность рядом со мной и повернула голову. Шарлотта смотрела на меня в темноте. Мы смотрели друг на друга, и ее взгляд был непроницаемым.

– Ты правда моя мама? – прошептала она.

– Да, – прошептала я в ответ.

– А там мой дедушка?

– Да, – прошептала я. – Завтра ты познакомишься с ним. А теперь закрывай глазки, и утром я достану нам свежего хлеба и парного молока, которое мы согреем в кастрюльке. Тебе понравятся молочницы: они носят молоко на коромыслах, а их кружевные чепцы желтые, как сливочное масло.

Она пожаловалась на холод, и я снова растерла ей руки. Все дрова и уголь остались на Девоншир-стрит, а здесь ничего не было. Она закрыла глаза, и я тихо убаюкала ее, как будто ей приснился дурной сон. Теперь она жила в таком сне. От Девоншир-стрит до Олд-Бейли-Корт; от Блумсбери до Флит-стрит. Это было похоже на историю в одной из ее детских книжек. Но в жизни все не так, как в сказке.

Когда над крышами забрезжил рассвет, другая комната опустела; Эйб ушел на рынок. Я решила, что пока ему лучше не знать о Шарлотте, – так ему будет нечего скрывать. Когда он вернется, мы перенесем наши вещи в новое жилье, а там я придумаю какой-нибудь план. Меня грызло чувство вины, здесь нужно было многое сделать, а после моего ухода никто не позаботится об этом. Полы, камин и оконные стекла заросли сажей и угольной копотью, и нужно было развести новую порцию щелока, чтобы Эйб мог отмыть свою одежду. Но времени не оставалось, и он вынужден был сделать это самостоятельно.

– Мне холодно, – снова сказала Шарлотта, подвинувшись ко мне на кровати. Я поцеловала ее в лоб и плотно закутала в одеяло.

– Ох, – я кое-что вспомнила. – Все эти годы я откладывала одежду для тебя. Хочешь посмотреть?

Не проявляя особого любопытства, она смотрела, как я подхожу к сундуку в углу комнаты и выкладываю стопки льняной, ситцевой и шерстяной одежды. Это заняло немного времени, и я стала показывать ей наиболее красивые вещи: коричневое платье, изящно ушитое в талии, модную фетровую куртку лишь с одной дырочкой под мышкой.

– Тебе нравится?

Ее лицо было гладким, как мрамор. Разумеется, ей не нравилось. Она привыкла к спитфилдовским шелкам, а я показывала ей сборную солянку из дешевой ткани, которую носили другие люди; возможно, некоторые даже умерли в ней. Эта одежда была наполнена воспоминаниями о прошлой жизни; я сложила ее и убрала в сундук. Шарлотта, казалось, была готова заплакать.

Раздался стук в дверь, и наши взгляды встретились в безмолвном потрясении. Я не сказала Шарлотте, что мы прячемся, но она каким-то образом понимала это. Стук раздался снова, быстрый и нетерпеливый.

– Эйб, ты дома? – Это была Нэнси Бенсон со второго этажа. Я затаила дыхание, не осмеливаясь даже скрипнуть половицей. – Эйб? Мне показалось, я слышала шаги на лестнице вчера ночью и просто решила проверить…

Дверь была заперта, но что, если у нее есть ключ? Если она войдет сюда и увидит нас… Я ощущала ее присутствие за стеной, представляла ее пухлые пальцы на ручке двери и мысленно посылала ее прочь. Через минуту-другую она оставила свои попытки, и ступени лестницы заскрипели, когда она начала спускаться вниз. Это лишало меня возможности набрать воды из водокачки во дворе; я не могла рисковать, пока Нэнси разнюхивала все вокруг, словно ищейка. Мы не могли умыться, значит, не имело смысла разводить огонь.

Я быстро оделась и распахнула окна, чтобы проветрить комнаты, думая об Агнес, которая говорила, что вентиляция необходима для здоровья в доме. Ощутив болезненный спазм в животе, я осознала, что обитатели дома № 13 на Девоншир-стрит уже проснулись. Несомненно, Агнес заламывает руки в смятении, а по ее добродушному лицу катятся слезы. Она не